— Ты что, с ума сошла?! Это же дом моей матери! — закричал Антон, когда увидел, как я меняю замки на входной двери.
Слесарь, которого я вызвала рано утром, пока муж был на работе, а свекровь уехала к подруге, уже почти закончил установку нового замка. Мои руки дрожали, но решимость была непоколебимой. Три года. Три проклятых года я терпела унижения, оскорбления и манипуляции этой женщины. Но вчерашний вечер стал последней каплей.
Всё началось так невинно. Когда мы с Антоном только поженились, его мать, Валентина Петровна, казалась милой интеллигентной женщиной. Она улыбалась, называла меня доченькой, даже подарила на свадьбу фамильное кольцо. Я была счастлива — наконец-то у меня появится настоящая семья, которой у меня никогда не было. Мои родители погибли в аварии, когда мне было двадцать, и я осталась совсем одна.
После свадьбы свекровь предложила нам пожить у неё, пока мы не накопим на первоначальный взнос по ипотеке. Квартира была большая, четырёхкомнатная, в хорошем районе Москвы. Антон обрадовался — не надо платить за съём, можно быстрее накопить. Я согласилась, хотя что-то внутри меня сопротивлялось. Интуиция, наверное, пыталась предупредить.
Первые недели прошли относительно спокойно. Свекровь была вежлива, но холодна. Она постоянно делала замечания — то я не так готовлю борщ, то неправильно глажу рубашки Антона, то слишком громко смеюсь. Я старалась не обращать внимания, думала — привыкнет, примет.
Потом начались «случайные» замечания при Антоне. «Ой, Лена, а ты опять забыла помыть плиту после готовки», — говорила она, хотя я только что всё вычистила до блеска. «Доченька, а почему у Антона носки не выглажены?» — спрашивала она, держа в руках идеально отутюженные носки. Антон смеялся: «Мам, ну что ты придираешься». Но я видела, как в его глазах появляется тень сомнения.
Через полгода свекровь начала открытую войну. Она заходила в нашу комнату без стука, копалась в моих вещах, читала мои личные записи. Когда я пыталась поговорить с Антоном, он отмахивался: «Да ладно тебе, она же не со зла. Просто привыкла, что это её дом».
Её дом. Эти слова она повторяла постоянно. «В моём доме не курят» — это когда пришла моя единственная подруга. «В моём доме не включают музыку после девяти» — когда я тихонько слушала любимые песни в наушниках. «В моём доме невестка должна уважать свекровь» — это было её любимое.
Но самое страшное началось, когда я забеременела. Казалось бы, радостное событие должно было всех объединить. Но нет. Валентина Петровна словно с цепи сорвалась. Она начала контролировать каждый мой шаг — что я ем, сколько сплю, как одеваюсь. «Ты носишь моего внука, я имею право знать всё!» — заявляла она.
Она ходила со мной на все приёмы к врачу, влезала в разговоры с доктором, давала свои рекомендации. Когда врач сказал, что у меня низкий гемоглобин, она устроила целый спектакль: «Я же говорила, что она плохо питается! Она не заботится о ребёнке!»
Антон всё это время был словно слепой. Или не хотел видеть. «Мама просто переживает, она же врач по образованию», — оправдывал он её поведение. Да, она действительно когда-то работала медсестрой, но это не давало ей права превращать мою жизнь в ад.
На седьмом месяце беременности случилось несчастье — я потеряла ребёнка. Врачи сказали, что такое бывает, никто не виноват. Но свекровь думала иначе. В день, когда я вернулась из больницы, она встретила меня словами: «Я знала, что ты не сможешь выносить здорового ребёнка. Ты слабая, никчёмная. Мой сын заслуживает лучшего».
Я рыдала, а она продолжала: «Знаешь, кого Антон должен был взять в жёны? Машеньку, дочку моей подруги. Врач, красавица, из хорошей семьи. А не сироту без роду и племени».
