Я сидела на кухне, пила кофе и пересчитывала деньги. Триста тысяч. Почти полгода копила — на ремонт в спальне, но теперь они понадобятся для другого.
В дверь позвонили.
— Привет, — на пороге стояла моя сестра Лена. Лицо у неё было бледное, глаза красные. — Ты не передумала?
— Нет, — я протянула ей конверт. — Бери. Только давай договор сразу напишем.
Она схватила конверт, даже не заглянув внутрь, и сунула его в сумку.
— Спасибо! Ты даже не представляешь, как мне тяжело… Врачи говорят, если не сделать операцию сейчас, потом будет поздно.
— Я знаю, — мне было неловко напоминать, но я добавила: — Ты вернёшь к концу месяца, да?
— Конечно! — она кивнула так быстро, что я сразу поняла — врёт.
Я хотела сказать ещё что-то, но она уже обувалась.
— Лен, а расписку?
— Ой, да ладно, мы же родные! — она махнула рукой и выскочила в подъезд.
Я закрыла дверь и вздохнула.
Через две недели я случайно встретила Лену в торговом центре. Она стояла у витрины бутика, в руках держала рыжую норковую шубу.
— Лена? — я подошла ближе.
Она обернулась, и на её лице мелькнуло что-то вроде страха.
— О… Привет.
— Операция прошла хорошо? — спросила я, глядя на шубу.
— Да, да, всё отлично! — она засмеялась нервно.
— А деньги?
— Какие деньги? — она сделала удивлённые глаза.
— Те, что я тебе дала. Ты же сказала, что вернёшь.
— Ой, ну ты же понимаешь, после больницы столько расходов… — она отвела взгляд.
Я посмотрела на ценник шубы. 280 тысяч.
— Лена, ты купила шубу на мои деньги?
— Ну и что? — её голос вдруг стал резким. — Ты же бездетная, тебе эти деньги всё равно девать некуда!
Я не нашлась что ответить. Она развернулась и ушла, оставив меня стоять посреди магазина.
Вечером мне позвонила мама.
— Ты что, Лену при всех опозорила? — она кричала в трубку.
— Мам, она взяла деньги на операцию, а купила шубу!
— Ну и что? Ты могла бы и промолчать! Она же мать, ей тяжело!
Я положила трубку.
В тот момент я впервые поняла — для них я не человек. Просто кошелёк.
Прошёл месяц после истории с деньгами. Лена не перезванивала, не отвечала на сообщения. Я пыталась выкинуть эту ситуацию из головы, но каждый раз, проходя мимо зеркала в прихожей, видела ту самую трещину на стене – как раз над тем местом, где должен был висеть новый шкаф. На шкаф и копились те самые триста тысяч.
В субботу утрома раздался звонок.
— Алло?
— Приезжайте срочно, — в трубке звучал взволнованный голос тёти Гали. — У вашего отца давление подскочило, «скорую» вызвали.
Я бросила всё и помчалась к родителям.
Когда я влетела в квартиру, то увидела совсем другую картину: папа спокойно сидел на диване с тонометром на руке, вокруг столпились дядя Миша, тётя Галя, брат Сергей с женой и, конечно, Лена. На столе стоял торт и бутылка коньяка.
— Что происходит? — я застыла в дверях.
— О, Надь, приехала! — отец снял манжету тонометра. — Давление у меня, конечно, не идеальное, но и не критичное. Просто собрались обсудить один вопрос.
Я почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Какой вопрос?
Дядя Миша, отхлебнув коньяка, выдвинулся вперёд.
— Да вот, у племянника нашего, Витьки, проблемы с общагой. Место дали в соседнем городе, а ездить – три часа. Твоя квартира-то рядом с институтом…
Я перевела взгляд на отца.
— Пап, ты меня специально обманом вызвал?
— Не драматизируй, — махнул рукой брат Сергей. — Речь о том, чтобы Витька пожил у тебя пару месяцев. Тебе-то что? Ты одна, места много.
