Не прошло и двадцати минут, как в дверь позвонили. Звонок был не просто настойчивым — он был яростным, требовательным, похожим на сигнал тревоги. Николай, всё ещё стоявший посреди комнаты с судебными бумагами в дрожащей руке, вздрогнул, как от удара. Лена же, напротив, даже не повела бровью. Она спокойно перелистнула страницу книги, делая вид, что происходящее её совершенно не касается. Она знала, кто стоит за дверью. Прибыла тяжёлая артиллерия.
— Открывай! — прошипел Николай, бросив на жену затравленный взгляд.
— Почему я? — пожала плечами Лена. — Гости не ко мне. Это твоя мама приехала спасать твою квартиру.
Николай, спотыкаясь, поплёлся в прихожую. Как только он повернул ключ в замке, дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. На пороге стояла Виктория Степановна. Её лицо было багровым, глаза метали молнии, а грудь высоко вздымалась от гнева и быстрой ходьбы по лестнице — лифт она, очевидно, ждать не стала.
— Что?! Что здесь происходит?! — с порога закричала она, отталкивая сына и врываясь в квартиру, как танковая дивизия. Её взгляд хищной птицы тут же нашёл Лену, спокойно сидящую на диване.
— Ах ты… Ах ты змея подколодная! Пригрели на груди! — завизжала она, размахивая своей ридикюлем, как оружием. — Ты что удумала, аферистка?! На чужое имущество позарилась?! На квартиру, которую я своему сыну купила?!
Лена медленно закрыла книгу, положила её на столик и встала. Она посмотрела на свекровь спокойным, холодным взглядом, который действовал на разъярённую женщину, как красная тряпка на быка.
— Здравствуйте, Виктория Степановна, — ровным голосом произнесла она. — Во-первых, не кричите, пожалуйста. Это наша с Николаем квартира, и я бы хотела, чтобы здесь соблюдалась тишина. А во-вторых, я не на чужое имущество «позарилась», а отстаиваю свои законные права на совместно нажитое.
— Совместно нажитое?! — взвилась та. — Да что ты тут нажила, оборванка?! Пришла на всё готовенькое! На деньги, которые я годами копила, дачу родительскую продала, чтобы у сыночка своего уголок был! А ты решила его оттяпать?! Да я тебя…
Она сделала шаг к Лене, замахнувшись сумкой. Николай что-то испуганно пискнул, но вмешиваться не решался.
Но Лена была готова. Она сделала шаг назад и твёрдо сказала, глядя прямо в горящие ненавистью глаза свекрови:
— Ещё один шаг в мою сторону, и я вызову полицию. И заявлю не только о попытке нападения, но и о незаконном проникновении в жилище. Вы здесь, Виктория Степановна, всего лишь гость. И если хозяева — то есть, мы с Николаем, — попросят вас уйти, вы обязаны будете это сделать.
Свекровь замерла на полушаге. Слово «полиция» подействовало на неё отрезвляюще. Она была женщиной старой закалки и связываться с органами власти панически боялась.
— Ты… ты мне угрожаешь? — прошипела она, опуская сумку.
— Я вас информирую о возможных последствиях ваших действий, — поправила её Лена, чувствуя, как внутри разрастается ледяное спокойствие. Уроки юриста Анны Борисовны не прошли даром. — И пока суд не вынесет решение о разделе имущества, я имею ровно такие же права на эту квартиру, как и ваш сын. И никто, слышите, никто не имеет права меня отсюда выгнать или применять ко мне силу.
Виктория Степановна перевела взгляд на сына, ища поддержки.
— Коля! Ты слышишь, что она несёт?! Ты позволишь этой… этой проходимке командовать в твоём доме?!
Николай стоял, опустив голову. Он был раздавлен. В один вечер он лишился всего: своей иллюзии власти, своей уверенности в завтрашнем дне и, кажется, даже материнского уважения. Он выглядел жалко.
— Мам… там… бумаги из суда… — промямлил он. — Арест на квартире…
— Какой ещё арест?! — глаза Виктории Степановны округлились. Она выхватила бумаги из его рук и принялась лихорадочно читать, шевеля губами. Чем дальше она читала, тем больше пепельная бледность заливала её багровое лицо. Она, в отличие от сына, может, и не знала всех юридических тонкостей, но смысл слов «суд», «иск» и «арест» понимала прекрасно. Это означало, что их план по быстрой и бескровной «утилизации» невестки провалился с оглушительным треском.
— Так… — протянула она совсем другим, задумчивым и злым тоном. — Значит, ты вот как решила… По-тихому, за спиной… В крысу играть вздумала?
