Диана стояла у плиты, помешивая макароны в кастрюле. Вода кипела, пузырьки бились о металл, как будто кто-то нетерпеливо барабанил пальцами по крышке. Она смотрела на эти пузырьки и думала, что вот так же бурлит у неё внутри последние пару месяцев. Только крышку на себя не наденешь. И убавить огонь нельзя — жизнь сама подкидывает газ.
На кухне пахло чем-то обыденным, смесью варёных макарон и дешёвого сливочного масла. Всё как всегда: скромно, без изысков. Маленький стол, две табуретки, скрипучий линолеум, потёртая салфетка с розами. Дом из советской серии «панелька», две комнаты и ипотека, которая висит камнем на шее уже десять лет. Ещё пять — и свобода, но эти пять казались вечностью.
Виктор сидел на краю табуретки, уткнувшись в телефон. Щёлкал по экрану, словно гипнотизируя цифры. Он всегда был таким — спокойным, молчаливым. И это в нём бесило больше всего. Внутри у неё кипит, а он сидит, как айсберг.
— Ты меня слышишь вообще? — Диана повернулась, держа в руке деревянную ложку, с которой капала мутная вода.
— Что? — Виктор поднял глаза, как будто его вырвали из другой реальности. — Слышу. Про макароны сказала?
— Про макароны? — она усмехнулась, но усмешка вышла злой. — Я тебе про Инну говорила.
Виктор нахмурился. Протёр переносицу пальцами, словно готовился к экзамену, который опять завалит.
— Диан, ну что ты опять? Она сестра. Что я могу сделать? — голос у него был усталый, как будто он оправдывается не первый раз.
— Ты можешь сказать ей, что мы не банкомат, Витя! — Диана поставила ложку на край раковины и повернулась к нему. — Я устала. Каждый раз одно и то же: приходит, сидит, намекает… «Как вы тут мило устроились… скромненько». Скромненько, понимаешь? Словно плюнула.
— Ну, может, она просто… разговаривает. — Виктор пожал плечами, избегая её взгляда.
Диана почувствовала, как в груди поднимается тяжёлая волна раздражения. «Просто разговаривает». Конечно. А когда она в прошлый раз спросила, сколько мы на ипотеку ещё должны, при твоей маме? Просто так, да? Или когда предложила продать нашу дачу — ну, её словами, «сарай» — и купить ей машину, потому что ей без машины «тяжело одной». Просто так.
Она молчала, сжимая губы, чтобы не сказать чего-то лишнего. Потом резко села на табурет напротив.
— Вить, — она старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал, — я понимаю, она твоя сестра. Но она не живёт с ипотекой. Она не экономит на еде. И не носит куртку шестой год, как я.
Виктор поднял на неё глаза. Глаза усталые, честные, как всегда. И это было ещё хуже.
— Я знаю. Но что я могу? Она же… — он замялся, подбирая слова. — Она же одна теперь. Ей тяжело.
— Ей тяжело? — Диана почувствовала, как у неё внутри что-то рвануло. — А нам легко? Мы что, тут на золотых слитках сидим? Ей тяжело, потому что она привыкла шмотки покупать каждые три дня. Потому что для неё отдых — это не на даче грядки, а Турция два раза в год. А я что? Я даже зубы нормально не могу полечить, потому что у нас ипотека!
Она замолчала, сама испугавшись силы своего голоса. В комнате повисла тишина, нарушаемая только бульканьем кастрюли. Виктор молчал. Он всегда молчал в такие моменты. И это молчание было хуже крика. Потому что крик — это хоть какая-то жизнь. А молчание — это глухая стена.
Диана резко встала, выключила плиту. Слила воду, бросила макароны в миску. Всё делала механически, но внутри всё дрожало.
Звонок в дверь прозвенел так резко, что она чуть не выронила миску. Посмотрела на Виктора. Он тоже посмотрел на неё. И оба поняли без слов: Инна.
Инна вошла, как всегда, без тени смущения. Высокие каблуки цокнули по коридору, шубка — явно новая — сверкнула на свету. Аромат дорогих духов моментально вытеснил запах макарон. Диана почувствовала, как этот запах давит, лезет в нос, как напоминание: вот она, жизнь не для нищих.
— Привет, родные! — Инна улыбнулась широко, по-зубастому, целуя Виктора в щёку. — Дианочка! Ты всё хозяйка, всё готовишь? Как мило.