— В моей квартире уже живёт кот, больше никого не нужно, — я скрестила руки на груди.
— Ну вот, начинается! — Лена громко вздохнула. — Опять ты ставишь свои интересы выше семьи.
— Моя квартира – это и есть мой интерес!
— Да кому она вообще нужна, твоя квартира? — фыркнула жена Сергея. — Однушка же, хрущёвка.
Дядя Миша вдруг встал и подошёл к полке с иконами.
— Наденька, ну ты подумай, — он театрально перекрестился. — Парню учиться надо, а ты из-за каких-то принципов… Не по-христиански это.
Я посмотрела на иконы, потом на его красное от коньяка лицо.
— Дядя, ты в последний раз в церкви был, когда меня крестили. Не надо тут.
В комнате повисла тишина.
— Ну и жадная же ты, — тихо сказала тётя Галя.
— Да не жадная, — папа вдруг поднялся с дивана. — Она просто забыла, что такое семья.
Я медленно оглядела всех: их раздражённые лица, их уверенность в своей правоте.
— Хорошо, — сказала я тихо.
— Ну вот, образумилась! — дядя Миша потянулся к коньяку.
— Я согласна… — я сделала паузу, — …если Витя подпишет договор аренды и будет платить мне десять тысяч в месяц.
Гробовая тишина.
— Ты что, с ума сошла?! — взвизгнула Лена.
— Это же родной человек! — заорал Сергей.
— Тогда пусть живёт у вас, — я повернулась к выходу.
— Надь! — отец громко стукнул кулаком по столу. — Ты позоришь нашу фамилию!
Я вышла, хлопнув дверью.
На улице пошёл дождь. Я шла, не чувствуя мокрого асфальта под ногами. В голове стучало только одно: они всерьёз считают, что я им что-то должна.
А самое страшное – что когда-то я и сама в это верила.
После того семейного совета я неделю не отвечала ни на чьи звонки. Но в воскресенье утром раздался настойчивый стук в дверь. Через глазок я увидела маму — её лицо было серым, глаза опухшие от слёз.
— Пусти, — она сказала тихо, когда я открыла. — Мне не к кому больше пойти.
Я впустила её, почувствовав что-то неладное. Мать никогда не приходила без предупреждения.
Она села на кухне, дрожащими руками достала из сумки пачку бумаг и положила передо мной. Кредитные договоры. Три штуки. На общую сумму больше миллиона.
— Что это? — я листала страницы, не понимая.
— Я не знала, куда обратиться, — мама говорила шёпотом, будто боялась, что её услышат. — Они уже звонят, угрожают…
— Кто «они»? Мам, ты в какую ловушку влезла?
Она опустила голову.
— Это для Серёжи. Ему нужно было на бизнес. Он обещал вернуть через два месяца… А теперь говорит, что ничего не получилось.
Я вскочила со стула, чувствуя, как по телу разливается горячая волна ярости.
— Ты взяла кредиты на Сережу?! Ему тридцать пять лет, у него своя семья!
— Он же мой сын… — мама заплакала. — Он говорил, это последний шанс. А ты с ним не разговариваешь, не помогаешь…
Я схватила со стола договоры, быстро просмотрела условия. Чудовищные проценты, залог — родительская дача.
— Мама, ты понимаешь, что они заберут дачу? И ещё останется долг!
Она вдруг подняла на меня глаза, и в них вспыхнул неожиданный гнев.
— Это моя жизнь! Моя пенсия! Я имею право распоряжаться как хочу!
Я отшатнулась, будто получила пощечину.
— Хорошо. Тогда решай свои проблемы сама.
— Ах так? — мама резко встала, опрокинув стул. — Сын хоть внуков дал, а ты… Ты даже замуж выйти не смогла! Кто обо мне в старости позаботится? Ты?
Она вырвала у меня из рук договоры и бросилась к выходу. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что со стены упала фотография — наша семейная, где все улыбаются.
Я подняла её и вдруг заметила то, чего раньше не видела: на фото я стою чуть в стороне, будто случайно попала в кадр.
