— Ты, Лерка, сама себе напридумывала, честное слово, — Павел даже не поднял глаз от телефона, голос у него был вялый, будто он рассматривал не картинки, а пейзаж за окном электрички. — Мама отдохнёт пару недель — и что? Дом всё равно стоит пустой.
— Паш, ты сейчас серьёзно? — Валерия даже слегка привстала с дивана. — Это дом моей бабушки. Мой. Я в него целый год силы вкладывала, сама, одна. С тобой, напомню, мы тогда на “паузе” были. И он вовсе не пустует. Я тут живу.
— Ну да, живёшь… между своими посылками и сторисами, — хмыкнул он. — Интернет-магазин — это ж не работа, а так… хобби, только с денежкой.
Валерия крепко сжала кулаки. Кружка на столе, ваза с сухоцветами на полке — всё манило: брось! Но посуду она любила. В отличие от мужа.
— А мама не может, как все нормальные пенсионерки, поехать в санаторий?
— У неё давление. Ей море надо, солнце, йод.
— Ага. И язык, острый, как бритва, — тихо сказала Валерия. — В прошлом году я ей подушку не так положила — так она заявила, что сына растила не для того, чтобы он спал “на задворках”.
Павел наконец отложил телефон и посмотрел на неё, как на ребёнка, который ноет из-за того, что у конфеты фантик мят.
— Это всё твои комплексы. Мама у меня с характером, но добрая. Ты просто воспринимаешь в штыки.
— Когда она мыла зеркало моим шампунем и сказала, что “с этим хоть какая-то польза”, это тоже я восприняла в штыки?
Он пожал плечами, поднялся, почесал затылок и уже из коридора бросил нейтральным тоном:
— В общем, она приедет в пятницу. Я же говорил. Если тебе это так тяжело — дуй к Светке. У неё Андрей в командировке. Посидите, поболтаете, вино, девчачьи разговоры.
— А ты? Тут с мамочкой вдвоём останешься?
— Ну да. Мы с ней всё-таки ближе, чем ты с ней, — и хлопнул дверью ванной.
Валерия поняла: это уже не намёк, а сигнал тревоги, такой, что слышно на весь город.
Раиса Петровна явилась, как императрица: в белой шляпе, с чемоданом, будто едет зимовать, и с потоком команд, без пауз на вдох.
— Валерочка, открой! Тут сквозняк, а у меня шея болит!
— Павлик, сынок, тащи чемодан, ну что ты стоишь, как изваяние?
— А где полотенца? И в спальне вазы нет! У меня такие пионы были…
Валерия встретила её сухо-вежливо, так, что любой невнимательный мог бы принять это за равнодушие.
— Полотенце в ванной. Ваза на даче. Как и всё, что раздражает меня в этом доме.
— Я тоже раздражаю? — с укоризной спросила Раиса Петровна, устраиваясь в кресле, как на троне.
— Нет. Вы меня вдохновляете. Я уже мысленно билет до Камчатки купила.
Павел усмехнулся.
— Ты же хотела у моря посидеть одна. Вот и считай: мама — это тренировка терпения. Буддизм, новый уровень.
— Ещё слово, и у тебя этот уровень под глазом появится, — Валерия кивнула, изображая полное спокойствие, хотя внутри уже трещало всё.
Раиса Петровна вздохнула, покачала головой:
— Семья — это уступки. Женщина — хранительница дома. А не это вот… баночки, коробочки, интернеты ваши…
— Раиса Петровна, я свой дом храню. А вы сюда с огнём и бензином лезете.
Ответом был телевизор на полную громкость.
На третий день стало ясно: вместе они не уживутся.
Утро за утром Валерия слышала: кофе сварен “неправильно”, полотенце не свежее, сын Павлик похудел из-за её “отвратительной” еды, сама она ходит в халате, а ногти — короткие, “как у мальчишки”.
На пятый день Раиса Петровна выдала:
— А может, я до конца августа поживу? Павлик не против, а мне тут нравится. Воздух, тишина, вид из окна.
— А у меня глаз дёргается, — ровно, как ножом, сказала Валерия. — Думаете, просто так?
— Это у тебя от нервов. Независимость твоя дурацкая. Женщина одна не должна жить.
Павел хмыкнул:
— Мама права. Ты всё время как на войне.
— Так на войне и есть, Паш. Только фронт у меня дома.
Вечером она написала Светке:
«Ремонт ещё не доделали? Всё ищете, где спрятаться? Приезжай ко мне. С детьми, с собакой, с кем угодно. Пусть Раиса Петровна попробует своё “уединение у моря” на практике».
Светка ответила: «Я в игре».
Раиса Петровна пока не знала, что грядёт буря — с вопящими детьми, следами от обуви на диване, мужем Светки, который орёт в Zoom, и лабрадором, помешанным на тапках.
А Валерия уже улыбалась. И это никогда не было к добру. Только в этот раз — не для неё.
На шестой день утреннее спокойствие сорвалось, как ржавая цепь с колоды.
