Марина проснулась от звука мессенджера. На экране высветилось: «Марин, поговорим вечером. Важно. С.»
Саша никогда не писал ей таких сообщений. Обычно он просто звонил — даже ради пустяков. Что-то внутри кольнуло, как тонкая заноза. Она привычно встала, накинула халат и пошла на кухню, где уже гудел чайник. За окном было серое утро — такое же, как последние годы их брака: ровное, спокойное, без всплесков.
Саша пришёл вечером, как всегда, снял куртку, аккуратно поставил ботинки на коврик и сразу прошёл на кухню. Он не поцеловал её в щёку, как раньше, не спросил, как прошёл день. Просто сел и достал телефон.
Марина молча поставила перед ним тарелку с горячими щами.
– Спасибо, – пробормотал он, не поднимая взгляда.
Молчание повисло между ними. Лишь ложка стучала о тарелку.
– Ты хотел поговорить? – наконец спросила Марина.
Он замер на мгновение, затем поставил ложку, вытер губы и произнёс:
– Оля с Витей приедут к нам. На время. Ну… пока она разводится. Там совсем кошмар с мужем. Жить негде.
Марина остолбенела.
– Оля? – переспросила она. – Твоя сестра?
– Ага. Она с сыном. Ненадолго. Может, на пару месяцев. Максимум.
– И ты решил это… без меня?
Он пожал плечами, будто это было делом обыденным.
– Я же сказал — ненадолго. Родная сестра, Марин. Ты же у меня добрая, поймёшь.
– Добрая? – она чуть не рассмеялась. – Нет, Саша. Я не добрая. Я просто слишком долго молчала. А теперь ты мне сообщаешь, что в нашей квартире будет жить женщина, с которой я даже за столом не могу сидеть?
– Не начинай… – пробормотал он и снова уткнулся в телефон.
Марина встала, подошла к окну, отвернулась, чтобы он не видел, как дрожат её губы. Она помнила всё: как Оля насмешливо кривила губы на её сервировку, как влезала в их разговоры, давала непрошеные советы, как в прошлом едва не устроила скандал на юбилее. И вот теперь она с сыном будет жить здесь.
– Я против, – чётко произнесла Марина. – Снимите ей квартиру. Снимите комнату. Но в наш дом она не войдёт.
Саша поднял голову. Его лицо стало твёрже.
– У нас есть место. И я уже пообещал. Ты меня ставишь в ужасное положение.
– Нет, Саша. Это ты поставил меня в положение мебели. Которая молчит и подстраивается.
Он ничего не ответил. Только встал и ушёл в спальню.
На следующее утро Марина проснулась от шума. В прихожей хлопнула дверь. Через минуту послышались громкие голоса:
– Да мы сюда всё влезем! Витя, неси собаку аккуратней!
– Оля? – прошептала Марина.
И она поняла: её никто даже не собирался слушать.
***
С тех пор как Оля переступила порог их квартиры, дом перестал быть домом. Он стал пространством общего доступа, где Марина внезапно оказалась… лишней.
– Ой, Марин, ты не против, если мы повесим здесь эту картину? – спросила Оля, уже вбивая гвоздь в стену над диваном.
– А если я против? – Марина стояла с чашкой чая, не сводя взгляда с чужих рук в своей гостиной.
Оля усмехнулась.
– Ну ты же не злопамятная. Мы же семья. Или уже не совсем?
Саша в это время молча вытирал пыль на полке, делая вид, что не слышит. В его взгляде читалась усталость, но не решимость. Он отстранился, как человек, который сам пригласил бурю, а теперь прячется за штору.
Каждое утро начиналось с мультиков, каждый вечер — с Олиных жалоб на бывшего мужа, громкого смеха и шума от собаки. Марина чувствовала себя как гостья на собственной кухне. Даже холодильник стал «общим», и однажды она не нашла там ни пачки масла, ни йогурта — всё съедено, всё перемешано.
А в ванной на её полке появилась чужая расчёска, губная помада и флакон с надписью «Олина сыворотка. НЕ ТРОГАТЬ». Мыло Оля зачем-то выбросила, заменив его на ароматизированный гель:
– Уж больно твое пахло бабушкой.
Марина сжалась внутри.
– Саша, это ненормально, – сказала она вечером, когда они остались наедине. – Они ведут себя, как будто я тут квартирант.
Он развёл руками.
– Подожди. Всё уляжется. Надо потерпеть немного.
– А ты сколько ещё собираешься терпеть? Пока она решит, что ей удобнее жить с нами, чем одной? Или пока она выбросит все мои вещи?
Саша уткнулся в телефон.
– Ты преувеличиваешь.
Марина чуть не швырнула кружку в раковину. Но вместо этого крепче сжала зубы.
Вечером, зайдя в спальню, она застыла на пороге: Витя, восьмилетний племянник, развалился на их кровати и играл в планшет.
– Где мои подушки?
– Мама сказала, что ей они нужнее, у неё спина болит, – не отрываясь от экрана, пробубнил мальчик.
