Нина сидела за кухонным столом и смотрела в кружку с остывшим чаем, будто там плавали ответы на все её несчастья. Чай, как назло, отразил её лицо — уставшее, с морщинами, которых она раньше не замечала. Когда-то муж называл её «красавицей», а теперь — максимум «старой клячей», и то в ссоре.
Петр вошёл в кухню, тяжело ступая, словно специально давил пятками, чтобы каждый шаг звучал как приговор. Он был из тех мужчин, что считают себя «главами семьи», хотя в их случае правильнее было бы сказать — «главным прокурором».
— Ты чего сидишь, как в суде подсудимая? — сказал он, скидывая пиджак прямо на спинку стула. — Чай остыл? Ну так вскипяти ещё. У нас же не царский дворец, а обычная квартира. Вон, электричество пока не отключили.
— Спасибо за заботу, — сухо ответила Нина, даже не подняв глаз.
— Сарказм у тебя дешевый, — усмехнулся Петр. — Лучше расскажи, когда поедешь в нотариальную. Твоя бабка, царство ей небесное, оставила семь миллионов. И вот скажи мне, почему мы до сих пор их не видим?
Нина вздрогнула. Она только неделю назад оформила документы и ещё не решила, что делать дальше. Деньги… казалось бы, счастье, свобода, новые возможности. Но рядом с Петром любая её радость превращалась в проблему.
— Это моё наследство, Петь, — тихо сказала она.
— О! — он хлопнул ладонью по столу. — Слышишь? «Моё»! А годы, что я тебя кормил, поил, одевал? Твои пять тысяч зарплаты, которыми ты гордилась, — это, конечно, «твои» деньги, а мои — «общие»? А теперь, значит, как запахло миллионами, так сразу «моё»? Ты хоть сама не ржёшь над этой логикой?
— Не смешно, — прошептала Нина, но в груди у неё кипело.
— Да тут плакать хочется, — ухмыльнулся он. — Ты думаешь, я позволю тебе распоряжаться этими деньгами? Это общесемейное наследство. Бабка твоя знала, что у меня сердце слабое, что я в кредиты влез ради ремонта. Она нас обоих имела в виду.
Нина резко подняла голову:
— Она тебя терпеть не могла!
— Ага, зато терпела двадцать лет, — огрызнулся Петр. — Значит, умела молчать. Вот и ты учись.
Они замолчали. Только тикающие часы на стене напоминали, что время всё ещё идёт.
В кухню зашла свекровь — Мария Петровна. Её появление всегда было похоже на вторжение в чужой дом: запах её духов заполнял квартиру быстрее, чем она успевала снять сапоги.
— Что тут у вас? — спросила она, с прищуром глядя на невестку. — Опять деньги прячешь?
— Мам, да она вообще обнаглела, — Петр оживился. — Думает, бабка ей персонально миллионы оставила. А я что, чужой?
— Сынок, ты же у меня единственный, — жалобно протянула свекровь. — Конечно, тебе тоже полагается. Эта Нинка всегда была жадной. Даже когда на Пасху приходила, крашеное яйцо себе лучше выбирала.
— Мария Петровна, — Нина с трудом держала себя в руках. — Не перегибайте.
— А что перегибать? — старуха поджала губы. — Я двадцать лет терплю твоё кислое лицо в этой квартире, и что в итоге? Ты ещё смеешь рот открывать? Ты всё получила — мужа, крышу над головой, даже холодильник мы вам купили! А теперь «мои миллионы»!
— Да заберите холодильник, только отстаньте! — не выдержала Нина.
— Слышал, сынок? — с наигранным ужасом всплеснула руками Мария Петровна. — Она нас вышвырнуть хочет!
— Это она так шутит, — сказал Петр, но в голосе его прозвучало сомнение. — Нинка, ты бы осторожнее языком, а то ведь правда подумаем.
Нина вскочила:
— А подумайте! Что я вам плохого сделала? Годы молчала, когда вы меня унижали! Думала, что так и должно быть! А теперь хоть раз в жизни хочу поступить по-своему!