Раиса Петровна, в белом махровом халате, сидела на веранде и щёлкала крошки со стола в ладонь, приговаривая:
— Я вот думаю, Валерочка, тебе бы курсы пройти… по хозяйственности. Ну и женственности не мешало бы. А то у нас что? Кофе — горький, полы — липкие, взгляд — усталый. Муж-то у тебя ещё ничего, его бы удержать…
— Раиса Петровна, — спокойно, без злобы, сказала Валерия, ставя перед ней чайник, — через пятнадцать минут приедет моя двоюродная сестра. Со своей командой.
— С кем это — командой? — свекровь напряглась, как кот, услышавший шуршание в кладовке.
— С мужем, четырьмя детьми и собакой. У них ремонт, а нам же не жалко. Дом, говорят, у нас пустует, вы сами же так говорили. Вот я и решила спасти родню. Красота, правда?
Раиса Петровна мелко заморгала.
— Дети… четыре?.. Собака? Вы с ума сошли?
— Нет, что вы, — Валерия улыбнулась, как учительница на родительском собрании, — я, как вы учили, — уступаю. Помогаю близким. Семья — главное, да?
— Павел?! Ты слышал?! Ты будешь с этим жить?!
Павел показался в дверях спальни, с подушкой на голове, и пробурчал:
— Мне в офис через час, давайте без крика.
— Ну вот, — Валерия развела руками. — Командный дух у нас, Раиса Петровна, на высоте.
И в этот момент у калитки заурчал мотор, а следом визг тормозов. Светка въехала на своём стареньком, побитым временем «УАЗике», как капитан пиратского корабля в порт. Из машины — гвалт, детские вопли, и собака Тёма, зажатая между кресел, а младший ребёнок держал огурец, как микрофон, и пел что-то своё.
— Привет, любимая! — заорала Светка. — Мы с приборами! Мультиварка, раскладушка! Где нас селить?
Раиса Петровна вжалась в кресло.
— Это… это… нельзя…
— Вам с Павлом — спальня, Светке с мужем — гостевая, дети на матрасах в зале. Вы же хотели семейного тепла? Вот оно, стопроцентное.
Раиса Петровна резко встала:
— Я поеду в гостиницу.
— Ну езжайте. Только сезон, всё забито. Разве что у поста ГАИ — дядя Слава сдаёт койко-место. С подушками, правда, история отдельная.
— Ты издеваешься?!
— Учусь у лучших. Вы же говорили: юмор — смазка семейной жизни.
Через два часа Раиса Петровна сидела на веранде с чашкой ромашкового чая, прижимая её к себе, будто штурвал. Вокруг — шумовой апокалипсис. Мальчишки носились по участку, старшая девочка орала, что ей не дали телефон, а Тёма унёс подушку в кусты и там радостно рвал.
— Аня, отойди от бассейна! — кричал Светкин муж Андрей. — Опять нахлебаешься, как в прошлый раз!
— Я не хлебала! Это Вовка толкнул! — вопила Аня, потрясая кулаками.
— Валерия, скажи им! Это же ад! — сорвалась Раиса Петровна.
— А вы думали, интернет-магазин — ад? Добро пожаловать в реальность. Я, кстати, могу уехать. Совсем. Тут же целый штаб: вы, Павел, Светка, Андрей, дети. Справитесь.
— Ты что, серьёзно?! — Павел выскочил, уже без подушки.
— Более чем. Аренду плачу, дом мой, тишины ноль, нервов минус сто. Зато маме твоей — свежий воздух и компания.
Раиса Петровна посмотрела на Валерию по-новому.
— Я… может, правда… в гостиницу…
Позже, за ужином, когда дети затихли, Светка рассказывала истории:
— И говорю я ему: “Ещё раз поставишь носки на микроволновку — вызову экзорциста!” А он: “Это духовка”.
— Вы ненормальные, — хохотал Андрей.
— Вот и Раиса Петровна думала, что всё быстро… А тут дети, шум, собака… — вставила Валерия.
Раиса Петровна тихо сказала:
— Я вам мешаю, да?
— Мешаете? Да вы — украшение дома. Без вас мы бы не жили в таком захватывающем сюжете.
Она вздохнула:
— Я завтра уеду. В санаторий. В Анапе есть место. Массаж, питание. Не хочу мешать.
— Уверены? — Павел даже моргнул чаще.
— Уверена. Вы тут сами.
— Мудро, — подняла вилку Светка. — Я бы сбежала ещё при слове “Тёма”.
Тёма чихнул и вылез из-под стола с носком.
Раиса Петровна ушла собираться. На пороге остановилась, глянула на Валерию:
— Ты не такая, как я думала.
— Я и сама не знала, какая я. Пока вы не приехали.
Ночь прошла тихо. Валерия сидела на кухне, слушала пустоту. Не радость и не злость — просто тишина.
Завтра Раиса Петровна уедет. А послезавтра… возможно, придётся решать вопрос с Павлом.
Потому что дом прибрать можно. А вот в отношениях — там фронт другой. Но и туда, кажется, пора выходить.
Утро было светлым, но Валерия проснулась от тишины. И эта тишина показалась ей подозрительной.