Вечером раздался звонок отца.
— Ты довольна? — он говорил хрипло. — Мать в истерике, давление за двести. Умрёт — на твоей совести будет.
— Пап, она сама…
— Заткнись! — он крикнул так, что я отдернула телефон от уха. — Если с ней что-то случится, ты мне больше не дочь!
Он бросил трубку. Я сидела в темноте, прижимая к груди ту самую фотографию, и вдруг осознала страшную вещь: для них я всегда была чужой. Удобной, когда нужно что-то дать. Невидимой, когда мне плохо.
На следующее утро я поехала в банк. Консультант, пожилая женщина, покачала головой, просматривая копии договоров, которые я тайком сделала.
— Это классическая финансовая пирамида, — сказала она. — Ваш брат, похоже, даже не пытался вести бизнес. Просто тратил деньги.
Я вышла из банка и села на лавочку, глядя на проезжающие машины. Теперь я точно знала — нужно выбирать. Или оплачивать мамины долги, став навсегда «кошельком». Или…
Или перестать быть частью этой семьи.
Отца юбилей — шестьдесят лет. Несмотря на весь этот кошмар с кредитами, мама устроила праздник в лучшем ресторане района. Я пришла с опозданием, надеясь, что меня не заметят. Ошиблась.
— Нашла время пожаловать! — Лена встретила меня у входа, сверкая новой шубой. — Уже все тосты сказали, папа расстроился.
Я молча прошла мимо, направляясь к дальнему концу стола, где сидела племянница Катя — единственная, кто мне ещё улыбался в этой семье.
Ресторан гудел. Дядя Миша орал похабные анекдоты, тётя Галя уже шаталась от шампанского, а брат Сергей с важным видом разливал коньяк, будто не он разорил собственную мать.
— Катя, почему ты здесь одна? — присела я рядом с девочкой.
— Мама сказала, чтобы я не приставала ко взрослым, — она покусывала соломинку от коктейля. — Они опять про тебя говорят.
Я нахмурилась. Катя протянула мне телефон — на экране был открытый чат семейной переписки. Последнее сообщение от Сергея: «Если Надя не поможет с долгами, вычеркиваем её из завещания».
— Ты не должна это читать, — я хотела забрать телефон, но Катя убрала его за спину.
— Я всё равно всё знаю. Они думают, я маленькая, но я всё слышу. — Она наклонилась ко мне. — Тёть Над, я записала, как дядя Серёжа хвастался новой машиной. Хочешь, покажу?
Лёд пробежал по спине. Я кивнула, и Катя включила запись. Чёткий голос брата: «Да ладно, мама как-нибудь выкрутится. Главное — я теперь в «Мерсе», клиенты сразу видят, что я серьёзный мужик!»
В этот момент ко мне подошла мама, шатаясь от алкоголя. Её глаза блестели неестественным блеском.
— Наденька, — она обняла меня, пахнущая дешёвым вином. — Ты же не дашь меня в обиду? Ты моя умница, моя хорошая…
Я хотела отстраниться, но тут подскочил отец с бокалом в руке.
— Тост! — он стукнул вилкой по бокалу. — Поднимаем за семью! За то, чтобы все были вместе, чтобы никто не забывал, что такое родная кровь!
Все зааплодировали. Лена громко крикнула:
— Особенно за тех, кто помнит о родных не только когда им что-то нужно!
В ресторане повисло неловкое молчание. Все смотрели на меня.
— Да-да, Надя, — подхватил Сергей. — Вот, например, у тебя же свободные деньги есть, а мать проценты платит. Совесть не грызёт?
Я медленно встала, чувствуя, как дрожат руки. Катя под столом сжала мою ладонь.
— Хотите знать, что у меня есть? — голос звучал чужим. — Справка из банка о том, куда ушли мамины кредиты. Хотите, зачитаю?
