Тридцать лет. Тридцать лет я складывала эту жизнь по кирпичику, как детский конструктор. Каждая деталь на месте: завтраки по будням. Семейные ужины по воскресеньям. Отпуска в августе. Даже эти хрустальные бокалы в серванте — свадебный подарок от тёти Антона — стояли именно там, где я их поставила в далеком 1995-м.
А сейчас, разглядывая список продуктов для юбилея, я чувствовала себя архитектором, который вот-вот завершит свой главный проект. Тридцать лет совместной жизни — разве не повод для торжества? Наши сыновья приедут из соседних городов, соберутся друзья, соседи. Я уже заказала торт в кондитерской, где работает дочка нашей соседки Светы.
— Рита, — голос Антона прорезал мои размышления, как нож масло. — Нам нужно поговорить.
Я подняла глаза от блокнота. Муж стоял в дверях кухни, опираясь плечом о косяк. В этой позе было что-то непривычно напряженное, словно он готовился к прыжку. Или к падению.
— О чём? — продолжала записывать: «Семга — 2 кг, икра красная — 3 банки».
— О госте на юбилее.
— Каком госте? Я составила список неделю назад, ты его видел.
Антон прошёл к столу, сел напротив. Руки его лежали на столешнице неестественно ровно, как у школьника на контрольной. Я отложила ручку.
— Будет ещё один человек, — сказал тихо. — Мой сын.
Секунду я не понимала. У нас двое сыновей — Дмитрий и Максим. Оба взрослые, оба придут на юбилей. О чём он?
— Рита, — Антон глубоко вдохнул, — у меня есть ещё один сын. Ему двадцать пять. Он… он хочет познакомиться с семьей.
Мир качнулся. Именно качнулся, как палуба корабля в шторм. Я схватилась за край стола.
— Что ты сказал?
— Его зовут Егор. Он живёт с мамой в Подольске. Я… я поддерживал их финансово все эти годы.
Слова долетали до меня словно через толщу воды. Сын. Двадцать пять лет. Поддерживал финансово.
— Ты что, шутишь? — Голос мой звучал странно, как у чужого человека.
— Это случилось в самом начале нашего брака. Ты была беременна Димой, помнишь, какое было тяжёлое время? Ты лежала на сохранении, я работал на двух работах…
— Замолчи.
— Рита, пойми, это было давно. Я был молодым, глупым. Это ничего не значило. Но парень вырос, он хочет знать своего отца, своих братьев…
— Замолчи! — Я встала так резко, что стул опрокинулся. — Не смей! Не смей говорить мне про «тяжёлое время»! Я помню это время! Помню, как лежала в больнице и молилась, чтобы наш ребёнок выжил! Как экономила на каждой копейке! Как ты приходил домой поздно и усталый, и я думала — какой же у меня хороший муж, как он старается для семьи!
Антон молчал, глядя в стол.
— А ты в это время…развлекался.
— Рита, это было всего несколько раз. Я брал тогда все командировки подряд. Я не планировал. Это случилось неожиданно. Да и длилось немного меньше года.
— Случилось? — Я засмеялась, и этот смех резал даже меня саму. — Двадцать пять лет — это «случилось»? Ты двадцать пять лет скрывал от меня, что у тебя есть ещё один сын?
— Я хотел сказать много раз, но…
— Но что? Боялся, что не пойму? Не прощу? Не приму?
— Да. — Он поднял на меня глаза. — Рита, ты должна понять, простить и принять. Он мой сын. Это моя кровь, мои гены. И он имеет право знать своих братьев.
«Ты должна». Эти слова повисли в воздухе, как обвинительный приговор. Должна понять. Должна простить. Должна принять. Должна, должна — как будто молотом по наковальне стучало в голове.
Кто решил, что я должна?
Повернулась и пошла к двери.
— Рита, куда ты?
— В спальню. Мне нужно подумать.
Закрылась в спальне и села на кровать. Наша кровать. Тридцать лет засыпала и просыпалась рядом с человеком, который скрывал от меня целую жизнь. Целого человека.
Попыталась представить этого Егора. Высокий, как Антон? С его же упрямым подбородком? А может, он смеётся так же, как смеялся мой муж в молодости — громко и заразительно?
Двадцать пять лет. Когда родился Дима, этому мальчику было уже два года. Когда я водила Диму в детский сад, где-то в Подольске другая женщина водила в сад его сына. Когда покупала Диме первый портфель, она покупала портфель Егору.
А Антон знал обеих. Помнил дни рождения обеих. Покупал подарки двум семьям.
Встала и подошла к шкафу. На верхней полке лежали коробки с фотографиями. Достала одну, просыпала снимки на кровать. Вот мы молодые, на свадьбе. Вот Антон с новорожденным Димой. Вот наш первый отпуск втроём…
А через пару лет в Подольске росли другие фотографии. Антон с другим малышом на руках. Антон, качающий другую коляску.
Слёзы текли сами собой, без всяких рыданий. Просто текли, как дождь по стеклу.
