«„Мы к вам со всей душой, а вы — деревня!“ — с этой фразой двоюродный брат мужа уезжал из нашего дома, оставив после себя разгром и горький осадок. А ведь мы всего лишь попросили его пьяных друзей не вырывать страницы из дедушкиных книг, чтобы растопить ими наш фамильный самовар. Эта история о том, как две недели „гостеприимства“ разрушили нашу тихую жизнь и родственные отношения навсегда».
***
Андрей отложил секатор и с наслаждением оглядел свой маленький, но идеально ухоженный мир. Июньский вечер опускался на их пригородный поселок, окрашивая небо в нежно-розовые тона. Пахло свежескошенной травой, пионами и дымком от чьей-то далекой бани. Марина сидела на веранде в плетеном кресле, укрыв ноги пледом, и читала книгу. В руке у нее дымилась чашка с травяным чаем. Эта картина и была сутью их жизни — тихой, размеренной, наполненной простыми радостями, ради которых они когда-то и сбежали из областного центра в этот домик. Здесь не было суеты, пробок и вечного шума. Только пение птиц по утрам, шелест листвы и умиротворяющая тишина по вечерам. Они были счастливы.
Резкая трель мобильного телефона пронзила эту идиллию, как вонзенный в масло нож. Марина вздрогнула и недовольно поморщилась. Андрей вытер руки о штаны и достал из кармана жужжащий аппарат. «Глеб, Москва», — высветилось на экране. Двоюродный брат.
— Да, Глеб, привет, — Андрей старался, чтобы его голос звучал радушно, хотя этот звонок уже нарушил его внутреннюю гармонию.
— Андрюха, здорово! Как вы там, в своей глуши? Не одичали еще? — пророкотал в трубке бодрый, самоуверенный бас. Глеб всегда так шутил, и в этой шутке всегда сквозила доля снисхождения. — Слушай, дело такое. Мы тут с Ингой и детьми совсем запарились. Москва — это адский котел, сам понимаешь. Пробки, стресс, экология… Решили, что нам срочно нужна перезагрузка. Хотим к вам на пару неделек, а? Приобщиться, так сказать, к природе, подышать воздухом. Вы же не против?
Андрей замер. Пару неделек. Глеб, его жена Инга, двое их детей — Тимофей и Алиса. Четыре человека. В их небольшом доме, где всего две спальни и гостиная. Две недели столичного «десанта» в их тихой гавани. Он посмотрел на Марину. Она уже все поняла по его лицу и отрицательно качала головой, беззвучно шепча: «Нет, нет, пожалуйста».
Но как отказать? Родственники же. Двоюродный брат, с которым в детстве они проводили каждое лето у бабушки в деревне. Да, с тех пор Глеб взлетел высоко — успешный бизнес, квартира в центре Москвы, дорогая машина. Они виделись редко, в основном на семейных торжествах, и каждый раз Андрей чувствовал себя немного неловко рядом с этим лощеным, уверенным в себе человеком, который смотрел на его жизнь как на забавное чудачество.
— Ну… Глеб, мы, конечно, не против… — выдавил из себя Андрей, чувствуя, как его внутренний мир начинает трещать по швам. — Только у нас тут условия спартанские, сам понимаешь. Не Москва.
— Да брось ты! — рассмеялся Глеб. — Нам как раз этого и надо! Простоты, искренности! Чтобы дети увидели, как картошка растет, а не в планшетах сидели. Все, решено! Послезавтра утром выезжаем. Ждите! Целую, обнимаю!
Короткие гудки. Андрей опустил телефон. Марина смотрела на него с укором и отчаянием.
— Андрей, ну зачем? Ты же знаешь, чем это кончится.
— А что я должен был сказать? «Извини, брат, но мы не хотим видеть тебя и твою семью в своем доме две недели»? Марин, это же неудобно.
— Неудобно спать на потолке, — вздохнула она, откладывая книгу. — Ладно. Что ж, будем готовиться к нашествию.
Вечер перестал быть томным. Вместо тихого созерцания заката они начали обсуждать, куда положить гостей, чем их кормить и как развлекать. Андрею пришлось доставать с чердака старые раскладушки. Марина начала перебирать запасы в погребе, понимая, что аппетиты у столичной семьи будут соответствующие. Их уютный, предсказуемый мир уже дал трещину, и в эту трещину сквозил холодный ветерок тревоги. Они оба чувствовали: эти две недели станут для них серьезным испытанием. Они просто еще не знали, насколько серьезным.