Она сняла шубку, не спросив, куда повесить, и повесила прямо на спинку кресла. Капли с мокрых ботинок упали на коврик. Диана сжала зубы.
— Привет, Инн, — Виктор поднялся, пытаясь улыбнуться.
— Привет, — выдавила Диана, вытирая руки полотенцем.
Инна прошла на кухню, огляделась.
— Ой, как уютненько. По-старому всё, да? — она провела пальцем по подоконнику, где стоял цветок в пластиковом горшке. — А я вот ремонт сделала недавно. Евро! Всё в светлых тонах. Такая красота! Надо будет как-нибудь фото показать. — Она повернулась к Виктору. — Ты бы тоже сделал, Витя. Ну что это за линолеум? Год какой?
Диана почувствовала, как у неё поднимается кровь к лицу. Сжала полотенце в руках, будто хотела свернуть ему шею.
— Нам и так хорошо, — ответила она ровно, хотя внутри хотелось швырнуть полотенце ей в лицо.
— Ну да, — Инна усмехнулась, садясь на табурет. — Главное — душевность, правда? Кстати, — она наклонилась к Виктору, — я тут подумала… Может, вы мне немного поможете? Так, на первое время. Ты же знаешь, после развода всё на мне. А Лёшка, гад, забрал машину. Ну, а мне как без машины? Я ж с работы на такси — одни убытки!
Диана почувствовала, как в груди что-то оборвалось. Вот оно. Вот он, разговор, которого она боялась.
— Инн, — начал Виктор, — у нас сейчас не очень с деньгами…
— Да ладно тебе! — Инна махнула рукой. — Вы ж вдвоём, без детей. Вам проще. А я одна, да ещё и кредит платить! — Она повернулась к Диане. — Ты ж поймёшь, Дианочка? Женщины друг друга должны поддерживать.
Диана посмотрела на неё и подумала: «Женщины… Поддерживать… Это ты говоришь? Ты, которая годами издевалась надо мной за мою зарплату учительницы?»
Но вслух она сказала другое:
— Мы не можем, Инн. У нас ипотека.
Инна посмотрела так, будто услышала бред.
— Ипотека? — она рассмеялась коротко. — Да вы её сто лет платите! Сколько можно? Может, вы что-то делаете не так? Надо уметь жить, Дианочка. Надо крутиться.
Диана почувствовала, как внутри что-то взрывается. Но она сдержалась. Пока.
Когда Инна ушла, хлопнув дверью, в квартире стало тихо. Слишком тихо. Даже холодильник перестал гудеть, как будто боялся нарушить эту тишину.
Диана сидела на кухне, глядя в пустую чашку. Виктор молчал, ходил по комнате. И вдруг Диана подумала: «Это ещё не конец. Это только начало. Она не отстанет». И почему-то стало страшно. Потому что в этой войне она останется одна. Виктор — не враг, но и не союзник. Он всегда будет посредине. А посредине — значит, против.
Она подняла глаза на дверь, за которой скрылась Инна, и почувствовала, как внутри всё сжимается. Это предчувствие. Что-то будет. Что-то плохое.
***
Диана возвращалась с работы, держась за поручень в переполненном автобусе. Сумка тянула плечо, ноги ныли. День был как день — дети, тетради, «Марья Ивановна, я забыл дневник», всё по кругу. Только мысли были не про школу. Мысли были про Инну. После того вечера она не давала о себе знать неделю. И это было хуже, чем звонки. Потому что тишина — это затишье. Перед бурей.
Она даже Виктору ничего не говорила. Да и что говорить? Он опять пожмёт плечами: «Ну а что я могу?» И всё. Иногда казалось, что он на стороне сестры. Или делает вид, что его это не касается. Хотя как может не касаться, если живём в одной квартире и деньги у нас общие?
Автобус дёрнулся, Диана едва удержалась. В голове вертелось: «Если она попросит ещё раз… если начнёт наезжать… я скажу. Я точно скажу». Скажу что? «Нет». Но вот это «нет» застревало в горле уже десять лет. И каждый раз она его проглатывала. Потому что Виктор. Потому что «неудобно». Потому что «родня же». А ведь родня иногда хуже чужих. Чужому скажешь «нет» — и всё. А родня обидится. И обида родни — это как цепь на ноге. Рвёшься — а она тянет.
Когда Диана открыла дверь, в квартире уже кто-то был. По запаху — Инна. Эти её духи, сладкие, приторные, как липкая вата. С порога услышала смех. И мужской голос. Виктор. Смеётся! Чему? Она вошла на кухню — и застыла.