Сергей побледнел. Мама вдруг запричитала:
— Не надо скандала! Папа же праздник…
— Именно, — я подняла бокал. — За папу. И за то, чтобы он узнал, что его сын купил «Мерседес» на деньги, которые мама взяла под залог их дачи.
Грохот упавшего бокала. Отец стоял, широко раскрыв глаза.
— Что… что она несёт?
— Врёт! — завопил Сергей, но я уже доставала телефон с записью.
— Хочешь, папа, послушаем голос своего «честного» сына?
Мама вдруг бросилась ко мне, выхватывая телефон.
— Хватит! Ты хочешь убить отца?!
В этот момент Катя неожиданно вскочила на стул.
— А знаете, что?! — её тонкий голосок перекрыл гул. — Я тоже записала, как тётя Лена говорила, что специально взяла деньги на шубу, потому что тётя Надя «всё равно дура и простит»!
Тишина. Лена остолбенела, рот открыт. Дядя Миша перестал жевать. Даже официанты замерли с подносами.
Первым опомнился отец. Он медленно подошёл к Сергею, взял его за шиворот и выволок из зала. Мама упала на стул, рыдая. Лена бросилась к Кате:
— Ты гадкая девчонка! Это всё Надька тебя научила!
Я шагнула между ними.
— Тронешь её — пожалеешь.
Мы стояли так — я, Катя за моей спиной, и вся моя «любящая семья» напротив. Впервые за много лет я чувствовала себя не жертвой, а защитницей.
— Всё, Катюша, поехали, — я взяла племянницу за руку. На пороге обернулась: — С днём рождения, папа. Жаль, подарок испортился.
Мы вышли в холодную ночь. Катя дрожала.
— Они теперь будут меня ненавидеть…
— Зато теперь они знают, — я обняла её, — что у нас есть своя маленькая семья. И она — самая честная.
Прошло две недели после скандала в ресторане. Я не отвечала ни на чьи звонки, даже отца. Только Катя писала иногда — рассказывала, как родители ругают её за «предательство».
В субботу утрома в дверь раздался резкий стук. Я открыла — на пороге стоял Сергей. Без предупреждения, без звонка. В руках он держал папку с документами.
— Впустишь? — спросил он, но уже проходил мимо меня, как будто это была его квартира.
Я не стала спорить. Закрыла дверь, повернулась к нему:
— Говори быстро. У меня дела.
Он швырнул папку на стол.
— Подпишешь.
Я открыла её. Дарственная на дачу. Моя подпись уже стояла в графе «свидетель», будто всё уже решено.
— Ты совсем охренел? — я рассмеялась.
— Надь, не усложняй. — Сергей сел на диван, развалился. — Дача мне нужна под залог. Для нового бизнеса.
— Ага, как и прошлый «бизнес» на мамины кредиты?
Он даже не смутился.
— Ты ничего не понимаешь. У меня семья, дети. А ты? Кот да пустые стены. Тебе дача зачем?
Я закрыла папку, отодвинула её.
— Нет.
Сергей медленно поднялся. Его лицо изменилось — стало каменным.
— Ты подпишешь. Иначе…
— Иначе что? — я скрестила руки.
— Иначе мы с Леной соберём консилиум врачей. — Он ухмыльнулся. — У тебя же нервы ни к чёрту. Кричишь, истерики устраиваешь. Кто поверит, что ты вменяемая?
Я почувствовала, как холодеют пальцы.
— Ты грозишь упечь меня в психушку?
— Не я. Врачи решат. — Он сделал шаг ближе. — А пока ты будешь «лечиться», мы оформим опекунство. Над тобой. И над твоей квартирой.
Я не верила своим ушам. Это был уже не просто шантаж — угроза лишить меня свободы.
— Выходи. — Я показала на дверь.
— Ты пожалеешь, — он схватил папку. — Мать умрёт от стресса, а на тебе будет вина.
Я распахнула дверь.
— Попробуй.
Он вышел, хлопнув так, что задрожали стены.
Я опустилась на пол, обхватив колени. В голове гудело: «Психушка. Опекунство. Квартира». Они готовы на всё.