***
Блестящий черный внедорожник Глеба, сверкая хромом, с трудом втиснулся в их скромный дворик, едва не задев куст сирени. Он выглядел здесь так же чужеродно, как космический корабль посреди пшеничного поля. Двери распахнулись, и на землю ступила столичная семья. Глеб — в модных джинсах и белоснежной футболке-поло, его жена Инга — в летящем сарафане и огромных солнцезащитных очках, будто сошедшая со страниц глянцевого журнала. Дети, десятилетний Тимофей и восьмилетняя Алиса, вывалились следом, уже с кислой миной на лице.
— Ну, привет, деревня! — зычно провозгласил Глеб, раскинув руки для объятий. — Принимай столичных беженцев!
Марина натянуто улыбнулась, обнимая Глеба, а затем и Ингу, от которой пахло дорогим парфюмом, совершенно неуместным здесь, среди ароматов флоксов и укропа.
— Проходите, располагайтесь, — проговорил Андрей, помогая вытаскивать из багажника бесчисленные чемоданы и сумки.
Первые «звоночки» прозвенели практически с порога. Войдя в дом, Инга огляделась с вежливым любопытством, которое плохо скрывало снисходительность.
— Ой, как у вас… аутентично, — протянула она. — А где у вас посудомойка? Я просто не привыкла руками…
— У нас нет посудомойки, — спокойно ответила Марина, чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение. — Наши руки — наша посудомойка.
— А, ну да, конечно, — Инга быстро сориентировалась. — Это даже полезно, своего рода медитация. Я читала.
Пока Андрей и Глеб заносили вещи, дети уже начали исследовать территорию.
— Пап, а вай-фай есть? — заныл Тимофей, тыча пальцем в планшет.
— Есть, — ответил Андрей. — Пароль на холодильнике.
Через пять минут послышался новый вопль:
— Да он еле грузит! У меня игра не обновляется!
Глеб хлопнул Андрея по плечу.
— Не обращай внимания. Избалованное поколение. Андрюх, а вода у вас откуда? Из крана пить можно?
— Из скважины. Чистейшая, мы пьем.
— Скважина? — недоверчиво переспросила Инга. — А фильтры надежные? Может, нам лучше бутилированную покупать? У Алисочки желудок нежный.
Андрей и Марина переглянулись. Началось. Они провели гостей в комнату, выделенную для них, и оставили разбирать вещи. Сами вышли на веранду, чтобы перевести дух. Но не успели они сесть, как из дома выпорхнула Инга с телефоном в руке. Она уже записывала видео для своего блога.
— Девочки, всем привет! Вы не поверите, где я! Мы сбежали из душной Москвы в настоящую русскую глубинку! — щебетала она в камеру, направляя ее на дом, сад, на ошарашенных хозяев. — Посмотрите, какая прелесть! Настоящий домик, как в сказке. Все такое… простое, настоящее. Сейчас будем пить чай из самовара и слушать сверчков. Полный релакс! Хештег #экоотдых
Марина почувствовала, как ее щеки заливает краска. Их жизнь, их дом, который они с любовью обустраивали, превращался в декорацию для чужого спектакля, в «забавную экзотику». Она видела, как Инга специально наводила камеру на старенькую лейку, на трещинку в садовой скамейке, на их видавшие виды галоши у порога, комментируя все это с умилением, в котором читалось неприкрытое превосходство.
Вечерний чай действительно состоялся. Но вместо тихой беседы им пришлось выслушивать жалобы детей на скуку, рассказы Глеба о его очередном успешном проекте и советы Инги о том, как «освежить» их интерьер. Когда стемнело, и Андрей предложил посидеть на улице, посмотреть на звезды, Тимофей и Алиса в один голос заявили, что их покусают комары, и уткнулись в свои гаджеты.
Засыпая в ту ночь на диване в гостиной (свою спальню они уступили детям), Андрей слушал, как в комнате гостей до поздней ночи бубнит телевизор. Тишина была разрушена. Гармония — растоптана. И это был только первый день. Впереди было еще тринадцать таких же дней. Или даже хуже.
