— Вот ваши документы на квартиру, поздравляю с покупкой! — нотариус протянула мне папку, и я почувствовала, как руки задрожали от волнения.
Три года копили, откладывали каждую копейку, отказывали себе во всём. Наконец-то у нас с Максимом будет собственное жильё! Пусть однокомнатная на окраине, пусть требует ремонта, но наша! Я прижала папку к груди, едва сдерживая слёзы радости.
Выйдя из нотариальной конторы, я набрала номер мужа. Максим был на работе, но обещал отпроситься пораньше, чтобы отметить такое событие.
— Максик, всё! Квартира наша! Документы на руках! — выпалила я, не дав ему даже поздороваться.
В трубке повисла странная тишина. Потом я услышала его тяжёлый вздох.
— Катя… мне нужно тебе кое-что сказать. Давай встретимся дома через час.
Что-то в его голосе заставило моё сердце сжаться. Радость мгновенно испарилась, сменившись тревогой.
— Что случилось? Максим, ты меня пугаешь!
— Просто приезжай домой. Поговорим.
Он отключился, оставив меня стоять посреди улицы с папкой документов в руках и нарастающим чувством, что происходит что-то ужасное.
Домой я летела на всех парах. В нашей съёмной квартирке Максим сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони. Рядом с ним, прямая как струна, восседала его мать — Валентина Петровна. При виде свекрови у меня всё оборвалось внутри. Её присутствие никогда не предвещало ничего хорошего.
— Что происходит? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Валентина Петровна окинула меня холодным взглядом. В свои шестьдесят она выглядела безупречно: идеальная укладка, дорогой костюм, маникюр. Бывшая директор крупной фирмы, она привыкла командовать и не терпела возражений. С первого дня нашего знакомства она дала понять, что я недостойна её сына.
— Присядь, Екатерина, — произнесла свекровь тоном, не терпящим возражений. — У нас серьёзный разговор.
Я опустилась в кресло напротив, всё ещё сжимая папку с документами. Максим не поднимал головы.
— Макс, что происходит? — повторила я, обращаясь к мужу.
Он наконец посмотрел на меня. В его глазах была такая вина, такая мука, что мне стало по-настоящему страшно.
— Катя… Мама всё знает. Про квартиру.
— Ну и что? — не поняла я. — Мы же не скрывали, что копим на жильё.
Валентина Петровна усмехнулась. Эта её фирменная усмешка, от которой хотелось съёжиться.
— Дело не в том, что вы копили, милочка. Дело в том, что вы купили квартиру без моего ведома. И оформили её только на тебя.
Я растерялась. Да, квартиру оформили на меня — так решил сам Максим. У него были проблемы с кредитной историей после неудачной попытки открыть свой бизнес пару лет назад. Банк отказывался одобрять ипотеку на его имя.
— Но это же временно, — начала объяснять я. — Как только Максим восстановит кредитную историю, мы переоформим…
— Переоформите? — перебила свекровь. — То есть сейчас квартира полностью твоя? А мой сын остаётся ни с чем?
— Мама, хватит, — слабо попытался вмешаться Максим, но она остановила его жестом.
— Помолчи! Я с твоей женой разговариваю. Так вот, Екатерина. Я всё про тебя знаю. Откуда ты, из какой семьи. Мать — продавщица, отец — слесарь. Конечно, для девочки из такой среды мой сын — находка. Образованный, из хорошей семьи, с перспективами. И ты решила подстраховаться, да? Оформить квартиру на себя, чтобы в случае чего остаться не у разбитого корыта?
Кровь бросилась мне в лицо. Я вскочила с кресла, папка с документами упала на пол.
— Как вы смеете! Это наша с Максимом квартира! Наша! Мы вместе на неё копили!
— Вместе копили, а оформлена на тебя одну, — язвительно заметила Валентина Петровна. — Очень удобно. А что будет, если вы разведётесь? Мой сын останется на улице?
— Мы не собираемся разводиться! — крикнула я, чувствуя, как подступают слёзы. — Максим, скажи же что-нибудь!
Муж поднял на меня несчастные глаза.
— Катя… Мама права в одном. Нужно было сразу оформлять на двоих. Или хотя бы предупредить её…
Я не верила своим ушам. Он что, серьёзно?
— Предупредить? С каких это пор мы должны спрашивать разрешения твоей мамы на покупку квартиры за наши деньги?