Через час раздался звонок. Незнакомый номер.
— Алло?
— Здравствуйте, это клиника «Невро». Вам назначена консультация на понедельник…
Я бросила трубку. Они уже начали.
Вечером пришло сообщение от Кати:
«Тётя Надя, дядя Серёжа сказал папе, что ты сошла с ума. Они хотят вызвать психиатров. Будь осторожна».
Я посмотрела на спящего кота, на стены этой квартиры — единственного, что у меня осталось. И поняла: теперь это война.
Три дня я не выходила из квартиры. Отключила звонок на входной двери, не отвечала на сообщения. Только Катя знала, что я в порядке — я писала ей каждый вечер, чтобы она не волновалась.
На четвертый день раздался оглушительный стук в дверь. Не просто «кто-то пришел», а настоящий барабанный бой, от которого вздрогнули стекла в серванте.
— Надежда Владимировна! Откройте, это полиция!
Я подошла к глазку. За дверью стояли двое в форме и… мой отец. Его лицо было бледным, глаза бегали.
— Открывай! — крикнул он. — Или мы выломаем дверь!
Я медленно повернула ключ.
Старший полицейский, коренастый мужчина с усталыми глазами, протянул удостоверение.
— Мы по заявлению вашего отца. Он утверждает, что вы представляете опасность для себя и окружающих.
— Каким образом? — спросила я, чувствуя, как дрожат колени.
— Вы угрожали родственникам, — сказал второй полицейский, молодой парень. — И у вас… — он заглянул в бумаги, — «нервное расстройство».
Отец переступил с ноги на ногу.
— Она не спала три дня! — выпалил он. — Я звонил — не отвечает! А вчера… вчера она сказала матери, что покончит с собой!
Я остолбенела.
— Я не говорила такого.
— Врачи ждут внизу, — продолжал отец, не глядя на меня. — Они осмотрят тебя, и если всё в порядке…
— Какие врачи? — я отступила назад.
В этот момент из-за спины полицейских вышла Лена. В руках она держала мой старый дневник — тот самый, из подросткового возраста.
— Вот! — она торжествующе трясла тетрадью. — Она и в школе была неадекватной! Писала, что хочет умереть!
Я вспомнила этот дневник. Мне было пятнадцать, первый несчастный любовь…
— Это было двадцать лет назад! — прошептала я.
Полицейские переглянулись. Старший вздохнул.
— Надежда Владимировна, вам нужно пройти освидетельствование. Добровольно или…
Я вдруг поняла — они действительно заберут меня. Сегодня. Сейчас.
— Подождите, — сказала я и шагнула к серванту.
— Не двигаться! — резко среагировал молодой полицейский.
Я медленно открыла ящик, достала папку.
— Прежде чем вы решите, «ненормальная» ли я… — я вытащила стопку бумаг, — …посмотрите на это.
Старший полицейский взял документы. Его брови поползли вверх.
— Это…
— Материалы по моему брату. Кредитное мошенничество. Заявление в прокуратуру. И… — я указала на последний лист, — …запись его угроз о «психушке», которую он мне вчера озвучил.
Лена бросилась вперед.
— Она врет! Это подделка!
— Запись есть, — сказала я спокойно. — Хотите послушать?
Отец вдруг схватился за сердце.
— Ты… ты… — он закашлялся.
Лена завопила:
— Папу убиваешь!
В этот момент раздался звонок лифта. Из него вышла… Катя. В руках она держала телефон.
— Я записала! — крикнула она. — Как дядя Серёжа договаривался с врачом! Как они планировали упечь тётю Надю!
Тишина.
Полицейские переглянулись. Старший закрыл папку с документами.
— Граждане, — сказал он ледяным тоном, — вам нужно решить свои семейные проблемы без участия полиции. Иначе… — он посмотрел на отца, — …вам придется отвечать за заведомо ложный вызов.
Они развернулись и ушли.
Лена бросилась к Кате:
— Ты! Ты…
Я шагнула между ними.