***
Следующие дни превратились в медленную пытку. Андрей и Марина чувствовали себя персоналом в собственном доме. Глеб с самого утра принимал вид барина на отдыхе. Он выходил на крыльцо в халате, потягивался и начинал раздавать указания.
— Андрюх, слушай, а что у тебя банька такая старая? Тут бы сруб посовременнее поставить, с панорамным окном. Я знаю контору одну, могу телефончик дать, — говорил он, совершенно не замечая, что эту баньку Андрей строил своими руками. — И мангал бы надо поменять. Этот уже прогорел. Давай съездим в город, выберем нормальный.
Он никогда не предлагал помощи. Когда Андрей косил траву, Глеб сидел в шезлонге с бутылкой пива и давал советы по технике косьбы. Когда Андрей чинил забор, Глеб стоял рядом, засунув руки в карманы, и рассуждал о том, что лучше было бы поставить кованую ограду. Он искренне считал, что его присутствие и ценные указания — это уже достаточный вклад в общее дело. Он отдыхал. А Андрей и Марина работали, чтобы обеспечить ему этот отдых.
Инга же продолжала свою бурную деятельность в соцсетях. Их жизнь стала бесконечным источником контента для ее блога. Она фотографировала Марину, пропалывающую грядки, с подписью: «Настоящая женщина, единение с землей!». Снимала на видео Андрея, колющего дрова: «Вот где настоящая мужская сила, не то что наши офисные клерки!». Все это подавалось под соусом восхищения, но Марина видела истинный посыл: «Посмотрите на этих чудиков, они живут как в 19 веке, какая прелесть!». Она чувствовала себя экспонатом в кунсткамере.
Дети, Тимофей и Алиса, быстро освоились в роли маленьких разрушителей. Лишенные привычных развлечений мегаполиса, они откровенно скучали и вымещали свою скуку на всем, что попадалось под руку. Андрей застал Тимофея, который пытался рубить корни старой яблони садовым секатором. Инструмент был безнадежно испорчен. Алиса, гоняясь за бабочкой, вытоптала клумбу с редкими лилиями, которые Марина выращивала несколько лет.
— Дети, ну что же вы так неосторожно! — всплеснула руками Марина, глядя на сломанные стебли.
— Ой, Марин, ну не переживай ты так из-за цветочков, — лениво отмахнулась Инга, не отрываясь от телефона. — Это же дети. Они познают мир. Вырастут новые.
Это «познание мира» стоило хозяевам все дороже. Сломанный садовый гном, перевернутое ведро с едким удобрением для роз на свежевыкрашенном крыльце, бесконечные требования «чего-нибудь вкусненького» и нытье по поводу отсутствия бассейна и игровой приставки. Глеб и Инга на это не реагировали, полностью переложив ответственность за досуг своих отпрысков на плечи хозяев.
Вечерами, когда гости наконец угомонивались, Андрей и Марина падали без сил.
— Я больше не могу, — шептала Марина мужу. — Я чувствую себя прислугой. Они ходят по дому, как хозяева, а мы бегаем вокруг них.
— Потерпи, Мариш, — уговаривал Андрей, хотя и сам был на пределе. — Осталась неделя с небольшим. Не будем же мы их выгонять. Это скандал на всю семью.
Они терпели. Улыбались, когда хотелось кричать. Подавали на стол, когда хотелось швырнуть тарелку об стену. Они ждали, когда этот кошмар закончится, но с каждым днем он становился все невыносимее. Границы их дома, их жизни, их терпения были нарушены. И самое страшное было впереди.
***
Терпение Андрея и Марины и так уже было натянуто, как струна, но именно в начале второй недели гости перешли ту черту, за которой простое раздражение перерастает в глухую, холодную ярость. Они начали без спроса пользоваться не просто вещами, а вещами, которые имели для хозяев сакральное значение.
Первым удар принял на себя Андрей. Как-то утром он решил растопить для гостей баню и пошел на веранду за старинным самоваром. Этот самовар был не просто предметом быта. Он достался Марине от ее прадеда, прошел через всю семью, пережил войну и переезды. Он был символом дома, семейных традиций, тех самых корней, о которых так любила щебетать в своем блоге Инга. Андрей бережно снял его с полки и замер. Блестящая медная крышка, которую он лично начищал до зеркального блеска всего неделю назад, была изуродована свежей, уродливой вмятиной.