— Не наши, а мои сына деньги тоже, — вставила свекровь. — И я, как мать, имею право знать, куда идут его сбережения. Особенно когда речь идёт о такой крупной покупке.
Я перевела взгляд с неё на Максима и обратно. Происходящее казалось каким-то абсурдным сном.
— Валентина Петровна, это наш с Максимом брак. Наша семья. Наши решения. Мы взрослые люди и сами решаем, как нам жить!
Свекровь встала с дивана. Несмотря на небольшой рост, она умела выглядеть угрожающе.
— Ах, ваша семья? Ваши решения? Хорошо. Тогда пусть Максим сделает выбор. Либо квартира немедленно переоформляется на него, либо… — она сделала театральную паузу, — либо я лишаю его наследства. Полностью. Квартира в центре, дача, счета — всё пойдёт благотворительным фондам.
Максим побледнел. Я знала, что родители его баловали, что мать всегда помогала деньгами, но не думала, что он настолько зависим от неё.
— Мама, это шантаж! — наконец подал голос муж.
— Это забота о твоём будущем, сынок. Я не позволю какой-то провинциалке обвести тебя вокруг пальца. Либо квартира на твоё имя, либо ты выбираешь между мной и ней.
В комнате повисла тишина. Я смотрела на мужа, ожидая, что сейчас он встанет, обнимет меня и скажет матери, чтобы она убиралась со своими ультиматумами. Но Максим молчал, глядя в пол.
— Макс? — позвала я дрожащим голосом. — Ты же не всерьёз это обсуждаешь?
Он поднял на меня мучительный взгляд.
— Катя, может, действительно переоформим? Какая разница, на чьё имя квартира, если мы семья?
Эти слова ударили больнее пощёчины. Я почувствовала, как что-то ломается внутри. Три года брака, три года любви, доверия, общих планов — и вот он даже не пытается защитить меня от нападок матери.
— Разница в том, что твоя мать считает меня мошенницей! — выкрикнула я. — И ты с ней соглашаешься!
— Я не соглашаюсь, просто…
— Просто что? Просто мамино наследство важнее жены?
Валентина Петровна наблюдала за нашей перепалкой с удовлетворением. Она добилась, чего хотела — посеяла раздор между нами.
— Видишь, сынок, показала своё истинное лицо. Стоило заговорить о переоформлении, как сразу начала скандалить. Я же говорила — она за твоими деньгами охотится.
Это было последней каплей. Я подняла папку с документами с пола и прижала к груди.
— Знаете что, Валентина Петровна? Можете забирать своего сыночка к себе. Вместе со всем будущим наследством. А я, провинциалка и охотница за деньгами, как-нибудь проживу и без вас. В своей квартире.
Максим вскочил с дивана.
— Катя, подожди! Не уходи! Давай спокойно поговорим!
— О чём говорить? — я уже не сдерживала слёз. — О том, как твоя мать унижает меня, а ты молчишь? О том, как она вмешивается в нашу жизнь, а ты позволяешь? Я устала, Макс. Устала доказывать, что я не охочусь за твоими несуществующими миллионами. Устала терпеть презрение твоей матери. И больше всего устала от того, что ты всегда на её стороне.
— Я не на её стороне!
— Нет? А почему тогда молчал, когда она обвиняла меня? Почему сразу согласился с переоформлением? Почему ни разу за три года не сказал ей, чтобы перестала лезть в нашу жизнь?
Максим открыл рот, но так и не нашёлся, что ответить. Валентина Петровна торжествовала.
— Вот и прекрасно. Уходи. Сын мой найдёт себе жену достойную, из приличной семьи. А не вертихвостку, которая только и умеет, что устраивать истерики.
Вертихвостка. Это слово стало последней каплей. Я посмотрела на свекровь, потом на Максима. В его глазах была растерянность, страх, но не было главного — решимости защитить меня, свою жену.
— Знаешь, Максим, твоя мать права в одном. Нам действительно не стоит быть вместе. Только не потому, что я недостойна тебя. А потому, что ты недостоин называться мужчиной. Мужчина защищает свою семью, а не прячется за мамину юбку.
Я развернулась и пошла к выходу. Максим бросился за мной, схватил за руку.
— Катя, прошу, останься! Я люблю тебя!
— Любовь — это не только слова, Макс. Это поступки. А твои поступки говорят, что мамино одобрение и деньги для тебя важнее меня.
Я вырвала руку и вышла из квартиры. За спиной слышался его голос, он что-то кричал, но я уже не слушала. Слёзы текли по щекам, сердце разрывалось от боли, но я знала — назад дороги нет.