Антон молчал. Он просто стоял в дверях и молчал, пока его мать уничтожала меня словами. Потом пробормотал что-то про работу и ушёл. В тот день что-то во мне сломалось. Или наоборот — закалилось.
Следующие месяцы я жила как робот. Готовила, убирала, стирала, терпела. Свекровь, видя мою покорность, совсем распоясалась. Она приглашала в дом ту самую Машеньку, усаживала её рядом с Антоном, восхищалась её достижениями. «Вот Машенька защитила диссертацию, а некоторые даже институт не закончили», — это был камень в мой огород, хотя у меня было высшее экономическое образование.
Антон начал задерживаться на работе. Или не на работе — я не знала и знать не хотела. Наш брак превратился в фикцию. Мы жили как соседи — он в своём мире, я в своём. Свекровь торжествовала.
Я никому не сказала. Тихо оформила документы, съездила в Питер, посмотрела квартиру. Она была прекрасна — просторная трёхкомнатная квартира с видом на Неву. Я могла начать новую жизнь.
Но вчера свекровь всё узнала. Не знаю как — может, подслушала мой разговор с нотариусом, может, прочитала мои документы. За ужином она с победной улыбкой заявила:
— Лена, я всё знаю про твоё наследство. И знаешь что? Это прекрасно! Мы продадим ту квартиру, а деньги вложим в ремонт нашей. Антону давно пора иметь свой кабинет, да и детская пригодится — вдруг вы ещё попробуете завести ребёнка. Конечно, если ты на этот раз справишься.
Я молча смотрела на неё. Потом перевела взгляд на Антона. Он увлечённо ковырялся в тарелке, делая вид, что ничего не слышит.
— Это моё наследство, — тихо сказала я.
— Ну конечно, дорогая, — свекровь улыбнулась ещё шире. — Но ты же член нашей семьи. А в семье всё общее. Правда, Антон?
— Мам права, — пробормотал муж, не поднимая глаз. — Нам действительно нужен ремонт.
— Кстати, — продолжила Валентина Петровна, — я уже договорилась с риелтором. Он приедет завтра оценить квартиру. И с дизайнером созвонилась насчёт ремонта. Машенька, кстати, чудесно разбирается в дизайне, она нам поможет.
Машенька. Конечно же, Машенька. Я встала из-за стола.
— Я не буду продавать квартиру, — сказала я спокойно.
Лицо свекрови мгновенно изменилось. Маска доброжелательности слетела, обнажив истинную сущность.
— Что значит не будешь? Ты живёшь в моём доме, ешь мой хлеб, и смеешь мне перечить? Да ты должна на коленях благодарить, что я вообще позволила тебе переступить порог моего дома! Пустоцвет несчастный!
Пустоцвет. Это слово она швырнула мне в лицо, зная, как больно оно бьёт. Но вместо боли я почувствовала странное спокойствие. Ледяное, абсолютное спокойствие.
— Антон, — обратилась я к мужу. — Ты что-нибудь скажешь?
Он поднял глаза. В них был страх. Не за меня — за себя.
— Лен, ну не ссорьтесь. Мама немного погорячилась. Давай обсудим всё спокойно.
— Немного погорячилась? — я рассмеялась. Сухо, без веселья. — Твоя мать только что назвала меня пустоцветом. Она требует, чтобы я продала квартиру, доставшуюся мне от единственной родственницы. И ты считаешь, что она просто погорячилась?
— Если ты не продашь квартиру, можешь убираться из моего дома! — взвизгнула свекровь. — Прямо сейчас! И Антон с тобой не пойдёт, правда, сынок?
Антон молчал. В его молчании был ответ на все мои вопросы. Я кивнула.
— Хорошо. Я уйду. Но сначала кое-что сделаю.
Этой ночью я не спала. Сидела на кухне, пила чай и думала. К утру план был готов. Я дождалась, пока Антон уйдёт на работу, а свекровь — к подруге хвастаться, как она поставила невестку на место. Потом позвонила слесарю.
И вот теперь Антон стоял передо мной, красный от гнева, и кричал:
— Ты не имеешь права менять замки! Это дом моей матери!