Он провел пальцем по холодному металлу. Ярость волной подкатила к горлу. Он точно знал, кто это сделал. Пару дней назад он видел, как Глеб, решив блеснуть перед женой «умением», пытался водрузить на самовар заварочный чайник, но не удержал тяжелую крышку, и она с грохотом упала на кафельный пол веранды. Тогда Глеб лишь чертыхнулся и быстро поставил ее на место, сделав вид, что ничего не произошло. А Андрей, занятый своими делами, не придал этому значения. И вот теперь, при свете дня, урон был очевиден. Это была не просто вмятина. Это было оскорбление. Плевок на память их семьи. Он молча поставил самовар на место. Рассказывать Марине он пока не стал — знал, как она расстроится. Но внутри него что-то оборвалось. Вежливая маска начала трескаться.
Очередь Марины настала на следующий день. Утром выдался жаркий день, и она решила поработать в саду. Она всегда делала это в старой соломенной шляпе с широкими полями. Это была не просто шляпа. Ее подарила мама незадолго до своей смерти. Марина почти не носила ее «в люди», берегла, надевая только здесь, в своем маленьком раю. Эта шляпа была для нее ниточкой, связывающей ее с самым дорогим человеком. Она подошла к вешалке в прихожей, где всегда висела шляпа, но ее там не было.
Сердце неприятно екнуло. Она обыскала весь дом, но шляпы нигде не было. И тут ей в голову пришла ужасная догадка. Дрожащими руками она открыла на телефоне страницу Инги в соцсети. И увидела. Свежая фотосессия под названием «Деревенский шик». На нескольких фотографиях Инга, кокетливо изогнувшись на фоне стога сена (который Андрей с трудом собрал вчера), позировала в ее шляпе. В маминой шляпе. Она нацепила ее набок, украсила полевым цветком и томно смотрела в камеру. Подпись гласила: «Нашла на чердаке этот винтажный аксессуар! По-моему, мне идет, правда, девочки?».
Марина смотрела на экран, и слезы застилали ей глаза. Это было уже не просто пренебрежение. Это было осквернение. Они взяли не вещь. Они взяли часть ее души, ее памяти, и превратили в дешевый реквизит для своих глупых фото. Она молча выключила телефон. Внутри нее образовалась ледяная пустота, которая медленно начала заполняться гневом. Она поняла, что больше не может и не хочет терпеть. Вежливые улыбки закончились. Чаша терпения была переполнена, и оставалась лишь одна, последняя капля, чтобы она полилась через край.
***
Последняя капля не заставила себя долго ждать. Она обрушилась на головы Андрея и Марины в субботу, в день, когда они наивно надеялись хоть на несколько часов тишины. Гости должны были уезжать в понедельник, и хозяева уже мысленно считали часы до своего освобождения. С утра Глеб был необычайно оживлен. Он прошелся по участку, оглядел все хозяйским взглядом и, хлопнув Андрея по плечу, выдал новость, которая прозвучала как приговор.
— Андрюх, слушай, тут такое дело, — начал он своим обычным бесцеремонным тоном. — Ребята мои из Москвы прослышали, что я тут у вас на природе чиллю, и тоже захотели. Короче, они подъедут через часик-другой. Машин пять будет. Мы тут шашлычка замутим, посидим по-свойски. Ты же не против?
Андрей остолбенел. Он не спрашивал. Он ставил перед фактом. Пять машин. Это человек пятнадцать-двадцать. В их маленьком дворике. На их выстраданной тишине можно было ставить жирный крест.
— Глеб, ты бы хоть предупредил заранее, — только и смог выдавить он.
— Да ладно тебе, какая разница? — отмахнулся тот. — Спонтанность — это же круто! Заодно и вас с Мариной с нормальными людьми познакомлю. А то вы тут совсем в своем мирке закуклились.
Марина, услышав этот разговор из кухни, почувствовала, как к горлу подкатывает дурнота. Весь день она провела как в тумане, механически нарезая салаты, расставляя тарелки и стаканы, чувствуя себя официанткой на чужом празднике жизни. Андрей мрачно рубил дрова для мангала, который все-таки притащил Глеб, и готовил мясо, купленное, разумеется, на деньги хозяев.