Инна сидела на табурете, нога на ногу, в новом свитере, с кружкой кофе. На столе — коробка конфет. Не дешёвые, фирменные. И пачка салфеток, распотрошённая, как будто специально разложена для красоты. Виктор напротив, с телефоном в руке, улыбается.
— О, Дианочка! — Инна вскочила, как будто ждала её появления для эффектного выхода. — Ну наконец-то! Я уже думала, ты ночуешь на работе.
Диана сняла пальто, чувствуя, как в висках стучит. Медленно подошла к столу.
— Привет, — сказала тихо. — Что за праздник?
— Да какой праздник, — Инна вздохнула театрально. — Просто зашла. Поболтать. Мы с Витей тут вспоминали детство. Весёлое было время! — Она посмотрела на брата и рассмеялась. — Помнишь, как ты из окна второго этажа прыгнул?
Виктор улыбнулся. Диана почувствовала, как внутри всё сжимается. Они смеются. Без неё. Её нет. Она — мебель. Или хуже — гарнитур, который купили по акции и жалеют выбросить.
— Ага, весело, — она села напротив. — Только я не понимаю, почему у нас дома вечеринка без меня.
Инна поджала губы, сделав вид, что не заметила сарказма.
— Ой, Дианочка, ну что ты! Ты всегда такая серьёзная. Расслабься. Жизнь коротка, надо радоваться. — Она отхлебнула кофе и вдруг перешла на тон «по делу». — В общем, я тут не просто так. Я подумала… Помнишь, я говорила про машину? Так вот, есть вариант. Недорогой, хороший. Но надо доплатить немного. Совсем чуть-чуть. Я даже нашла объявление! — Она достала телефон, протянула Виктору. — Смотри, какой красавец!
Виктор взял телефон, посмотрел. Диана смотрела на него и думала: «Не смей. Не вздумай». Она почувствовала, как пальцы сжались в кулак.
— Инн, — Виктор осторожно вернул телефон, — мы не можем. У нас… ну ты знаешь.
— Да что вы как дети, честное слово! — Инна рассмеялась. — У вас двое на одной зарплате — это вообще ерунда. А я одна! Мне сложнее. И вообще… — она прищурилась, глядя прямо на Диану. — Ты ж недавно работу поменяла? На более денежную? Ну так что тебе стоит?
Диана подняла глаза. Вот оно. Вот тот момент, которого она ждала и боялась.
— Откуда ты знаешь? — спросила она тихо.
— Да Витя сказал. — Инна улыбнулась так, будто сделала комплимент. — Радовался, что жена теперь зарабатывает больше. Молодцы! Вот и поделитесь радостью. А то что вы с этими деньгами делать будете? Всё в ипотеку? Фу! Жизнь проходит, а вы всё долги платите.
Диана почувствовала, как кровь ударила в голову. Виктор что-то сказал? Зачем? Почему? Она посмотрела на него. Он опустил глаза. Конечно.
— Инн, — её голос дрожал, но она пыталась держать ровный тон, — это не твоё дело. И деньги — это тоже наше дело. Мы не можем помочь.
Инна откинулась на спинку табурета, скрестила руки на груди.
— Серьёзно? — голос стал холодным. — А я думала, мы семья. Родные люди. Но, видимо, ошиблась. Ну ладно. — Она встала, накинула сумочку на плечо. — Знаешь, Дианочка, ты всегда была… ну, особенной. Такой правильной. А по сути — жадной. Вот честно. Сидите тут, копите на свою халупу. Ну-ну.
Диана почувствовала, как у неё внутри что-то хрустнуло. Как лёд под ногами.
— Повтори, — сказала она тихо.
Инна усмехнулась.
— Что? Что ты жадная? Ну так это правда. А что? — она повернулась к Виктору. — Брат, ты бы на свою жену внимание обратил. Она тебя в могилу загонит с этой экономией.
И в этот момент Диана сорвалась.
— ВОН! — голос её прорезал воздух, как нож. — ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!
Виктор вскочил.
— Диан…
— МОЛЧИ! — она повернулась к нему. — Хватит молчать! Хватит сидеть, как тряпка! Это наш дом! Наши деньги! И я больше не позволю ей топтаться по мне! — Она снова повернулась к Инне. — ВОН!
Инна замерла. Видно было, что такого она не ожидала. Потом хмыкнула.
— Ну и психи… — бросила она и пошла к двери. — Посмотрим, кто кого.