— Неправда, — спокойно ответила я, доставая из сумки документы. — Это мой дом. Вернее, теперь мой.
Я протянула ему бумаги. Договор купли-продажи, датированный тремя днями ранее. Я купила эту квартиру. У его матери.
— Это… это подделка! — выдохнул он.
— Нет. Всё законно. Твоя мать продала мне квартиру за пятьдесят миллионов рублей. Правда, она об этом не знает.
— Как это не знает? Ты что, с ума сошла?
Я улыбнулась. Впервые за долгое время искренне улыбнулась.
— Помнишь, неделю назад твоя мама подписывала документы на оформление дарственной вам с Машенькой? Те самые, которые ты принёс? Она была так взволнована, что даже не читала. Просто подписывала везде, где ты показывал.
Лицо Антона начало бледнеть.
— Только это были не документы на дарственную. Это был договор купли-продажи. Мне. За полную стоимость квартиры, которую я перевела на счёт, открытый на имя твоей матери. Деньги она получит, как только покинет — то есть мою — квартиру.
— Но… но как? Я же сам приносил документы от нотариуса!
— От какого нотариуса, Антон? От твоего друга Серёжи, который год назад лишился лицензии за подделку документов? Я навела справки. И знаешь что ещё я узнала? Что вы с мамочкой планировали развестись со мной сразу после того, как я продам питерскую квартиру. А деньги поделить. Серёжа мне всё рассказал. За отдельную плату, конечно.
Антон попятился. В этот момент во дворе раздался истошный визг. Валентина Петровна вернулась и обнаружила, что её ключ не подходит к замку.
— Антон! Антон! Что происходит? Почему я не могу попасть в свой дом?
Я вышла на балкон.
— Валентина Петровна, добрый день! Вы не можете попасть в мой дом. Ваши вещи я аккуратно сложила, они ждут вас у консьержа. И не забудьте проверить свой банковский счёт — пятьдесят миллионов уже там. Это полная стоимость квартиры по рыночной оценке.
Её лицо было поэмой. Шок, ярость, непонимание — всё смешалось в один невероятный коктейль эмоций.
— Ты… ты не могла! Это незаконно! Я вызову полицию!
— Вызывайте. У меня все документы в порядке. Нотариально заверенный договор, ваша подпись, свидетели. Даже видеозапись есть, как вы подписываете. Правда, Антон говорил вам, что это дарственная, но это детали. Вы же взрослая женщина, должны читать, что подписываете.
— Антон! — взвыла она. — Сделай что-нибудь!
Антон стоял как громом поражённый. Потом посмотрел на меня.
— Лена, это… это слишком. Она же моя мать. Куда ей идти?
— К Машеньке, например. Они же такие подруги с её мамой. Или снимите квартиру на те деньги, что я заплатила. Их хватит на много лет безбедной жизни.
— Но почему? Почему ты так поступаешь?
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Потому что три года я терпела унижения. Три года твоя мать издевалась надо мной, а ты молчал. Она назвала меня пустоцветом после выкидыша, а ты промолчал. Она хотела забрать моё наследство, а ты поддержал её. Вы с ней планировали развод за моей спиной. Думаете, я дура? Я всё знала. И ждала подходящего момента.
— Но ты же любила меня, — прошептал он.
— Любила. Ключевое слово — любила. Любовь умерла в тот день, когда ты не защитил меня после потери ребёнка. Теперь убирайтесь оба. У вас есть час, чтобы забрать вещи.
Следующий час был наполнен криками, угрозами, мольбами. Свекровь грозилась засудить, Антон пытался то угрожать, то умолять. Но я была непреклонна. Когда они наконец ушли, нагруженные сумками и коробками, я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
Тишина. Благословенная тишина моего дома. Я прошла по комнатам, открывая окна, впуская свежий воздух. В спальне, которая три года была моей тюрьмой, я остановилась у зеркала. Женщина, смотревшая на меня оттуда, была худой, бледной, с тёмными кругами под глазами. Но в этих глазах горел огонь. Огонь свободы.
