Ирина проснулась не от будильника, а от равномерного стрекота принтера в комнате Сергея. Он ещё вечером сказал, что займётся «маминой рассылкой»: предстоял круглый юбилей, к которому свекровь готовилась с той придирчивой тщательностью, с какой другие люди собирают пазл. Сергей разбирался в компьютерах, потому все приглашения легли на него: имена, столы, меню, рассадка, подписи.
Ирина постояла в дверях, глядя, как он вытаскивает из лотка очередной плотный конверт, подписывает, складывает в аккуратную стопку. На краю стола лежали списки гостей, заполненные маминым знакомым почерком: у свекрови были буквы с тонкими хвостиками, будто каждая пыталась куда-то улететь.
— Сколько там у твоей мамы народу? — мягко спросила Ирина, чтобы не спугнуть внутренний порядок Сергея.
— Много, — он улыбнулся уставшими глазами. — Родня, коллеги, соседи, её подруги, пара старых друзей отца. Меня назначили «секретарём по рассылке». Сейчас всё доделаю и отвезу.
— Помочь наклеить марки?
— Марки не нужны, я отвезу лично, — он кивнул на коробку. — И по дороге шарики заберу. Она просила золотые, а я взял кремовые.
Ирина ничего не сказала. За шесть лет замужества она привыкла, что решения у свекрови — как погодные явления: их не обсуждают, к ним приспосабливаются. Свекровь, Анна Павловна, всегда держала видимость мягкости, но под ней таился железный стержень «как надо». Ирина не спорила — устала ещё в первые годы. Она делала своё: готовила, держала дом, любила Сергея. А остальное — как получится.
К обеду Сергей начал складывать конверты по пакетам. На каждом был тиснёный узор и внизу — «Анна Павловна приглашает…». Он проверял имена, чтобы не перепутать, и вдруг замер. Ирина увидела, как меняется его лицо — не резко, а будто кто-то незаметно выключил в глазах свет.
— Что? — она подошла ближе.
Сергей поднял один из конвертов, показал ей надпись «Сережа».
— Просто «Сережа», — проговорил он медленно. — И ни слова про тебя.
— Может, на обратной стороне? — Ирина взяла конверт, перевернула. Пусто. — А в списке?
Сергей пролистал листы. Около его фамилии — «Сережа». Ни «плюс жена», ни «вдвоём», ни хотя бы сокращённой буквы. Он глубоко вдохнул и полез в стопку с остальными конвертами. Евгению Петровичу — с супругой, тёте Нине — с мужем, Лене — с мужем и дочкой.
Он взял телефон, набрал мамин номер и включил громкую связь.
— Мам, ты забыла указать мою жену в приглашении — сказал Сергей.
В телефоне послышался тяжёлый вдох.
— Я её и не зову, она весь праздник испортит, — ответила свекровь.
Слова врезались, как иглы в ткань. Ирина, у которой ещё секунду назад были горячие пальцы от чашки, вдруг почувствовала, как они холодают. Сергей медленно выключил громкую связь, прижал телефон к уху.
— Мам, ты что сейчас сказала? — голос его остался нормальной высоты, но в нём исчез тот добрый смех, которым он обычно закрывал неловкие моменты. — Мы придём вместе. Ира — моя жена.
— Праздник мой, Серёжа, — ровно произнесла Анна Павловна. — Сделай то, о чём я тебя попросила: привези приглашения и шарики. Придёшь один. Мне нужен спокойный вечер. А с ней спокойствия не будет.
— Да что ты вообще говоришь? — он выпрямился.
— Не начинай, — в голосе свекрови почувствовалась усталость человека, который уже всё для себя решил. — Я хозяйка. Я решаю. Ты придёшь без Ирки — и всё. И не надо это сейчас обсуждать.
Он отключил, медленно положил телефон на стол. Несколько секунд просто смотрел на конверт с собственным именем, будто это был чужой предмет.
— Ну что ж, — мальчишески коротко бросил он, а потом, уже по-взрослому, добавил: — Я поеду к ней. Не хочу говорить при тебе глупости. Я вернусь, и мы решим. Ладно?
— Решим, — тихо ответила Ирина.
Она не побежала за ним, не стала спорить, не начала уверять, что «да ну, поедем вместе, а там как выйдет». Такие слова хороши в кино. В жизни они только растягивают резину, из которой потом сложно распутать узел.
Когда за Сергеем закрылась дверь, Ирина опустилась на стул и смотрела на приглашение «Сережа», не моргая. На столе остались ножницы, нитки, клей — всё это вдруг стало вещами чужого спектакля. Ещё вчера она думала, какое платье надеть, какие серьги, что купить в подарок, чтобы было от них двоих. Теперь думать было не о том.
