В семь утра позвонила мама. Тамара даже спросонья знала — будут неприятности. Лидия Петровна никогда не звонила просто так поболтать.
— Тома, мне надо с тобой поговорить. Серьёзно поговорить.
— Мам, доброе утро. О чём речь?
— Приезжай. При встрече обсудим.
Лидия Петровна жила в той же квартире, где Тамара выросла. В двухкомнатной хрущёвке на третьем этаже. Поднимаясь по лестнице, Тамара думала: вот же странность — дома детства всегда кажутся больше в воспоминаниях.
— Проходи, садись, — мама была какая-то особенно торжественная. — Чай будешь?
— Буду. Мам, что случилось?
Лидия Петровна поставила чашки на стол. Посидела молча. Потом резко сказала:
— Тома, тебе нужно переписать дачу на Андрея.
Представьте, что вас ударили током. Вот такое ощущение было у Тамары.
— Что?!
— Ты слышала. Дача должна перейти к брату.
— Мам, но дача же папина. Он мне её оставил.
— Да, оставил. Но это было неправильно.
Тамара поставила чашку. Руки дрожали.
— Почему неправильно?
— Потому что у Андрея семья! Дети! А ты одна. Тебе дача ни к чему.
А теперь самое интересное. Дача досталась Тамаре не просто так. Последние пять лет жизни отца именно она ездила туда с ним каждые выходные. Копала, сажала, красила забор, меняла крышу на веранде. Андрей появлялся раз в месяц — и то с протянутой рукой: «Дай картошки до зарплаты».
— Мам, я же вкладывалась в эту дачу. Время, деньги.
— Ну и что? — Лидия Петровна махнула рукой. — Это мелочи. Главное — справедливость.
— Справедливость?
— Ты же понимаешь: у него двое детей растут. Света в декрете сидит. А тебе на что дача? Одной-то?
Вот оно. Главное слово. Одной.
Казалось бы, что может быть болезненнее! Но для Лидии Петровны одиночество дочери было не трагедией — а удобством. Одна — значит, можно требовать больше. Одна — значит, должна всех остальных обслуживать.
— Мам, но я же покупала материалы для ремонта, новые окна ставила.
— Тома, хватит считать копейки! Речь не о деньгах. Речь о том, что правильно.
— Правильно?
— Андрей — мужчина. Продолжатель рода. У него семья. А ты, — мама посмотрела на неё с жалостью. — Ну что ты будешь там делать одна?
Тамара встала. Подошла к окну. На улице весна, птицы поют, а у неё внутри — зима.
— Мам, а ты Андрея об этом спрашивала?
— Конечно! Он согласен. Говорит, дача ему нужна. Для детей.
И это ещё не всё. Оказывается, брат уже всё знал. И согласился. Даже не подумал отказаться.
— И что Андрей сказал про то, что я там пять лет работала?
Лидия Петровна пожала плечами:
— Сказал — спасибо, что поддерживала в порядке.
Спасибо. За пять лет жизни — спасибо.
— Мам, я не буду этого делать.
— Как это не будешь?! — Лидия Петровна повысила голос. — Томочка, ты же разумная женщина! Ты же понимаешь — семья важнее!
— Чья семья, мам? А я тебе кто?
— Ты — моя дочь. Но у тебя своей семьи нет. А у Андрея есть.
Вот и всё. Приговор вынесен.
Домой Тамара ехала и думала: а может, мама права? Может, действительно эгоистично держать дачу при себе?
Вечером позвонила подруга Галя:
— Том, как дела? Голос какой-то странный.
— Галь, у меня мама попросила дачу на брата переписать.
— Что?! Ты что, с ума сошла?
— Не я. Мама говорит — у него семья, а я одна.
— Тамара Викторовна! — Галя перешла на полное имя-отчество, что случалось только в экстренных ситуациях. — Ты когда-нибудь вообще думала о себе?
Представьте, что вас спрашивают об этом — и вы понимаете, что не знаете ответа.
Тамаре было восемнадцать. Она поступила в педагогический — на мечту не хватило баллов. А мечтой была журналистика. В Москве.
— Томочка, — сказала тогда мама, — не расстраивайся. Педагогический тоже хорошо. И рядом с домом. А то уедешь в Москву — и что с Андрюшей делать? Ему всего пятнадцать, трудный возраст.
Андрей тогда связался с плохой компанией. Курил, прогуливал школу. Маме нужна была помощь.
— Ты же понимаешь, ты старшая. Ты ответственная.
И Тамара осталась. Педагогический институт. Каждый день домой к ужину. Присматривать за братом, помогать маме.
Тамаре было двадцать пять. Познакомилась с Сергеем — инженером, хорошим человеком. Через полгода он сделал предложение.
— Мам, мы решили пожениться.
— А где жить будете?
— Серёжа квартиру снимает.
— Тома, — лицо у мамы стало серьёзным, — а ты подумала? Отец у нас болеет, я одна. А тут ещё и Андрей из армии вернулся, работу ищет. Ему помощь нужна. А ты уйдёшь.