— По-своему? — зло усмехнулся Петр. — Ну-ну. Только помни: квартира-то оформлена на меня. Захочу — и ты на улице.
— Так выгони! — выкрикнула Нина, и сама удивилась смелости.
Повисла тишина. Свекровь открыла рот, но закрыла его — впервые не нашла слов. Петр смотрел на жену, как будто увидел её впервые.
Нина почувствовала, как дрожат руки. Она знала, что назад пути нет.
— Завтра я поеду в банк, — сказала она твёрдо. — И открою счёт только на своё имя.
— Попробуй! — заорал Петр, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула солонка. — Только попробуй, и узнаешь, что значит жить без мужа!
Нина выпрямилась:
— А я и так жила без мужа. Все эти годы.
Эта фраза зависла в воздухе, как камень, который невозможно сдвинуть.
Мария Петровна тяжело вздохнула и шепнула:
— Вот ведь стерва неблагодарная…
Но Нина уже не слушала. В её голове вдруг впервые за долгие годы стало тихо. Не было привычного гула обвинений, насмешек, угроз. Только одно решение: вырваться.
Она подняла со стола кружку с холодным чаем и сделала глоток. Горько. Но впервые эта горечь показалась ей не наказанием, а свободой.
На следующий день Нина проснулась раньше обычного. Сон не шёл, голова болела от вчерашних криков, а внутри клокотало что-то новое — смесь страха и странной решимости. Вчера она впервые сказала Петру «выгони». И впервые поняла: он боится этого больше, чем она.
Она тихо заварила чай и уже собиралась одеться, чтобы поехать в банк, как услышала, как хлопнула входная дверь. На кухню вошёл сын — Игорь.
Он давно жил отдельно, но мать знала: вчера Петр наверняка набрал его и рассказал «свою версию событий».
Игорь был высоким, плечистым, в дорогом пальто. Всё в нём кричало: «я уже взрослый, я умею жить». Но глаза — вот те самые, которые она помнила ещё с детства, — всё так же бегали, когда он нервничал.
— Мам, — сказал он, с укором глядя на неё. — Ты что устроила?
— Я? — Нина устало усмехнулась. — Конечно, я. Кто ж ещё виноват в этой семье?
— Мам, ты же понимаешь, что так нельзя. Бабушкино наследство — это серьёзно. Надо всё решать по-человечески. А ты…
— А я что? — Нина резко подняла голову. — Я решила наконец-то пожить своей жизнью.
— Мам, — Игорь сел за стол и обнял кружку с чаем, будто грелся. — Ты же знаешь, папа не отпустит. Он считает, что это общее.
— Пусть считает, — холодно ответила Нина. — Мало ли кто что считает.
Тут в кухню вошёл Петр, уже в костюме, будто собирался не на работу, а на заседание Госдумы.
— Ага, вся компания в сборе, — сказал он с довольной усмешкой. — Идеально. Сейчас мы обсудим всё, как цивилизованные люди.
— Цивилизованные? — хмыкнула Нина. — Это когда ты кулаком по столу бьёшь и орёшь, что выгонишь меня?
— Это воспитательная мера, — возразил Петр. — А теперь к делу. Нина, мы с Игорем решили: ты оформляешь доверенность на меня, и я распоряжаюсь наследством в интересах семьи.
— Мы решили? — переспросила Нина, вцепившись пальцами в столешницу. — То есть я здесь кто? Мебель?
— Мам, не начинай, — вмешался Игорь, пытаясь говорить мягко. — Так будет проще. Папа лучше разбирается в финансах.
— Конечно, лучше, — саркастично усмехнулась она. — Особенно в кредитах и долгах.
Петр нахмурился:
— Это низко. Я брал кредиты ради ремонта, ради вас!
— Ради себя! — вспыхнула Нина. — Тебе нужна была эта дорогая мебель и телевизор с экраном больше, чем стена!
— Мам, — Игорь поднял руки, — давайте без истерик.
— А ты, — Нина повернулась к сыну, — ты хоть понимаешь, что на чью сторону встал?
Игорь замялся, отвёл взгляд.