Хлопок двери был как выстрел.
В квартире повисла глухая тишина. Диана стояла посреди кухни, тяжело дыша. Руки дрожали. Виктор смотрел на неё, бледный.
— Зачем ты так? — тихо сказал он.
Она повернулась медленно. Смотрела ему в глаза и думала: «Он не понял. Он никогда не поймёт».
— Потому что иначе нельзя, — сказала она. — Или она. Или я.
И впервые за много лет Диана почувствовала, что сказала правду. Громко. Без страха. Но внутри было страшно. Потому что это только начало.
Она прошла в комнату, закрыла дверь и села на кровать. И вдруг поняла: она больше не может жить, как раньше. Не может глотать обиды и делать вид, что всё нормально. Хватит. Хватит быть удобной. Хватит молчать.
И где-то глубоко, под этим страхом, зажглась крошечная искра. Искра, которая скоро превратится в пламя.
***
Утро началось с тишины. Не той, приятной, утренней, когда только чайник шумит на кухне. Нет. Это была тишина тяжелая, как бетонная плита. Диана проснулась рано, хотя спала плохо. Виктор рядом лежал на боку, отвернувшись. Дышал ровно, будто и не было вчерашнего. Как он может спать? Как будто его это не касается.
Она поднялась, пошла на кухню. Кухня встретила её пустыми чашками и коробкой от конфет на столе — той самой, что принесла Инна. Диана взяла коробку и с силой швырнула в мусорное ведро. Пластик громко треснул. «Символично», — подумала она. Её жизнь, как эта коробка: красивая снаружи, пустая внутри.
Телефон пискнул. Сообщение. От Инны:
«Я подумаю, как с тобой разговаривать. Но учти, Дианочка, жизнь длинная. Не обижай родных, потом пожалеешь».
И смайлик. Улыбающийся. Как пощёчина.
Диана села за стол, уставилась на экран. Руки дрожали. Хотелось разбить телефон, но она просто выключила звук и отложила. «Не дам ей больше шанса», — подумала она. И в этот момент поняла: решение созрело. Сегодня всё изменится.
Вечером Виктор вернулся мрачный. Скинул куртку, прошёл на кухню. Молча сел. Диана поставила перед ним тарелку с супом. Он ковырнул ложкой.
— Она звонила мне, — сказал он, не поднимая глаз. — Говорит, ты её выгнала. Что это за цирк?
— Это не цирк, — Диана стояла, сложив руки на груди. Голос был ровный, почти холодный. — Это конец. Она больше сюда не придёт.
— Ты не можешь так решать! — Виктор поднял глаза. Впервые за долгое время в них был огонь. — Это моя сестра!
— А я кто? — Диана шагнула ближе. — Я, которая с тобой 15 лет. Которая экономила, чтобы у нас был этот чёртов угол! Я, которая тянула, пока ты сидел молча! Она тебя не любит, Витя. Она любит твои деньги. И мою спину, на которой она хочет кататься.
Виктор открыл рот, чтобы что-то сказать, но Диана не дала ему.
— И слушай внимательно. — Она положила на стол папку. — Это документы. Я вчера подписала. Мы досрочно закрываем ипотеку. Я взяла премию, добавила свои накопления. Всё. Мы свободны.
Виктор замер, уставился на папку. Лицо — смесь шока и облегчения.
— Ты… серьёзно?
— Да. — Она села напротив. — И ещё. Если ты думаешь, что после этого я буду кормить твою сестру — забудь. Либо мы вдвоём, либо она. Выбирай.
Он молчал долго. Смотрел на неё, потом на стол, потом снова на неё. И вдруг сказал тихо:
— Я с тобой.
Эти слова ударили сильнее, чем крик. Потому что она не верила, что услышит их. Не верила, что он выберет её.
Она выдохнула. Медленно. Как будто скинула мешок с плеч. Потом встала, подошла к окну. За окном снег падал редкими хлопьями, белыми и чистыми. И Диана вдруг поняла: вот она, свобода. Тихая, как снег. И холодная, как сталь. Но своя.
Телефон снова пискнул. Сообщение от Инны:
«Ну что? Дашь денег или мне к маме идти?»
Диана стёрла сообщение. Заблокировала номер. Навсегда.
И тишина снова пришла в дом. Но теперь она была другой. Не бетонной плитой. А пустотой, в которую можно вдохнуть.
Диана стояла у окна, а за её спиной Виктор взял её за руку. И она поняла: это был не конец. Это было начало.