— Вон из моего дома. Все.
Отец, бледный как мел, вдруг закричал:
— Ты больше не моя дочь!
Они ушли, хлопнув дверью.
Катя расплакалась. Я обняла её, чувствуя, как дрожит её худенькое тельце.
— Всё кончено? — спросила она.
— Нет, — я вытерла её слёзы. — Это только начало.
Утро началось с вибрации телефона. Первое сообщение пришло в 6:13 от бывшей коллеги:
«Надь, ты в курсе, что о тебе пишут?»
Прикреплённая ссылка вела на паблик «Позор города». Мой портрет во весь экран. Заголовок: «Дочь-изверг бросила больных родителей». Под фото — текст, где я предстала психически неуравновешенной скрягой, доведшей отца до инфаркта.
Я пролистала комментарии. Незнакомые люди требовали «сжечь ведьму», советовали «лишить родительских прав» (хотя у меня нет детей), предлагали найти и «проучить».
Тело покрылось ледяной испариной. Я открыла семейный чат — последнее сообщение от Лены:
«Всем спасибо за поддержку! Нашла юриста, чтобы признать Надю недееспособной. Пусть все увидят, какая она мразь!»
В этот момент зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Алло?
— Здравствуйте, это «Городской правдивец». Хотим взять у вас комментарий о ситуации с родителями…
Я бросила трубку. Через минуту зазвонил другой номер. Затем третий.
В 8:17 раздался звонок от начальника:
— Надежда Владимировна… Вы понимаете, с таким резонансом… Вам лучше пока не появляться на работе.
Я закрыла шторы, отключила все уведомления. Но самое страшное ждало впереди.
В 11:23 Катя прислала скриншот. На странице матери в соцсети появился пост:
«Моя дочь украла мои последние деньги и выгнала нас на улицу. Помогите, добрые люди, не дайте умереть старикам!»
Под постом — реквизиты для переводов. Уже собрано 87 тысяч рублей.
Я схватила ключи и выбежала из квартиры. Нужно было найти Катю — единственного человека, который мог помочь.
Мы встретились в заброшенном парке, за дальними скамейками. Катя принесла ноутбук.
— Они сняли квартиру, — прошептала она. — Всей толпой. Дядя Серёжа говорит, что теперь они «жертвы», и все им должны помогать.
— Где они?
— Не скажу, — Катя потупила взгляд. — Они тебя убьют.
Я открыла ноутбук. Зашла на страницу матери. Под постом — сотни комментариев:
«Таких детей надо сажать!»
«Дайте адрес, мы сами с ней разберёмся!»
«Моя знакомая юрист, поможет лишить её квартиры!»
— Тётя Надя… — Катя положила руку на мою дрожащую ладонь. — У меня есть идея.
Она открыла папку с файлами. Видео. Фото. Скриншоты переписок. Голосовые сообщения. Всё, что собирала месяцами.
— Они думали, я просто ребёнок. Что я ничего не понимаю. Но я всё сохраняла.
Мы просидели до вечера, составляя пост. Катя писала текст — простой, детский, без пафоса. Я добавляла доказательства: запись, где Сергей хвастается «Мерседесом», переписку Лены о «дураке-брате», видео, где мать смеётся: «Надька опять повёлась!»
В 21:47 я нажала «опубликовать». Заголовок: «Правда глаза колет».
Первые пять минут — тишина. Потом пошёл шквал комментариев. Люди, которые час назад называли меня дьяволом, теперь писали:
«Это же настоящий сценарий!»
«Бедная женщина, как ты терпела?»
«Где эти нелюди, давайте их в тюрьму!»
В 22:13 позвонил отец. Впервые за месяц.
— Убери этот пост! — хрипел он. — Ты губишь семью!
— Какая семья? — спросила я. — У меня её нет.
В трубке раздались рыдания матери:
— Наденька, мы всё вернём! Все деньги! Только убери…
Я положила трубку. На экране ноутбука цифры дочитываний росли как сумасшедшие: 1000… 5000… 10000…
Катя обняла меня:
— Теперь они узнают, каково это.