Вечером мне позвонила Машенька. Оказывается, Валентина Петровна с сыном заявились к ним, но мать Машеньки выставила их, сказав, что не желает связываться с мошенниками. История о «краже» квартиры уже разлетелась по всем знакомым, правда, в интерпретации свекрови я представала коварной мошенницей. Но у меня были все документы, подтверждающие законность сделки.
Через неделю я получила официальное письмо от адвоката Валентины Петровны с требованием оспорить сделку. Мой адвокат ответил встречным иском о клевете и моральном ущербе. У меня были доказательства — переписка Антона с Серёжей о планах развода, аудиозаписи оскорблений свекрови (я начала записывать их после выкидыша), медицинские документы о моём состоянии после потери ребёнка.
Валентина Петровна отозвала иск.
Прошёл месяц. Я сделала ремонт — не грандиозный, просто освежила квартиру, сделала её уютной и светлой. Устроилась на новую работу — главным бухгалтером в крупную компанию. Начала ходить на йогу, встречаться с подругами, читать любимые книги.
Вчера я встретила Антона в супермаркете. Он осунулся, похудел. Рассказал, что живёт с матерью на съёмной квартире, что Машенька отказалась с ним встречаться после скандала. Попросил прощения. Сказал, что понял, как был неправ. Предложил начать всё сначала.
Я рассмеялась. Не зло, просто искренне рассмеялась.
— Антон, ты опоздал на три года. Я дала тебе тысячу шансов быть мужем, защитником, опорой. Ты не воспользовался ни одним. Теперь живи с последствиями своего выбора.
— Но ты же отобрала у моей мамы квартиру!
— Я купила её. За полную стоимость. То, что она не читала документы — её проблемы. Кстати, как она? Всё ещё считает меня пустоцветом?
Он опустил глаза.
— Она… она очень зла.
— Имеет право. Как и я имела право защитить себя. Знаешь, Антон, твоя мать преподала мне ценный урок. Она показала, что в этом мире никто не защитит тебя, кроме тебя самого. Что доброта воспринимается как слабость. Что терпение не всегда добродетель. Иногда нужно показать зубы, чтобы тебя перестали считать ковриком для вытирания ног.
— Это она сделала тебя такой жестокой?
— Нет. Она сделала меня сильной. А ты своим молчанием и предательством закалил эту силу. Спасибо вам обоим за науку.
Я развернулась и пошла к кассе. Антон окликнул:
— Лена! А если бы всё было иначе? Если бы я защитил тебя тогда?
Я обернулась.
— Тогда мы бы сейчас выбирали обои для детской в нашей питерской квартире. Но ты сделал свой выбор, Антон. Ты выбрал мамочку. Теперь живи с ней. До конца её или своих дней.
Дома я заварила чай — тот самый травяной, который свекровь запрещала пить, потому что от него «воняет на всю квартиру». Включила музыку — ту самую, которую нельзя было слушать после девяти. Села в кресло у окна с книгой — в той самой комнате, куда мне запрещалось заходить, потому что это была «гостиная для важных гостей».
Мой дом. Мои правила. Моя жизнь.
Знаете, месть — это блюдо, которое подают холодным. Но свобода — это чувство, которое согревает душу лучше любого камина. Я не мстила. Я просто забрала то, что принадлежало мне по праву — достоинство, самоуважение и право жить так, как хочу я.
Свекровь называла меня пустоцветом. Но пустоцвет — это не приговор. Это просто пауза перед новым цветением. И теперь, в моём доме, в моей жизни, я расцветаю. Без токсичных людей, без унижений, без необходимости доказывать свою ценность тем, кто не способен её увидеть.
А Валентина Петровна? Говорят, она теперь всем рассказывает, какая я неблагодарная. Пусть рассказывает. У неё есть пятьдесят миллионов рублей и любимый сыночек. А у меня есть свобода и целая жизнь впереди.
И знаете что? Я выбираю свободу.