Она повернулась к сыну.
— А ты, размазня! Слюнтяй! — зашипела она на него. — Допустил такое! Я же тебе говорила, гони её в шею сразу! А ты телился! Вот и дотелился! Теперь из-за этой пиявки мы можем квартиру потерять!
Она швырнула бумаги на пол.
— Ну ничего, — она снова посмотрела на Лену, и в её глазах появился новый, расчётливый и ещё более опасный блеск. — Ты думаешь, бумажкой этой нас напугала? Ты думаешь, мы сдадимся? Не на тех напала! Мы найдём на тебя управу. Мы докажем, что ты тут никто и звать тебя никак! Что каждый гвоздь в этой квартире куплен на мои деньги! И ты уйдёшь отсюда, с чем пришла — с одним чемоданом! Поняла?!
Она развернулась и, гремя сапогами, вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что в серванте звякнула посуда.
Николай так и остался стоять посреди комнаты, глядя на разбросанные по полу листы. Потом он медленно поднял на Лену глаза. В них плескались страх, растерянность и какая-то запоздалая мольба.
— Лен… зачем ты так? — прошептал он. — Мы же могли… могли просто поговорить…
Лена горько усмехнулась.
— Поговорить? Это ты называешь «поговорить»? «Собирай манатки и вали к маме»? Коля, ты вместе со своей матерью объявили мне войну. Вы решили меня уничтожить, растоптать, выкинуть на улицу, как ненужную вещь. Вы не оставили мне выбора. А теперь не удивляйся, что я начала защищаться. И я буду защищаться до конца.
Она подняла с пола бумаги, аккуратно сложила их и положила обратно в конверт.
— А теперь, если позволишь, я хочу отдохнуть. День был тяжёлый.
Она ушла в спальню и впервые за много ночей заперла дверь изнутри. Она знала, что главный бой ещё впереди. Виктория Степановна не из тех, кто легко сдаётся. Она будет мстить, интриговать, лгать. Но страха больше не было. Была только холодная, звенящая решимость идти до победного конца.
Следующие недели превратились в мучительную холодную войну, ведущуюся на территории одной двухкомнатной квартиры. Атмосфера в доме была настолько наэлектризованной, что, казалось, воздух можно было резать ножом. Они с Николаем существовали в параллельных вселенных, пересекаясь лишь на общей территории кухни или в коридоре. Они не разговаривали. Николай пытался несколько раз завести разговор, начинал с неуверенного «Лен…», но, наткнувшись на её ледяной взгляд, тут же осекался и умолкал.
Он был сломлен и дезориентирован. План, разработанный его матерью, который казался ему таким гениальным и простым, рухнул, похоронив под обломками его авторитет главы семьи. Он больше не был хозяином в этом доме. Он был таким же заложником ситуации, как и Лена. С одной стороны, на него давила мать, ежедневно звонившая и требовавшая «что-то делать», «быть мужиком», «поставить её на место». С другой — была Лена, тихая, отстранённая, непробиваемая в своём спокойствии, и эта её невозмутимость пугала его гораздо больше, чем крики и истерики.
Виктория Степановна, поняв, что нахрапом Лену не возьмёшь, сменила тактику. Она начала действовать хитрее, пытаясь превратить жизнь невестки в ад мелкими, но болезненными уколами. Она могла приехать без предупреждения, когда Лены не было дома, под предлогом «привезти сыночку домашних котлеток», и после её визита Лена не могла найти то свои любимые духи, то зарядку от телефона. Вещи потом находились в самых неожиданных местах, но Лена прекрасно понимала, чьих это рук дело.
Свекровь начала распускать слухи среди соседей. Лена стала замечать на себе косые взгляды на лестничной клетке. Соседка с пятого этажа, баба Клава, которая раньше всегда мило с ней здоровалась, теперь демонстративно отворачивалась. Однажды, столкнувшись у подъезда с Людмилой Ивановной, главной сплетницей их дома, Лена услышала за спиной отчётливый шепот: «Гулящая… Мужика хорошего допекла, теперь квартиру отсудить хочет… Говорят, у неё любовник богатый, он-то ей адвоката и нанял…»
Лене было больно и обидно. Она жила в этом доме несколько лет, со всеми поддерживала ровные, добрососедские отношения, и вот, в одночасье, она превратилась в хищницу и аферистку. Но она держалась. Она знала, что любая эмоциональная реакция с её стороны будет истолкована как подтверждение её вины.