Тридцать лет я была женой. Матерью. Хозяйкой дома. Знала, в какой ящик Антон складывает носки, помнила, что он не ест грибы, покупала ему рубашки только в клетку, потому что он считал, что полоска его полнит.
А кто была я для себя самой?
Когда в последний раз задавалась этим вопросом?
В дверь осторожно постучали.
— Рита? Можно войти?
Не ответила, но он вошёл. Сел рядом на краешек кровати.
— Я понимаю, что это ш.ок.
— Ты ничего не понимаешь.
— Понимаю. Но послушай… Егор хороший парень. Он заканчивает институт, работает. Он не хочет ничего от нас, просто познакомиться.
— От нас?
— Ну… от меня. И с ребятами.
— А меня спросить не подумал?
— Рита, ну что ты как маленькая? Это же семейное дело.
Семейное дело. Я посмотрела на него внимательно. Седые волосы на висках, морщинки вокруг глаз, знакомые родинки на шее. Тридцать лет я изучала это лицо. И не знала его совсем.
— Антон, — сказала я тихо, — а если бы не этот юбилей? Ты бы так и не сказал?
Он помолчал.
— Не знаю. Может быть.
— То есть ещё двадцать лет я могла бы жить во лжи?
— Это не ложь, Рита. Это… это моё прошлое.
— Которое оказалось настоящим.
Мы сидели молча. За окном темнело. Где-то в Подольске этот Егор, наверное, собирался на встречу с нами. С семьей своего отца. С мачехой, о существовании которой он знал двадцать пять лет, а я о нем — пять минут.
— Рита, — Антон взял меня за руку, — я знаю, это тяжело. Но мы же справимся. Мы всё преодолевали вместе.
— Вместе? — Я высвободила руку. — Антон, а когда ты переводил деньги этой женщине, мы тоже делали это вместе? Когда ты покупал своему сыну подарки на день рождения, ты советовался со мной? Когда он болел, и ты волновался, ты делился переживаниями со мной?
— Рита…
— Нет, не «Рита». Тридцать лет у меня было два сына, а у тебя три. Тридцать лет я была твоей единственной женщиной, а ты был не моим единственным мужчиной. Понимаешь разницу?
— Я не был с ней! Я не был с Леной уже двадцать четыре года!
— А один год был.
— Рита, ну хватит! Это было в прошлом веке, буквально!
Я встала.
— Знаешь что, Антон? Иди к себе в гостиную. Мне нужна ночь, чтобы всё обдумать.
— А юбилей?
— Какой юбилей? — Я посмотрела на него так, что он поежился. — Что мы собираются отмечать? Тридцать лет твоих отношений с двумя женщинами одновременно?
— Рита, не утрируй.
— Иди, Антон. Пожалуйста.
Он ушёл, а я осталась одна со своими мыслями и фотографиями.
Всю ночь не спала. Лежала в темноте и вспоминала. Как познакомились на дискотеке в клубе завода, где он работал. Как он три месяца провожал меня до дома, прежде чем решился поцеловать. Как дрожали его руки, когда он делал предложение.
А через несколько лет после свадьбы, когда я лежала в больнице и боялась потерять ребёнка, он утешался в объятиях другой.
И самое страшное — он до сих пор не понимал, в чём проблема. Он искренне считал, что я должна «принять» эту ситуацию. Как принимают неизбежность. Как принимают болезнь или смерть.
К утру я всё решила.
Антон пил кофе на кухне, когда я спустилась. Он выглядел помятым, невыспавшимся.
— Рита, я всю ночь думал…
— И я тоже думала.
— Мы можем перенести встречу. Дать тебе время привыкнуть к мысли.
Я налила себе кофе, села напротив.
— Антон, собери свои вещи.
— Что?
— Собери свои вещи и уходи. Мне нужно время, чтобы всё осмыслить. Одной.
— Рита, ты что, с ума сошла? Какой уходи? Это мой дом!
— Моя квартира. Она была оформлена на меня ещё до свадьбы, помнишь? Подарок от моих родителей.
— Но я здесь жил тридцать лет! Я делал ремонт, вкладывал деньги!
— Твои деньги. А вот про деньги, которые ты тратил на свою вторую семью, ты забыл меня спросить.
Он смотрел на меня, как на чужую.
— Рита, ты не можешь меня выгнать. Мы муж и жена!
— Были, — сказала я спокойно. — Пока я не узнала, что ты муж ещё и другой женщине. Хотя бы частично.
— Я не её муж!
— Но отец её сына. Что, в общем, обязывает не меньше.
Я встала, сполоснула чашку.
— У тебя есть час, чтобы собраться. Я иду к Свете. Когда вернусь, хочу видеть тебя уже ушедшим.
— Рита! — Он схватил меня за руку. — Ты не можешь так! Подумай о детях!
— О каких детях? О наших или о твоих?
— О наших! О Диме и Максе! Что я им скажу?
— Правду. Впервые за тридцать лет скажи правду.