На кухне Светка тихо колдовала над туркой, бормоча себе под нос что-то про кастрюли не того диаметра. Дети ещё спали. Собака Тёма, гордая и обиженная, что её вчера выпроводили из спальни, забилась в кладовку и там сопела, как маленький паровоз.
А Раисы Петровны не было. Совсем.
— Она ушла? — спросила Валерия у сестры, заходя на кухню.
— Уехала в шесть утра, — отозвалась Светка. — Записку оставила. Пишет, мол, “в этом доме я чувствую себя чужой. Пусть молодёжь живёт как хочет”. И добавила: “Желаю всем найти своё место. Я поехала искать своё”. Даже, знаешь, пафосно получилось. Красиво по-своему.
— Интересно… — протянула Валерия, глядя в окно. — Наверное, я всё-таки добилась того, что хотела.
Светка отпила кофе, покосилась на сестру:
— А Павел?
— А что Павел?
— Ты его не видишь, что ли? Он сник. Сидит третий день в телефоне, вечерами бубнит сам с собой, вчера ночью вышел во двор, сел в гамак и так и сидел, глядел в небо, будто его там кто-то ждёт.
— Ага. Потому что мама уехала, а я — осталась. А ему, по-хорошему, надо наоборот: я где-то на фоне, без шума и слов, мама рулит, а я полы мою.
Светка кивнула:
— И что будешь делать?
— Не знаю. Но что-то делать придётся.
Павел появился к обеду. Сел за стол молча, телефон из рук не выпуская. На тарелку с пастой глянул, будто там лежала лягушка.
— Ты что, не голодный? — спросила Валерия.
— Да нет… Просто не ел с утра. Давит что-то.
— Давит?
Он пожал плечами:
— Ну, ты же видишь. Всё как-то… не так. Мама уехала, дома — цирк. Светка нормальная, но… Мы с тобой как будто на разных планетах.
— Да. Только я тебе скажу — я на своей планете. И это мой дом. А ты в моём доме.
Он вздрогнул:
— Ты что, опять начинаешь?
— Нет. Я заканчиваю. Надоело угадывать каждый день: доволен ли ты, довольна ли мама, не наступила ли я кому-то на эго. А между прочим, у меня есть только один свой человек — я сама. И я у себя дома.
— Так, стоп… Ты что предлагаешь?
— Реши. Ты с женой или с мамой. Вместе не выходит, это уже проверено.
Он замер, потом отодвинул стул:
— Ты выгоняешь меня?
— Я предлагаю тебе взрослое решение. Я не готова быть сиделкой для твоих родственников. Если не понимаешь, что твоя семья здесь — значит, нам не по пути.
— А дети? — бросил он на ходу.
— Какие дети?
— Ну… потом…
— Сначала — семья, Павел. Потом дети. А у нас даже первого нет.
Он ушёл тихо. Без скандала, без чемоданов. Сложил ноутбук, вышел к машине, махнул рукой. Оставил за собой только запах одеколона и пустоту.
Вечером Светка принесла бутылку вина:
— Ты уверена?
— Да.
— А дальше как?
— А дальше — тишина. Я устала от этой войны. Мы жили, как в плохой пьесе: я — плохая, свекровь — великая, он — между молотом и сковородкой. Хватит. Мой дом — не санаторий и не окоп. Хочу просто жить. В тишине. И без одолжений.
Светка вздохнула, потом сказала:
— Ты ему ведь была как мама. Только не любимая, а функциональная: постирай, приготовь, не мешай. А теперь у него вообще мам нет.
Валерия усмехнулась:
— Пусть собаку заведёт.
Тёма тут же вильнул хвостом и лизнул ей руку.
Через неделю в доме стало легко. Дети обжились, Светка высадила бархатцы на веранде. Даже соседка тётя Галя, вечно сжатая, вдруг сказала по-человечески: “Ой, а у вас теперь тихо. И воздух чистый.”
Однажды почтальон принёс письмо. Плотный конверт, штамп санаторного курорта. Внутри — открытка с морем и аккуратной подписью:
*«Валерия, здравствуй. Думаю, я была к тебе несправедлива. Слишком хотела быть нужной, а делала это по-своему — давлением. Теперь понимаю: тебе нужна свобода. И ты её взяла. Это заслуживает уважения.
Я тут хожу на дыхательные практики и массаж. Если вдруг захочешь мира — напиши.
Раиса Петровна».*
Валерия поднесла открытку к свету и улыбнулась.
— Что там? — спросила Светка.
— Признание. Почти. От Раисы Петровны.
— Ого.
— Да. Значит, и она не железная.
— А Павел?
— Писал два дня назад. Спросил, можно ли “просто поговорить”.
— И?
— Сказала: пусть сначала поживёт у мамы. Если выдержит — поговорим.
Через две недели Валерия сидела у окна с кружкой кофе. Солнце щедро било в стёкла, во дворе дети кричали про “секретную базу”, а Тёма лаял, как положено охраннику.
Жизнь текла. Без Раисы Петровны. Без Павла. Но с ощущением, что она снова — своя.
И поняла: главное — не удержать чужих. Главное — не потерять себя.