Я смотрела на экран, где люди требовали «наказать мошенников», и вдруг поняла: победа горькая. Как пепел во рту.
Три дня после того поста прошли в каком-то тумане. Мой телефон взорвался — звонки от СМИ, сообщения от незнакомцев, предложения помощи. Но самое неожиданное произошло на четвертый день.
Ко мне пришла мать.
Одна.
Без отца, без Лены, без Сергея.
Я открыла дверь и не узнала её — сгорбленная, седая, с трясущимися руками.
— Можно? — она прошептала так тихо, что я еле разобрала.
Я молча отступила, пропуская её внутрь.
Мать села на краешек стула, не снимая пальто. Её глаза блуждали по квартире, будто искали что-то знакомое.
— Они уехали, — сказала она наконец.
— Кто?
— Все. Сергей с семьёй — к теще. Лена — к подруге в другой город. — Она сжала руки так, что побелели костяшки. — После твоего поста… их начали узнавать на улицах.
Я молча поставила перед ней чашку чая. Мать даже не посмотрела на неё.
— Кредиторы нашли дачу, — продолжила она. — Забрали всё. Даже мои фотографии…
Я хотела сказать «я же предупреждала», но слова застряли в горле.
— Папа… — мать всхлипнула, — …он лежит в больнице. Инсульт.
Стул заскрипел под моими пальцами.
— Это… из-за меня?
Мать подняла на меня глаза — впервые за этот разговор.
— Нет. Из-за них. Из-за меня. Из-за нашей жадности. — Она достала смятый платок, вытерла лицо. — Он перед тем, как… как ему стало плохо… сказал: «Простите Надю».
Комната поплыла перед глазами. Я встала, подошла к окну, чтобы скрыть дрожь в руках.
— Зачем ты пришла?
Тишина. Потом шорох одежды — мать встала.
— Я… хотела попросить прощения. Хотя знаю — не заслужила.
Она положила на стол конверт.
— Это всё, что осталось. Отдай кредиторам… или оставь себе. Мне уже ничего не нужно.
Я развернулась. Мать стояла у двери, маленькая и сломанная.
— Мам…
Она покачала головой.
— Нет, дочка. Ты права — мать я тебе плохая. — Она потянулась к ручке двери. — Только… если можно… иногда справляйся о папе.
Дверь закрылась. Я стояла, глядя на конверт. Потом развернула его — внутри были сберкнижка (остаток пенсии) и наша старая фотография, где мы все вместе. Только теперь я заметила — на обратной стороне надпись: «Моя Надя. 5 лет. Первый раз в школу».
Вечером пришла Катя. Она молча обняла меня, увидев фотографию.
— Что будешь делать? — спросила она.
Я посмотрела на свой телефон — там висело непрочитанное сообщение от юриста: «Документы на опекунство над отцом готовы. Подаём?»
— Не знаю, — честно ответила я.
Катя прижала мою руку к своей щеке.
— А я знаю. Ты сделаешь правильно. Потому что ты не такая, как они.
Я расплакалась. Впервые за все эти месяцы.
На следующий день я поехала в больницу.
**Эпилог**
Прошло полгода. Отец выжил, но остался инвалидом. Я оформила опеку — не смогла поступить иначе.
Сергей пытался судиться за квартиру, но отступил после того, как я пригрозила выложить новые записи.
Лена исчезла — говорят, уехала на север.
Мать… Мать я вижу раз в месяц. Она приносит пироги, молча ставит на стол и уходит. Мы не говорим о прошлом.
А сегодня у меня на пороге стояла Катя с чемоданом.
— Меня выгнали, — сказала она просто. — Сказали — слишком похожа на тебя.
Я впустила её.
И когда вечером мы пили чай на кухне — я, Катя и мой кот — я вдруг поняла: вот она, моя семья. Не та, что дана от рождения. А та, что заслужила.