— Я просто хочу, чтобы всё было спокойно…
— Спокойно? — Нина рассмеялась так, что у неё задрожали плечи. — Здесь никогда не было спокойно. Только крики и приказы. И ты, сын, уже привык, что папа решает за всех.
— Нина, хватит, — резко сказал Петр. — Давай без жертвенных речей. Всё будет по закону. Я уже поговорил с юристом.
— Ах вот как? — Нина прищурилась. — С юристом?
— Да. Завтра он придёт, — спокойно сообщил Петр. — Объяснит тебе, что ты не имеешь права распоряжаться деньгами без согласия семьи.
— О, юрист! — Нина захлопала в ладоши. — Может, и прокурора позовёшь? А потом судью прямо в спальню поселим? Будет весело: утро — кофе, вечер — приговор.
Игорь не выдержал, усмехнулся. Но тут же осёкся под тяжёлым взглядом отца.
— Смеёшься? — спросил Петр. — Тебе тоже достанется, если она с ума сойдёт.
— Я не сошла с ума, — твёрдо сказала Нина. — Просто впервые за двадцать лет поняла: жить так больше нельзя.
Она резко поднялась и вышла из кухни, захлопнув за собой дверь. В прихожей она обулась, схватила сумку и направилась к двери.
— Куда? — догнал её Петр.
— В банк, — коротко ответила она.
— Без меня не смей! — крикнул он и потянул её за руку.
Нина вырвалась.
— Отпусти!
— Мам, пап, ну хватит! — вмешался Игорь, встав между ними. — Вы что, с ума сошли? Соседи же всё слышат!
— Пусть слышат, — отрезала Нина. — Пусть знают, как вы умеете «жить по-человечески».
Она выскочила за дверь и захлопнула её с такой силой, что по коридору разнёсся гул.
В банке всё прошло спокойно. Она открыла счёт на своё имя, перевела туда деньги и сразу заблокировала доступ для третьих лиц. Когда вышла на улицу, впервые за долгое время почувствовала, что дышит.
Но дома её ждал настоящий «суд».
Вечером к ним действительно пришёл юрист — молодой парень в дорогом костюме и с самодовольной улыбкой. Он явно считал, что приехал решать судьбу провинциальной глупой женщины.
— Значит, так, — начал он, раскладывая бумаги прямо на кухонном столе. — По закону, наследство, полученное супругой в браке, может быть признано общим имуществом, если докажут, что оно использовалось для нужд семьи.
— Молодой человек, — перебила его Нина, — вы хотите сказать, что мои деньги, которые я ещё даже не потратила, уже «использовались»? Вы умеете в будущее смотреть? Может, ещё и лотерейные билеты разгадываете?
Игорь прыснул от смеха, прикрыв рот ладонью. Петр сверкнул глазами.
— Не язви, — процедил он.
— Я не язвлю, — спокойно сказала Нина. — Просто смешно слушать, как взрослые мужики убеждают женщину отдать им её же наследство.
Юрист покашлял, явно растерявшись.
— Ну, как бы… давайте так: если вы подпишете доверенность, все конфликты решатся.
— Конечно, решатся, — усмехнулась она. — Я останусь без денег, а муж с мамой купят себе ещё один телевизор.
— Нина, — голос Петра дрогнул, но он тут же взял себя в руки, — не вынуждай меня идти в суд.
— А иди, — ответила она спокойно. — Я тоже там буду. И пусть судья послушает, как ты двадцать лет бил кулаком по столу, а теперь решил кулаком залезть в мой карман.
Повисла пауза. Даже юрист растерянно посмотрел на Петра.
— Мам, — тихо сказал Игорь, — я, наверное, уйду…
— Уходи, сын, — устало кивнула Нина. — Ты уже взрослый. Решай сам, на чьей ты стороне.
Он посмотрел на мать, потом на отца, и ушёл, хлопнув дверью.
В кухне остались только Нина, Петр и его юрист. И вдруг Нина впервые увидела в глазах мужа не злость, а растерянность.
— Ты правда решила воевать со мной? — тихо спросил он.