Вскоре на их тихую улочку начали съезжаться дорогие иномарки. Из них вываливались шумные, развязные, одетые с иголочки люди. Они громко смеялись, кричали, по-хозяйски осматривали участок, не обращая на Андрея и Марину почти никакого внимания. Кто-то врубил из машины музыку на полную громкость, и басы заставили задребезжать стекла в окнах. Тихий пригородный рай в одночасье превратился в филиал шумного московского ночного клуба.
Гости Глеба вели себя так, будто арендовали загородный клуб. Они разбрелись по всему участку, бросали окурки в клумбы Марины, рвали яблоки с деревьев, оставляли пустые бутылки на газоне. Андрей и Марина метались между домом и мангалом, поднося и унося, отвечая на вопросы и просьбы, чувствуя себя невидимыми.
— Эй, хозяин, а где тут у вас штопор? — крикнул один.
— Мариночка, милая, а нет ли у вас льда побольше? — щебетала другая.
Глеб был в своей стихии. Он ходил среди гостей гоголем, показывая на дом и сад и рассказывая, как он «вытащил брата и его жену на природу». Он был центром этой вселенной, щедрым барином, устроившим пир для своей свиты. А Андрей и Марина были лишь частью антуража, безмолвными статистами в его шоу. Марина смотрела на весь этот балаган, на вытоптанные цветы, на горы мусора, и чувствовала, как внутри нее сжимается пружина. Она уже не просто злилась. Она их ненавидела. Всех. За их сытость, за их наглость, за их презрение к ее миру. Она ждала. Ждала повода, который позволит этой пружине распрямиться с оглушительной силой.
***
Кульминация грянула ближе к ночи, когда вечеринка достигла своего апогея. Музыка орала так, что, казалось, вибрировала сама земля. Большинство гостей были уже изрядно пьяны. Они горланили песни, пытались танцевать на небольшом пятачке газона и вели себя с развязностью людей, уверенных в своей полной безнаказанности. Андрей и Марина, измученные и опустошенные, просто сидели на ступеньках крыльца, наблюдая за разрушением своего мира и молясь, чтобы все это поскорее закончилось.
И тут один из друзей Глеба, особенно разгоряченный алкоголем мужчина по имени Стас, решил добавить в вечеринку «русского колорита». Его пьяный взгляд упал на старинный самовар, который так и стоял на веранде.
— О! Самовар! Глебыч, а давай его растопим! Чайку с дымком забацаем, а? — проревел он, пошатываясь.
— Отличная идея! — поддержал его Глеб, которому любая дурь его друзей казалась гениальной. — Андрюх, организуй!
Андрей сжал кулаки.
— Он не для растопки. Это память, — глухо сказал он.
— Да ладно тебе, не жмись! — пьяно рассмеялся Стас. — Чего этой рухляди стоять? Должна работать!
Не слушая возражений, он схватил самовар и вытащил его на середину двора. Андрей бросился за ним, пытаясь остановить, но Стас лишь отмахнулся.
— Так, а чем топить-то будем? Щепок нет…
Его мутный взгляд обшарил веранду и остановился на старой книжной этажерке у стены. Там стояли книги, которые достались Марине от ее деда — ученого-филолога. Старые, в потрепанных переплетах томики классической литературы, сборники стихов, которые дед читал ей в детстве. Для Марины это было святилище.
Стас, недолго думая, подошел к полке, выдернул первый попавшийся том — «Евгения Онегина» издания 1953 года — и начал с хрустом вырывать из него страницы.
— Вот! Бумага отлично горит! — радостно провозгласил он.
В этот момент на веранду вышла Марина. Она услышала крики и увидела, как пьяный незнакомец кромсает книгу ее деда, чтобы растопить изуродованный самовар ее прадеда.
И это было все.
Пружина внутри нее распрямилась. Мир сузился до одной точки — оскверненная книга в руках вандала. Она не закричала. Она шагнула вперед, и в наступившей вдруг тишине (кто-то из гостей, увидев ее лицо, выключил музыку) ее голос прозвучал тихо, но так, что у всех по спинам пробежал холодок.