Я высвободилась и пошла к двери.
— Рита! Рита, постой! Мы можем все обсудить, найти компромисс!
Я обернулась.
— Антон, а знаешь, что самое обидное? Не то, что у тебя есть другой сын. Не то, что ты скрывал это тридцать лет. А то, что ты до сих пор не понимаешь, почему я не могу этого принять. Ты думаешь, это вопрос времени или уговоров. А это вопрос уважения. К себе.
Ушла к соседке и провела там два часа. Света, узнав в чём дело, только качала головой и приговаривала: «Вот уж не думала, не думала про Антона такого».
Когда вернулась, квартира была пуста. На кухонном столе лежала записка: «Рита, я остановился у Серёжи. Подумай ещё раз. Мы можем всё исправить. Я люблю тебя».
«Я люблю тебя». Как легко произносить эти слова. Как трудно им соответствовать.
Следующую неделю жила словно в тумане. Звонили сыновья, спрашивали про юбилей. Я отвечала уклончиво — мол, отложили, папа заболел. Звонили друзья, которых мы пригласили. Я отменила встречу.
Звонил и Антон. Каждый день. Просил встретиться, поговорить. Обещал, что больше никогда не будет тайн. Клялся, что Егора можно увидеть отдельно, без меня.
Он всё ещё не понимал.
На восьмой день пошла в центр города, в книжный магазин. Хотела купить что-нибудь лёгкое, отвлекающее. И тут увидела их.
Антон шёл по улице с высоким молодым человеком и женщиной средних лет. Они о чём-то оживленно разговаривали, смеялись. Молодой человек лизал мороженое и действительно был очень похож на Антона — тот же разрез глаз, та же походка.
А женщина… Женщина была красивой. Ухоженной. В дорогом пальто. Она шла рядом с Антоном так естественно, словно они всегда ходили втроём.
Я остановилась, ожидая привычной боли. Ревности. Злости.
Но почувствовала только удивительное облегчение.
Вот она, его другая жизнь. Вот они, его другие отношения. И я впервые за тридцать лет оказалась за пределами этой системы. Не жена, которая должна понимать, прощать и принимать. Просто женщина, которая наблюдает за чужой семьей со стороны.
И мне было… хорошо.
Я повернулась и пошла домой. По дороге зашла в парикмахерскую и покрасила волосы. Давно хотела, но Антон говорил, что рыжий цвет мне не идёт.
Теперь мне было всё равно, что думает Антон.
Дома достала телефон и набрала номер сына.
— Дима? Это мама. Нам с тобой и Максом нужно серьёзно поговорить.
На следующий день приехали оба сына. Я рассказала им всё. Честно и без прикрас. Дима молчал, стиснув зубы. Макс ходил по комнате и матерился.
— Мам, — наконец сказал Дима, — а что ты собираешься делать?
— Жить. Просто жить. Может быть, впервые за тридцать лет — для себя.
— А папа?
— Папа пусть разбирается со своими отношениями сам. Он взрослый человек.
— Мам, — Макс сел рядом со мной, — а ты не пожалеешь? Тридцать лет всё же…
Я погладила его по голове.
— Макс, нельзя перечеркнуть тридцать лет. В них было много хорошего. Я родила вас с Димой, мы вырастили вас. Мы пережили кризисы, болезни, переезды. Всё это было настоящим.
— Но?
— Но я больше не могу жить в мире, где меня ставят перед фактом и требуют принять. Где моё мнение не спрашивают, а мою реакцию просчитывают заранее. Где я существую только в роли жены и матери, а как человек — не особенно важна.
Димка кивнул.
— Знаешь, мам, а я тебя понимаю. Если бы Катя так со мной поступила…
— Дети, я не прошу вас выбирать между мной и папой. Он ваш отец, и это не изменится. И у вас теперь есть ещё один брат. Может быть, вы подружитесь.
— А ты с нами не встретишься?
Я подумала.
— Не знаю. Пока не знаю. Мне нужно время, чтобы понять, кто я без роли «жены Антона».
Они уехали вечером. А я осталась в тишине своей квартиры. Нашей бывшей квартиры.
Впервые за тридцать лет я была совсем одна. И впервые за тридцать лет это меня не пугало.
Заварила чай, взяла книгу и устроилась в кресле у окна. За окном шёл дождь, размывая огни фонарей в жёлтые пятна. Где-то в этом городе Антон объяснялся со своим сыном и его матерью. Где-то мои мальчики переваривали новость о том, что семья, которую они считали крепкой, оказалась построенной на лжи.
А я сидела с книгой и думала о том, что завтра смогу проснуться тогда, когда захочу. Позавтракать тем, что захочу. Пойти туда, куда захочу.
Звучит просто. Но для меня это было революцией.
Дождь стучал по стеклу, как пальцы по клавишам. Как будто кто-то набирал текст новой жизни. Моей жизни.
Я открыла книгу на первой странице и начала читать.
Ведь у каждой истории должно быть начало.