В тот вечер я переехала к подруге. Максим названивал без остановки, писал сообщения, умолял встретиться и поговорить. Я не отвечала. Нужно было время, чтобы успокоиться и всё обдумать.
Прошла неделя. Боль немного притупилась, уступив место холодной решимости. Я любила Максима, но не могла больше жить в токсичных отношениях, где третий лишний — это я, а не его мать.
И тут произошло неожиданное. Мне позвонил незнакомый номер. Я уже хотела сбросить, подумав, что это очередная попытка Максима достучаться до меня с чужого телефона, но что-то заставило ответить.
— Екатерина? Это Валентина Петровна.
От неожиданности я чуть не выронила телефон.
— Что вам нужно?
— Нам необходимо поговорить. Без Максима. Можете приехать ко мне домой?
— Зачем? Чтобы вы снова меня унизили?
В трубке повисла пауза. Потом свекровь сказала то, чего я никак не ожидала:
— Чтобы я извинилась.
Через час я сидела в просторной гостиной Валентины Петровны. Она выглядела иначе — усталой, постаревшей. Властная женщина, которая неделю назад обвиняла меня во всех грехах, теперь казалась потерянной.
— Спасибо, что приехали, — начала она. — Я… я многое переосмыслила за эти дни.
Я молчала, ожидая продолжения.
— Максим не разговаривает со мной. Совсем. После вашего ухода он сказал мне такие вещи… — Валентина Петровна прикрыла глаза рукой. — Сказал, что я разрушила его жизнь. Что из-за моей опеки он вырос слабаком, неспособным принимать решения. Что потерял единственную женщину, которая любила его по-настоящему.
Она посмотрела на меня, и в её глазах я увидела слёзы.
— А потом он собрал вещи и уехал. Сказал, что будет жить в хостеле, но ко мне больше ни ногой. Что не нужны ему мои деньги, если ценой будет его счастье.
Я не знала, что сказать. Честно говоря, не ожидала такого поступка от Максима.
— Валентина Петровна…
— Послушайте меня, Екатерина. Я была неправа. Полностью, категорически неправа. Я настолько боялась потерять сына, что сама оттолкнула его. Хотела контролировать его жизнь, думала, что лучше знаю, что ему нужно. А в результате… в результате потеряла его.
Она встала, подошла к окну.
— Знаете, мой муж ушёл от нас, когда Максиму было десять. Нашёл другую, помоложе. Я осталась одна с ребёнком. И поклялась себе, что сделаю всё, чтобы сын ни в чём не нуждался. Чтобы у него было лучшее образование, лучшие возможности. Но где-то по пути забота превратилась в тиранию. Я душила его своей любовью, не давала жить своей жизнью.
Валентина Петровна повернулась ко мне.
— А вы… вы дали ему то, чего не могла дать я. Свободу быть собой. Любовь без условий. Вы любили его не за статус, не за деньги, не за перспективы. Просто любили. И я из ревности, из страха потерять его, пыталась вас разлучить.
— Но вы же добились своего, — горько сказала я. — Мы расстались.
— И это моя вина. Полностью моя. Екатерина, я прошу вас… нет, умоляю. Дайте Максиму ещё один шанс. Он любит вас. По-настоящему любит. И сейчас, когда наконец нашёл в себе силы противостоять мне, он заслуживает этого шанса.
Я покачала головой.
— Дело не только в вас, Валентина Петровна. Дело в том, что Максим не защитил меня, когда это было нужно. Промолчал, когда вы меня оскорбляли.
— Потому что всю жизнь я учила его молчать и слушаться! — воскликнула свекровь. — Это моя вина, не его! Я вырастила его таким — нерешительным, зависимым от моего мнения. Но он меняется, Екатерина. То, что он ушёл от меня, порвал со мной — это огромный шаг для него.
Она подошла ко мне, села рядом.
— Я не прошу простить меня. Я знаю, что наговорила ужасных вещей. Но прошу дать шанс Максиму. И… если вы согласитесь… я обещаю никогда больше не вмешиваться в вашу жизнь. Более того, та квартира в центре, которой я его пугала… Я переоформлю её на вас. На вас обоих. Как свадебный подарок, который вы заслужили, но не получили три года назад.
Я смотрела на неё, не веря своим ушам.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно. Я уже связалась с нотариусом. Документы будут готовы через неделю. И это не взятка, Екатерина. Это… попытка исправить то, что я натворила. Хотя бы частично.