— Положи. Книгу. На место.
Стас опешил и посмотрел на нее, как на сумасшедшую.
— Э, ты чего? Жалко бумагу, что ли?
— Я сказала, положи, — повторила Марина, и в ее голосе зазвенел металл.
Она подошла, вырвала из его рук остатки книги и бросила на землю. А потом повернулась к Глебу, который смотрел на нее с пьяным недоумением. И весь накопившийся за эти две недели ад вырвался наружу.
— Вон, — сказала она, уже не сдерживая дрожь в голосе. — Вон из моего дома. Все. Немедленно. Чтобы через десять минут ни тебя, ни твоей семьи, ни твоих дружков здесь не было. Вы превратили наш дом в свинарник. Вы растоптали все, что нам дорого. Вы осквернили память моих родных. Убирайтесь!
Глеб побагровел.
— Ты чего? С ума сошла? Мы же отдыхаем! Мы к вам со всей душой…
— Душа? — перебила его Марина, и ее голос сорвался на крик. — Какая душа?! Вы приехали сюда, как саранча! Вы пользовались нами, нашим домом, нашими вещами! Вы решили, что раз мы живем не в Москве, то мы второй сорт, обслуга, которой можно указывать и вещи которой можно ломать и пачкать?! Вон!!!
Андрей встал рядом с женой, положив ей руку на плечо. Но его взгляд был красноречивее любых слов. Вечеринка была окончена.
***
Наступила оглушительная, неловкая тишина. Пьяный угар с гостей слетел в одно мгновение. Никто не ожидал такой яростной отповеди от тихой, вежливой хозяйки. Первыми опомнились друзья Глеба. Переглядываясь и неловко бормоча что-то вроде «мы, пожалуй, пойдем», они стали быстро ретироваться к своим машинам, стараясь не смотреть в глаза ни Марине, ни Андрею. Через пять минут двор опустел. Остались только главные виновники.
Глеб смотрел на Марину с яростью и обидой. Инга, стоявшая рядом, поджала губы, ее лицо выражало крайнюю степень оскорбленного достоинства.
— Ну, знаешь, Марина! — наконец прошипел Глеб. — Я такого не ожидал! Мы к вам приехали как к родным, со всей душой, а вы… Деревня! Так и остались деревней, не умеющей принимать гостей!
Он развернулся и пошел в дом, зло крикнув жене и детям:
— Собираемся! Мы уезжаем из этого гостеприимного дома!
Начались спешные и безобразные сборы. Они швыряли вещи в чемоданы, гремели, хлопали дверьми. Дети, напуганные криками, плакали. Через пятнадцать минут черный внедорожник, разбрасывая гравий, вылетел со двора и скрылся в ночи.
Андрей и Марина остались одни посреди разгрома. Тишина, о которой они так мечтали, вернулась. Но она не принесла радости или облегчения. Она была тяжелой, гнетущей, пропитанной запахом чужого веселья и горечью скандала.
Они молча начали убирать. Андрей собирал пустые бутылки и окурки из цветочных клумб. Марина подбирала с земли разорванные страницы дедушкиного Пушкина, и слезы катились по ее щекам. Они мыли посуду, выносили мусор, ставили на место перевернутую мебель. Каждый сломанный цветок, каждая брошенная салфетка, каждая царапина на полу были немыми свидетелями «нашествия».
Когда первые лучи солнца коснулись крыши их дома, они закончили. Сели на той самой веранде, где всего две недели назад наслаждались миром и покоем. Дом был чистым, но каким-то осквернённым.
— Может, я была слишком резка? — тихо спросила Марина, глядя в пустоту.
— Ты была права, — твердо ответил Андрей, беря ее за руку. — Ты была абсолютно права, Мариш.
Они сидели, держась за руки, и смотрели на свой маленький, израненный мир. Радости не было. Была только всепоглощающая горечь. Горечь от разрушенных отношений, которые, как оказалось, были иллюзией. Горечь от понимания, что их дом, их тихую гавань, их душу просто использовали как бесплатный отель с обслуживанием, а их самих — как удобный, но презираемый персонал. Они отстояли свои границы, но заплатили за это родственными связями. И оба понимали, что эта рана, нанесенная близкими людьми, будет заживать очень долго. А может, и не заживет никогда.