Вечер начался звонком. Анна Павловна сделала вид, что разговора не было.
— Ирина, — произнесла она переливчатым голосом человека, который умеет ходить между каплями, — привет. Я хотела попросить тебя не обижаться. У меня будет много гостей. Ты же понимаешь, что праздник — место тонкое. В прошлый раз ты вышла в коридор, когда мы танцевали, и многим это не понравилось. Сразу пошли разговоры, что ты недовольная. Я не хочу повторения. Тебе сложно улыбаться, когда надо, — ну признай, — а мне важно, чтобы у меня всё было красиво.
Ирина слушала и удивлялась простой вещи: как ловко чужой голос может перевёртывать каталог фактов. В прошлый раз она вышла в коридор не потому, что «недовольная», а потому что у свекрови крутилась голова в хороводе, и Ирина вытолкала её на свежий воздух, подержала за локоть, дала воды. Но, видимо, сейчас этот факт никому не нужен.
— То есть вы меня не зовёте, чтобы я «не испортила праздник», — уточнила Ирина, не повышая голоса.
— Ирина, не обижайся. Я тебя… — свекровь замялась, — уважаю. Но ты слишком правильная, упрямая. А у нас будут люди, которые любят лёгкость. Ты пойми меня. Ты же… ну… — она взяла паузу, и Ирина почти услышала, как та перелистывает в голове подходящее слово. — Ты другая.
— Я поняла, — сказала Ирина. — Вы хозяйка. Решайте. А я… я тоже решу.
Она положила трубку. Пустая тишина вернулась, но уже не была страшной. Она напоминала про то, что у Ирины есть собственная кухня, собственный чайник и собственная голова.
Когда вернулся Сергей, у него на щеке осталась белая полоска от маски — тот странный след, который, кажется, навсегда поселился на лицах в городах. Он снял куртку, молча прошёл в комнату, сложил конверты обратно.
— Она сказала своё, — произнёс он. — Ты права: она реально «не зовёт». Ей так легче. Она ей так «спокойнее». Я сказал, что приду с тобой. Она ответила, что тогда ты «войдёшь через кухню» и «сядешь где-нибудь с краю». Я сказал, что ни одна женщина не станет проходить на праздник «через кухню». Она сказала: «Ну, останьтесь дома».
— Она дала нам выбор, — усмехнулась Ирина, и усмешка вышла больной. — Или унижение, или «останемся дома». Прекрасный выбор.
— Я не знаю, что делать, — он сел, подперев плечо ладонью. — С одной стороны — ты. С другой — она. У матери юбилей. Я не хочу скандала. Если я скажу: «Ира идёт со мной» — она устроит сцену при всех. Если я пойду один — предам тебя. Что меньшее зло?
— Иногда зло не меряют, — ответила Ирина. — Его просто признают. И перестают с ним играть. Твоя мама выбрала себя. Ей комфортнее так. А я… — она задумалась, слушая свой голос, — я не пойду в зал, где меня изначально не ждут. И не буду сидеть на кухне «для порядка». Я останусь дома. Но это не означает, что ты должен остаться. Ты решай сам. Только без красивых слов. Скажи честно: хочешь ли ты идти туда один.
Он посмотрел на неё быстро, как человек, который боится увидеть во взгляде упрёк.
— Я… — он сжал губы, — пойду. Ей важно. Если не приду — она устроит крики на весь дом. Я не потяну. Я потом всё объясню, мы с ней поговорим. Пожалуйста, не думай…
— Не думаю, — перебила Ирина спокойно. — Я знаю.
Он кивнул, как будто получил разрешение на вдох. Взял пиджак, погладил рукав ладонью, на секунду обнял Ирину. Она не отстранилась. Он ушёл быстро. Дверь закрылась ровно.
Ирина запекла картошку, нарезала огурцы, поставила чай — не потому, что была голодна, а чтобы у рук было дело. Потом выключила всё, надела кроссовки и вышла во двор — решение ждать в квартире казалось неправильным: стены начнут слышать внутренний шум. На площадке возле школы подростки гоняли мяч; в сквере пожилая пара в светлых куртках кормила воробьёв. Ирина села на лавку, прислушалась к голосам городского вечера и вдруг поймала спокойствие: она не скрылась, не притворилась, не стала выдумывать оправдания. Она выбрала. А то, что выбор больной, — уже второй вопрос.
Сергей прислал первую смс через час:
«Приехал. Музыка громкая. Она сделала рассадку с табличками. Я сел рядом с дядей Колей. Все спрашивают, где ты. Я говорю: приболела».
Ирина прочитала, улыбнулась в пустоту: «приболела». Хорошая, чистая, помогающая ложь.