— Нет, Петь, — Нина встала и посмотрела ему прямо в глаза. — Я решила впервые за жизнь жить сама.
Она развернулась и ушла в спальню, оставив его сидеть за столом, среди бумаг и недопитого чая.
Вечер был тяжёлый. Нина сидела в спальне и слушала, как по квартире ходит Петр. Он громко шаркал тапками, специально, чтобы она знала — он злой и готов к атаке.
Вдруг хлопнула входная дверь. Нина напряглась: неужели снова Игорь? Но нет — голос свекрови узнала сразу.
— Ну что, сынок, — гремела Мария Петровна из прихожей, — ты говорил, она совсем голову потеряла?
— Потеряла, мам, — буркнул Петр. — Ты же её знаешь.
— Ох, — вздохнула свекровь. — Сейчас я ей устрою.
Нина глубоко вдохнула. Дверь спальни распахнулась, и в комнату влетела Мария Петровна.
— Ну, здравствуй, барышня, — сказала она ядовито. — Ты решила, что лучше нас всех? Деньги тебе нужны на «свободу»?
— Они мне нужны, чтобы жить, — спокойно ответила Нина.
— А мы что, не живём? — старуха всплеснула руками. — Ты посмотри на сына! У него сердце больное, кредиты, нервы! А ты… предательница!
— Я двадцать лет терпела предательство, — резко ответила Нина.
В комнату вошёл Петр.
— Хватит этих разговоров, — сказал он, уже не крича, а тихо и угрожающе. — Нина, ты подпишешь доверенность.
— Никогда, — твердо сказала она.
— Подпишешь, — Петр шагнул ближе. — Не хочешь по-хорошему — будет по-другому.
Он схватил её за руку. Она дёрнулась, но он держал крепко. Мария Петровна стояла рядом, подзуживала:
— Давай, сынок, ставь её на место!
Нина вдруг почувствовала, как что-то в ней переломилось. Страх ушёл. Осталась только злость и решимость.
Она вырвала руку и со всей силы толкнула Петра в грудь. Он отшатнулся, ударился о шкаф. Мария Петровна закричала:
— Она убить тебя хочет!
— Я хочу только одного, — Нина поднялась во весь рост. — Чтобы вы оставили меня в покое!
В этот момент снова хлопнула дверь. Вошёл Игорь. Он застал странную картину: отец прижат к шкафу, мать стоит с горящими глазами, бабка орёт благим матом.
— Мам! Пап! — он шагнул вперёд. — Вы совсем с ума сошли?
— Сынок, — задыхался Петр, — твоя мать разрушает семью!
— Семью? — Нина рассмеялась. — Да здесь никогда не было семьи. Был один тиран, одна свекровь с её нравоучениями и я — в роли мебели.
— Мам, хватит, — Игорь поднял руки. — Я устал слушать ваши крики.
— Игорь, — Нина посмотрела на него твёрдо. — Ты взрослый. Выбирай: ты за то, чтобы я оставалась рабыней, или за то, чтобы я жила своей жизнью?
В комнате повисла тишина. Петр тяжело дышал, Мария Петровна шипела, как змея.
Игорь закрыл глаза, потом сказал:
— Мам, делай, как считаешь нужным. Я не буду вмешиваться.
И вышел.
Это был удар для Петра. Он сел на край кровати, опустил голову.
— Значит, ты решила нас предать, — пробормотал он.
— Нет, Петь, — тихо ответила Нина. — Это вы меня предавали все эти годы.
Мария Петровна закричала что-то о «бессовестной женщине», но Нина впервые в жизни не слушала её. Она подошла к двери и сказала:
— А теперь, пожалуйста, выйдите из моей комнаты.
— Это моя квартира! — взвился Петр.
— Это моя жизнь, — спокойно ответила она.
И впервые в жизни он замолчал.
На следующий день Нина подала документы на развод. Она не знала, что будет дальше, но впервые за двадцать лет почувствовала себя живой.
Финал оказался простым: свобода — это не деньги и не наследство. Это момент, когда ты решаешь, что больше никогда не позволишь другим управлять твоей жизнью.