Марина вышла, не сказав ни слова. В гостиной на кресле — её любимом — сидела Оля с маской на лице и газетой.
– Ну что ты такая напряжённая? Расслабься. Тут же не чужие люди.
***
На следующее утро она нашла своего кота на балконе. Закрытого. Застывшего. Кот дрожал, его глаза были полны ужаса.
– Кто его туда запер?! – крикнула Марина, прижимая животное к груди.
– Я не заметила, что он вышел, – лениво ответила Оля, помешивая кашу. – Он мешал на кухне, всё под ногами путался.
– Это живое существо!
– Господи, ты как всегда из мухи слона. Вон он жив-здоров. Что ты орёшь?
Саша вошёл в кухню, остановился между ними.
– Что происходит?
Марина смотрела на него. В её глазах было отчаяние.
– Она чуть не убила моего кота.
Саша посмотрел на кота. Потом — на Олю. Потом отвёл взгляд и пошёл в спальню.
Это был момент, когда Марина поняла: она одна. Совсем.
***
Марина больше не считала дни. Она просто выживала.
Дом, в котором раньше царили запах выпечки и музыка из радио, теперь стал полем боя. Только враги здесь улыбались, ели её еду и занимали её кресло.
В один из вечеров она вернулась с работы и заметила, что в спальне переставлена мебель. Её прикроватный столик исчез. Вместо него – тумба из гостиной, на которой стоял какой-то глиняный ёжик.
– Где мой столик? – голос Марины дрожал.
Оля выглянула из ванны, с полотенцем на голове.
– Он шатался, вот и убрали. Я принесла получше. Надёжный. С дачи.
– А ты не подумала спросить?!
– Ну извини, я не знала, что ты так привязана к старью.
Марина медленно прошла на кухню. Там всё было не по-прежнему: полки переставлены, скатерть другая, и даже её любимая ваза с сиренью исчезла.
– Где ваза? – спросила она у Саши.
Он пожал плечами, даже не поднимая глаз от ноутбука.
– Не знаю. Может, в коробке где-то.
– Ты даже не заметил, что твоя жена больше здесь не живёт. Я как мебель, как декорация к вашему спектаклю!
– Не начинай, Марин. Я устал… – прошептал он, и его голос утонул в шуме мультиков из соседней комнаты.
В тот момент она почувствовала, что её голос больше не нужен. Она могла кричать, молчать — ничего бы не изменилось.
Но всё изменилось утром.
Марина собиралась на работу, когда заметила открытый ящик комода. Внутри всё было перерыто. Её нижнее бельё валялось рядом с документами. Сверху лежали Олины очки.
Она вышла в коридор, застала Олю на кухне.
– Ты рылась у меня в вещах?
– Да я просто искала очки. Ты же часто берёшь их по ошибке, вдруг туда попали.
– В бельё? В документы?
Оля пожала плечами, как будто говорила с ребёнком.
– Ну ты не обижайся. У тебя вечно бардак. Я просто хотела навести порядок.
Марина сделала шаг вперёд. Лицо её было бледным, губы сжаты.
– Ещё раз тронешь мои вещи — вылетишь отсюда.
– Успокойся, Марин. Ты уже как ведьма какая-то. Что за истерики? Мы с Сашей не чужие тебе!
Марина взяла ключи, сумку и вышла из квартиры, хлопнув дверью так, что дрогнули стены.
А вечером всё рухнуло окончательно.
Она вошла в дом и сразу заметила: коридор завален коробками. Из кухни доносились голоса.
– Надо всё это выбросить зачем ей столько хлама? Только пыль собирает. Мы тут живём, не она одна!
Марина метнулась в гостиную — и замерла. В руках у Оли была её ваза. Та самая, подаренная матерью на серебряную свадьбу. Она уже стояла у двери, готовая к выносу.
– Поставь на место, – тихо произнесла Марина.
– Да у тебя их две! Эта уже треснутая, мы просто освободим полки.
– Поставь, говорю!
Оля стояла посреди комнаты с вазой в руках, как с трофеем. Её голос звучал звонко, язвительно:
– Успокойся, Марин, ты всё слишком драматизируешь. Ну стоит ваза — и что? Комната загромождена, ты же сама говорила, что хочется простора.
– Это не твоя ваза. Не твоя комната. И не твоя квартира! – Марина шагнула к ней, вырывая вазу из рук. – Ты здесь гостья!
Оля вскинула брови и прищурилась:
– Ах вот как? Ты забыла, что это квартира Саши? Это он меня пригласил. Он тут хозяин. А ты просто… его жена. Сегодня есть, а завтра может не быть. Мужчина — он решает.
Наступила пауза. Саша стоял у стены, опустив глаза. Марина медленно поставила вазу на место, затем выпрямилась и вышла из комнаты. Через минуту она вернулась с папкой.