А теперь самое интересное. Папа действительно болел. Диабет, проблемы с сердцем. Но жил он ещё десять лет после этого разговора.
— Мам, но я же имею право на личную жизнь?
— Конечно имеешь! Но подумай. А Серёжа, он что, не может подождать? Если любит по-настоящему — подождёт.
Сергей ждал год. Потом встретил другую.
А потом Тамаре было тридцать. Предложили заведовать кафедрой в областном университете. Хорошая должность, перспективы, достойная зарплата.
— Мам, мне предложили работу. В областном центре.
— А что здесь плохого? Работаешь же в школе.
— Это совсем другой уровень. Я смогу заниматься наукой, защитить диссертацию.
— Томочка, — мама вздохнула, — а кто папе лекарства будет покупать? А кто Андрею с детьми поможет? У него же Светка опять беременная.
Казалось бы, что может быть важнее карьеры! Но для Лидии Петровны всегда находились более важные вещи. Папины лекарства. Андреевы дети. Семейные проблемы.
— Мам, но Андрей же взрослый мужчина.
— Мужчина! — мама рассмеялась. — Да он сам и носки постирать не может! Нет, Тома, не оставляй нас.
И Тамара осталась. В той же школе. На той же должности.
Тамаре было сорок. Накопила денег, хотела купить однокомнатную квартиру. Своё жильё, наконец-то.
— Мам, я квартиру покупаю.
— Зачем тебе квартира? Здесь же места хватает.
— Мне хочется жить отдельно. Я взрослая женщина.
— Тома, а деньги эти может, лучше Андрею дать? Он же ипотеку берёт. Трёхкомнатную для семьи. А ты всё равно у нас живёшь.
И Тамара отдала. Андрей расплатился с ипотекой раньше срока, а она так и осталась в детской комнате. Только после папиной смерти сняла однушку.
Последние пять лет жизни папа болел серьёзно. Диабет прогрессировал, начались проблемы с ногами. На дачу сам ездить не мог.
— Пап, может, продадим дачу? Зачем она нам?
— Нет, Томочка. Дача — это моя отдушина. Хоть знаю, что она есть.
И Тамара каждые выходные ездила на дачу. Одна. Копала, сажала, ухаживала за цветами, которые любил папа. Меняла трубы, чинила крышу, красила забор.
Андрей появлялся изредка:
— Том, дай мешок картошки. У нас денег до зарплаты не хватает.
— Том, можно мы шашлыки в воскресенье сделаем? Света хочет на природе отдохнуть.
Приезжали, жарили, отдыхали. Мусор не убирали. Посуду не мыли. Это же «Тома сделает».
Когда папа умер, завещание оказалось неожиданным для всех. Дачу он оставил Тамаре.
— Почему ей?! — возмутился Андрей. — Я же сын!
— Потому что она её заслужила, — ответила тогда мама.
Это было три года назад. А теперь та же мама говорила: «Перепиши на брата».
Что изменилось? Да ничего. Просто Андрей попросил. А когда Андрей просил, мама всегда была готова найти того, кто «должен» ему помочь.
Галя слушала всё это и молчала. Потом тихо сказала:
— Тамара, тебе пятьдесят восемь лет. Ты всю жизнь была удобной дочерью. Удобной сестрой. Когда ты наконец станешь просто собой?
В трубке было тихо. Тамара сидела и думала: а кто я такая, если не удобная дочь?
— Галь, а если мама перестанет со мной общаться?
— А она с тобой общается? Или использует?
У вас когда-нибудь бывало такое — задаёшь вопрос и понимаешь, что боишься услышать ответ?
— Том, завтра мы идём к нотариусу. Посмотрим, что нужно для переоформления. И ты сама решишь — делать это или нет.
— Но мама.
— А мама пусть привыкает к тому, что у неё есть дочь. А не служанка.
На следующий день Тамара проснулась в шесть утра. Не от будильника — от телефонного звонка.
— Тома? Это Андрей.
Представьте, что человек, которому вы всю жизнь помогали, звонит впервые сам. Сразу понимаешь — будет что-то неприятное.
— Привет, Андрюша. Рано звонишь.
— Слушай, мама мне рассказала про дачу. Спасибо, что согласилась! Это очень важно для нас. Дети подрастают, нужно где-то летом им свежим воздухом дышать.
— Андрей, я не согласилась.
Пауза. Долгая такая пауза, во время которой рушатся планы.
— Как это не согласилась? Мама сказала — ты поняла, что так правильно.
— Мама много чего говорит. Я пока ничего не решила.
— Тома, ты что, с ума сошла?! — голос стал резким. — Тебе дача нафиг не нужна! Ты там что, жить собралась?!
А теперь самое интересное. Брат говорил с ней так, как будто она должна ему эту дачу. По праву рождения. Как приданое.
— Андрей, а ты помнишь, кто последние пять лет там работал?
— Ну работала и работала. Тебе что, тяжело было? Ты же не замужем, детей нет — время свободное.
— Свободное время? — Тамара встала с кровати. — Каждые выходные пять лет — это свободное время?
— Да ладно тебе! Покопалась в огороде — и вся работа. А мне семью кормить надо!