В дверь позвонили. Валентина Петровна встала.
— Это, наверное, курьер. Я заказывала документы.
Но когда она открыла дверь, на пороге стоял Максим. Похудевший, небритый, с красными от недосыпа глазами. Увидев меня, он замер.
— Катя? Ты здесь?
— Я позвала её, — сказала Валентина Петровна. — И сейчас уйду, чтобы вы могли поговорить.
— Мам, подожди, — Максим посмотрел на мать. — Я хочу, чтобы ты это тоже слышала.
Он прошёл в комнату, встал передо мной. Достал из кармана какие-то бумаги.
— Катя, это документы на переоформление моей доли в фирме отца. Той самой, которая досталась мне после развода родителей. Я переоформляю её на тебя. Безвозмездно.
— Максим, ты с ума сошёл? — ахнула Валентина Петровна.
— Нет, мам. Я наконец начал соображать. Катя, ты была права. Я был трусом. Маменькиным сынком, который прятался за спину матери. Но больше не буду. Эта неделя без тебя… это был ад. Но и урок. Я понял, что готов потерять всё — деньги, наследство, что угодно. Но не тебя.
Он опустился передо мной на колени.
— Прости меня. За то, что не защитил. За то, что позволил матери унижать тебя. За то, что был слабаком. Я не прошу вернуться сразу. Но дай мне шанс доказать, что я изменился. Что могу быть мужчиной, которого ты заслуживаешь.
Слёзы потекли по моим щекам. Я смотрела на него — решительного, готового на всё ради нас. Это был уже не тот Максим, который неделю назад молчал под натиском матери.
— А если твоя мама снова начнёт вмешиваться?
— Не начну, — твёрдо сказала Валентина Петровна. — Я усвоила урок. Самый тяжёлый в моей жизни, но необходимый.
Максим взял меня за руки.
— Катя, та квартира — она твоя. Полностью твоя. Я не претендую ни на что. Но если ты дашь мне ещё один шанс, если позволишь доказать, что я достоин тебя… Мы начнём с чистого листа. Без вмешательства мамы, без её денег. Только ты и я.
Я смотрела в его глаза и видела в них решимость, которой так не хватало раньше. Потом перевела взгляд на Валентину Петровну. Властная женщина, державшая сына под контролем, теперь выглядела готовой отпустить его.
— Хорошо, — тихо сказала я. — Один шанс. Но если ты снова…
— Не снова. Никогда больше, — перебил Максим. — Клянусь.
Он обнял меня, и я почувствовала, как напряжение последней недели начинает отпускать. Мы обнимались и плакали, а Валентина Петровна тихо вышла из комнаты, давая нам побыть вдвоём.
Позже, за чаем, мы говорили втроём. Спокойно, без обвинений и упрёков. Валентина Петровна рассказала о своих страхах одиночества, о том, как боялась потерять сына, как её собственная мать когда-то точно так же контролировала её жизнь. Максим признался, что всегда боялся разочаровать мать, потому что она столько для него сделала. А я рассказала о том, как тяжело было чувствовать себя чужой в собственной семье.
— Знаете, — сказала Валентина Петровна, — я всегда считала, что защищаю сына. А на деле просто не давала ему жить. Екатерина, вы сделали для него больше, чем я за все эти годы. Вы заставили его стать мужчиной.
— Он сам стал им, — возразила я. — Просто нужен был толчок.
Максим сжал мою руку.
— Толчок в виде ультиматума и недели в хостеле, — усмехнулся он. — Но оно того стоило.
Мы не вернулись к прежней жизни. Мы построили новую. Максим сдержал слово — больше никогда не позволял матери вмешиваться в наши решения. Валентина Петровна тоже изменилась. Она научилась уважать наши границы, а со временем мы даже подружились. Оказалось, что за маской властной женщины скрывался одинокий человек, который просто не умел любить иначе, чем через контроль.
Квартира осталась оформленной на меня, но теперь это был наш дом в полном смысле слова. А через год, когда родилась наша дочка, Валентина Петровна стала самой заботливой, но не навязчивой бабушкой. Она научилась любить, не душа своей любовью.
Иногда нужно пройти через кризис, чтобы стать сильнее. Иногда нужно потерять, чтобы понять ценность того, что имеешь. И иногда нужно дать человеку второй шанс, чтобы увидеть, как он расправляет крылья.