– Оля, ты ошиблась. Это квартира не Саши. Это МОЯ квартира. Куплена задолго до нашей с ним свадьбы. Мы тогда ещё даже не были расписаны — просто жили вместе. Всё оформлено на меня, и платёжки идут на моё имя.
Она вытащила копию свидетельства о собственности и медленно положила её на стол перед Сашей.
– И если кому-то ещё нужно напоминание — добро пожаловать к юристу.
Оля побледнела. Момент торжества рассыпался.
– Что, не ожидала? – Марина посмотрела ей прямо в глаза. – Ты пришла сюда, как в своё логово. Швыряла вещи, лезла в спальню, командовала моим мужем, называла меня истеричкой… А теперь слушай сюда.
Она развернулась к Саше.
– А ты? Ты стоял и смотрел. Два месяца. Пока из моего дома сделали проходной двор. Пока мой кот чуть не погиб. Пока чужая женщина рылась в моих ящиках и выбрасывала мои вещи.
Саша тихо прошептал:
– Я не хотел скандалов…
– Зато я теперь хочу тишины! – в голосе Марины зазвучал металл. – Хочу прийти с работы и не видеть чужих следов на полу. Не подбирать игрушки с ковра. Не слушать визг мультиков. Не нюхать чужие крема. Не быть чужой в собственной жизни!
Она сделала шаг вперёд, нависая над ним.
– Я вырастила твоего сына. Я поддерживала тебя, когда у тебя не было работы. Я таскала пакеты, мыла полы, варила супы, держала дом на плечах. А теперь ты даже слова не можешь сказать, когда меня выживают из МОЕГО дома.
Марина повернулась к Оле:
– Саша может решать сам. Но ты — собирайся. У тебя сутки. Не нравится – полицию вызову.
Оля хотела что-то сказать, но Марина вскинула руку:
– Всё. Хватит.
Затем она повернулась к мужу. В её голосе не было истерики. Только чистая, выстраданная ясность:
– Саша, если ты сейчас не на моей стороне — ты больше не мой муж.
Он молчал.
Марина сделала последний шаг:
– Выбирай. Сейчас.
Он опустил глаза, и это было хуже любого ответа.
– Ты с ума сошла, – пробормотал он.
– Нет. Я просто наконец проснулась.
***
Они уехали через три дня. Без слёз, без извинений. Просто собрали коробки, упаковали Олин чайник, коврик для йоги, игрушки Вити, и даже собаку — нервную болонку, которая всё время грызла ножки кресел. Саша помог им спустить вещи. Марина стояла у окна и смотрела, как он машет им рукой.
Он не оглянулся на неё ни разу.
В квартире стало тихо. Зловещая, звенящая тишина. И в этой тишине Марина впервые услышала… своё дыхание. Оно было ровным. Без сбоев. Без тяжести. Без страха, что кто-то опять войдёт в её спальню без стука или назовёт её «нервной бабой».
Она медленно прошла по комнатам. В гостиной вернула кресло на своё место. Поставила обратно вазу. В ванной расставила все по местам. И впервые за долгое время включила радио — тихо, как любила. Зазвучал джаз.
Саша пришёл вечером. Он стоял на пороге, как чужой. В руках — букет ромашек. Она не взяла.
– Можно войти?
– Проходи, – кивнула она.
Он сел за кухонный стол, где всё было как раньше: льняная скатерть, чашка чая, расставленные по линейке баночки с крупами.
– Я… хотел бы поговорить, – начал он, глядя на стол.
– Саша, ты же уже говорил. И делал. Многое. Без меня.
Он вздохнул:
– Я не знал, что всё так запущено. Думал, ты справишься. Ты всегда справляешься.
– Я справилась. Но не благодаря тебе, а вопреки.
Он кивнул. Медленно. Виновато.
– Я понял, как много разрушил. Но я не хочу терять нас. Хочу начать сначала. С тобой.
Марина молчала. Она чувствовала, как внутри снова поднимается тот голос, который долго был задавлен. Но теперь он звучал спокойно и уверенно.
– Я не хочу возвращаться в то, что было. Я хочу строить новое. Если ты готов к этому — попробуем.
Он поднял на неё глаза. В них — смесь надежды и страха.
– Я готов.
Она встала, взяла его чашку и налила чаю. Поставила перед ним.
– Тогда знай: если ты ещё раз забудешь, кто я в этом доме — двери открою снова. Только в другую сторону.
Саша кивнул.
– Я понял.
***
Прошёл месяц. Они жили тихо. Осторожно. Как люди, которые только учатся слышать друг друга. Марина по-прежнему вставала рано, пекла пироги, читала перед сном. А по вечерам они иногда просто сидели рядом. Без слов. Но уже без напряжения.
И всё же в ней осталась заноза. Маленькая. Незаметная. Но живая. Заноза предательства. Бессилия. Одиночества. Она не мешала дышать — пока. Но могла напомнить о себе в любой момент.
И только время покажет — вытянет ли он её своими поступками, или снова оставит её одну. Только теперь — она точно знала: одна она тоже справится.