— Андрей, я вложила в эту дачу двести тысяч рублей. Новые окна, крыша, водопровод.
— И что? Всё равно дача старая. Мне её переделывать придётся под семью.
У вас когда-нибудь бывало такое — слышишь человека и понимаешь, что видите его впервые?
— А знаешь что, Андрей? Переделывай свою дачу. Когда купишь.
— Тома! Ты офигела совсем?! Мама права — ты стала злой и эгоистичной! И это всё из-за того, что одна осталась!
Тамара отключила телефон. Руки дрожали от злости.
Через полчаса позвонила мама.
— Тома, Андрей мне всё рассказал. Я в шоке от твоего поведения!
— Мам.
— Нет, ты меня выслушай! Я не ожидала от тебя такой чёрствости! Ты же знаешь — у Андрея трудности! Света без работы сидит, кредиты висят.
— Мам, при чём тут я?
Тишина. Потом — взрыв:
— Ты что творишь?! Ты семью разрушаешь! Из-за жадности! Я не думала, что ты такая!
— Мам, это не жадность. Это справедливость.
— Тома, если ты не переоформишь дачу, я с тобой общаться не буду.
Ультиматум. Окончательный.
— Хорошо, мам. Как скажешь.
— Что — хорошо?!
— Не будешь общаться — не будешь. Я не переоформлю дачу.
Тамара положила трубку. И впервые за всю жизнь почувствовала — не страх. Свободу.
Через час позвонил Андрей:
— Тома, мама в истерике! Что ты наделала?!
— Я сказала «нет».
— Да как ты смеешь?!
— Легко.
— Я к тебе сейчас приеду! Мы поговорим!
— Не приезжай. Говорить не о чем.
И снова положила трубку.
У вас когда-нибудь бывало такое — делаешь то, чего боялась всю жизнь, и понимаешь — ничего страшного не происходит? Небо не падает. Земля не разверзается.
Прошло два месяца.
Мама не звонила. Андрей тоже.
Тамара ездила на дачу каждые выходные.
В субботу к ней приехала Галя с внучкой:
— Тётя Тома, какие красивые цветы! А можно я нарву букет бабушке?
— Конечно, солнышко. Нарви какие понравятся.
Девочка побежала по участку, а Галя села рядом на скамейку:
— Том, как дела? Скучаешь по ним?
Тамара подумала. Честно подумала.
— Знаешь, Галь, я скучаю по тому, кем они могли бы быть. А не по тому, кем были на самом деле.
— То есть?
— Я скучаю по маме, которая бы спросила, как мои дела. А не по той, которая звонила только с требованиями. Скучаю по брату, который бы сказал «спасибо». А не по тому, который считал мою помощь должной.
А на неделе Тамара встретила на рынке соседку мамы — тётю Веру.
— Томочка! Как дела? Мать твоя совсем места себе не находит.
— А что с ней?
— Да Андрей-то твой опять денег просит. На ремонт в квартире. А у неё пенсия — сами знаете какая. Вот и мается.
Значит, началось. Теперь все просьбы шли напрямую к маме. Как и должно было быть с самого начала.
— А ты что, не поможешь? — тётя Вера смотрела с укоризной.
— Тётя Вера, а почему я должна помогать взрослому мужчине?
— Да как же,брат ведь.
— Брат пусть сам зарабатывает. На свой ремонт.
Тётя Вера покачала головой и ушла. Наверняка побежала маме рассказывать, какая Тамара стала «чёрствая».
В воскресенье позвонила коллега Марина:
— Том, не хочешь в театр сходить? Билеты лишние есть.
Раньше Тамара бы отказалась. «У мамы дела», «Андрею помочь надо», «Некогда мне по театрам».
— С удовольствием!
Спектакль оказался замечательным. После театра они зашли в кафе, поболтали. Марина рассказывала про свою взрослую дочь, которая живёт в другом городе:
— Знаешь, Том, поначалу было грустно. Дом пустой, тишина. А потом поняла — это же свобода! Могу читать до трёх ночи, есть мороженое на завтрак, никого не ждать к ужину.
— А не одиноко?
— Одиночество и быть одной — разные вещи. Одиночество — это когда тебя окружают люди, которым ты не нужна. А быть одной — это когда у тебя есть выбор.
И это ещё не всё. На даче у Тамары теперь был постоянный гость. Рыжий кот, которого она подобрала у дороги. Назвала Рыжиком.
— Знаешь что, Рыжик, — говорила она ему, наливая молоко, — а ведь мне нравится заботиться. Но о том, кто это ценит.
Кот мурлыкал в ответ. Он был благодарным. В отличие от некоторых людей.
Вечером она сидела на веранде, читала книгу и пила чай. Рыжик лежал рядом, изредка поглядывая на бабочек.
— Хорошо же у нас, правда? — сказала Тамара коту.
Кот промурлыкал что-то утвердительное.
На столе лежал телефон. Никто не звонил с просьбами и требованиями. Никто не говорил, что она «должна» и «обязана».
В пятьдесят восемь лет она наконец-то стала жить для себя. И оказалось — это не эгоизм. Это нормально.