Вторая смс пришла ещё через сорок минут:
«Мама говорит, что очень рада, что я один. Говорит, что теперь можно спокойно поговорить. Дяди тётку поддерживают. Они считают, что “мужская компания — святое”».
Ирина положила телефон в карман, потому что пальцы от смс начинали мерзнуть сильнее, чем от вечернего ветра.
Третье сообщение было коротким:
«Одна из подруг мамы тост сказала: «пусть сын всегда слушает мать». Все засмеялись. Я вышел на улицу. Подышать».
Четвёртое:
«Мама обходит стол и благодарит меня, что «не потащил чужую». Слово «чужая» было очень громкое».
Ирина не отвечала. Она решила, что ответит только на звонок.
Звонок случился поздно. Сергей говорил хрипло, как после бега.
— Прости. Я не выдержал. Я сказал при всех, что нельзя делить людей на «своих» и «чужих». Мама хлопнула ладонью по столу. Подруги притихли. Дядя Коля сказал, что всё должна решать мать. Я сказал, что у нас решаем мы. Она ушла на кухню. Я тоже ушёл. Я скоро буду.
— Я не жду объяснений, — сказала Ирина. — Я просто хочу, чтобы ты вернулся.
— Ира… — в его голосе впервые за день прозвучало облегчение.
Он пришёл после одиннадцати. На нём пахло чужими духами, теми самыми кремовыми шариками, жареным мясом и дорогим шампанским. Он устало сел на табурет и положил голову на ладони.
— Она сказала, что я её предал, — вымолвил он. — Что жена у меня как камень на шее». Что ей бы только отбить меня и управлять. Я ответил, что ты просила меня решить самому. Она спрашивала у всех, прав я или нет.
Ирина поставила перед ним кружку чая.
— Не надо выбирать между мной и мамой, — тихо сказала она. — Выбирай, где ты сам совестью можешь дышать. Если это рядом со мной, то дальше мы будем жить чуть по-другому. Если там — я мешать не стану.
— Там уже не дышится, — он опустил глаза. — Мне казалось, что можно угодить всем. Нельзя. Я не хочу больше таких праздников. Если в приглашении не будут писать твоё имя, меня там не будет. И точка.
— Хорошо, — сказала Ирина.
Ничего волшебного потом не произошло. Анна Павловна неделю не брала трубку, потом позвонила Елене — двоюродной сестре Сергея, через неё передала в дом приговор: «пока не одумаются — на порог не пускать». Подруги пересказывали друг другу местные «новости»: невестка перетянула на себя, сын выбрал её сторону, Анна Павловна гордая — выдержит. Ирина первыми днями ловила себя на желании доказать, объяснить, написать ровное письмо с фактами — потом вздохнула и отложила это желание на дальнюю полку. Не надо.
Они с Сергеем молча перестроили свой быт. По выходным ездили к её родителям — не прячась, не делая вид, что «дел раньше не хватало». Ирина перестала ждать звонков «на всякий случай», а Сергей перестал ловить телефон взглядом, как собака, ожидающая команды. В конце месяца они пригласили к себе соседей и друзья из двора. Ирина испекла пирог, Сергей пожарил мясо, поставил на подоконник банку с огурцами, которую им отдала тётя Нина из третьего подъезда. Вечер вышел простой и хороший, без обязательных тостов и хитрых взглядов «сверху». Ирина заметила, как муж расслабился: плечи опустились ниже, голос стал теплее, всплыли шутки.
Свекровь позвонила только через месяц. Голос был холодный, как дверная ручка зимой.
— Я собираю людей на лето к себе на участок, — сказала она, словно директор водокачки. — Соседи приедут, сестра моя с внуками. Тебя не зову, Ирина. Я не прощу того спектакля. Мне праздник испортили. На моём празднике у меня решают свои. И не надо звонить и просить. Так и живите. Посмотрим, как надолго тебя хватит.
Ирина не спорила. Не просила. Положила трубку, вышла на балкон и долго стояла, слушая июньский шум двора. Тёплый ветер тёрся о подоконник. Под окнами кто-то играл в мяч, смеялись дети. На соседнем балконе женщина поливала цветы. Ирина закрыла глаза и сказала себе вслух — не клятву, не обещание, а простую фразу:
— У каждого — свой праздник. У меня — мой дом.
Сергей подошёл сзади, положил пальцы ей на плечи — легко и уверенно. Они постояли молча. И это молчание было лучше любых разговоров с чужими словами «весь праздник испортит». Их праздник был здесь: без шариков, без чужой рассадки, без фраз «войти через кухню». В их доме слово «приглашение» означало «приходи», а не «потерпи за шторкой». И этого на жизнь оказалось достаточно.