Николай тоже вносил свою лепту в эту партизанскую войну. Он начал водить в дом своих дружков-собутыльников. Они располагались на кухне, пили пиво, громко хохотали, обсуждая футбол и женщин, и оставляли после себя горы мусора. Это была явная провокация. Он знал, как Лена ценит чистоту и порядок, и сознательно разрушал её мир. Лена молча убирала за ними, мыла посуду, выносила мусор. Её невозмутимость бесила их ещё больше.
Однажды вечером, когда Лена вернулась с работы, особенно уставшая после тяжёлого банкета, она застала на кухне очередную пирушку. Николай и двое его приятелей сидели за столом, на котором стояли батареи пивных бутылок и валялись остатки воблы. Воздух был пропитан перегаром и табачным дымом.
— О, жёнушка вернулась! — развязно крикнул один из друзей, Вася. — Проходи, хозяюшка, не стесняйся! Убери за нами, а то мы тут насвинячили немного.
Николай сидел, ухмыляясь. Это был его маленький реванш.
Лена молча прошла мимо них, зашла в свою комнату и закрыла дверь. Через пять минут она вышла с телефоном в руке. Она подошла к компании и, не говоря ни слова, включила на телефоне диктофон и положила его на стол.
— Что это? — насторожился Николай.
— Это? — спокойно ответила Лена. — Это диктофон. Записывает ваш милый разговор. А сейчас я позвоню по номеру 112 и сообщу, что в моей квартире находятся посторонние люди, которые нарушают общественный порядок, распивают спиртные напитки и не реагируют на мои просьбы покинуть помещение. Думаю, наряд приедет быстро. Заодно и запись послушают.
Друзья Николая переглянулись. Перспектива провести ночь в отделении полиции их явно не радовала.
— Колян, ты чего? — занервничал Вася. — У неё что, совсем крыша поехала?
— Мы, это… Коль, мы пойдём, наверное, — пробормотал второй, спешно поднимаясь. — Дела у нас…
Через минуту квартира была пуста. Николай остался один на заваленной мусором кухне. Он смотрел на Лену с ненавистью и бессильной злобой.
— Стерва, — прошипел он.
— Просто женщина, которая защищает свои границы, — отрезала Лена и выключила диктофон.
Этот случай стал переломным. Николай понял, что методы мелкого бытового террора на неё не действуют. Она была готова ко всему.
А через несколько дней пришла повестка из суда. Было назначено первое предварительное слушание.
В день суда Лена чувствовала себя так, будто шла на экзамен, от которого зависит вся её дальнейшая жизнь. Она надела строгий деловой костюм, который купила ещё в мирное время для редких торжественных случаев. Сейчас он был её бронёй. Анна Борисовна встретила её у зала заседаний. Она была спокойна и сосредоточена, и это спокойствие передалось Лене.
Николай и Виктория Степановна уже были там. Они тоже наняли адвоката — скользкого на вид мужчину в дорогом, но слегка помятом костюме. Свекровь смотрела на Лену с таким презрением, будто она была каким-то грязным насекомым. Николай же старался в её сторону не смотреть, нервно теребя в руках папку с документами.
Предварительное слушание было коротким и сухим. Судья, пожилая строгая женщина, быстро пролистала материалы дела. Когда она дошла до ходатайства Лены об аресте квартиры, адвокат Николая вскочил.
— Ваша честь, мы категорически возражаем! — затараторил он. — Мой доверитель, Николай Петрович, является единственным собственником данной квартиры! Она была приобретена на денежные средства, подаренные ему его матерью, Викторией Степановной. Истица не вложила в покупку ни копейки!
— Это неправда, — спокойно возразила Анна Борисовна. — Квартира была приобретена в браке. Ипотечные платежи в течение пяти лет вносились из общего семейного бюджета, который формировался из зарплат обоих супругов. У нас есть все подтверждающие документы.
И тут адвокат противной стороны достал свой главный козырь.
— Ваша честь, у нас есть доказательство того, что деньги на первоначальный взнос не были подарком! Это был заём! Вот, прошу приобщить к делу, — он протянул судье какой-то документ. — Договор беспроцентного займа, заключённый между Викторией Степановной и её сыном, Николаем Петровичем. Деньги были предоставлены в долг лично ему, а не семье. Соответственно, истица не имеет на них никаких прав.
Лена почувствовала, как у неё похолодело внутри. Договор займа? Откуда он взялся? Это была явная, наглая ложь!
Анна Борисовна тоже нахмурилась. Она взяла копию договора и быстро пробежала её глазами.
— Ваша честь, мы считаем этот документ фиктивным! — заявила она. — Он составлен задним числом с единственной целью — лишить мою доверительницу её законной доли в имуществе. Мы будем ходатайствовать о проведении экспертизы давности изготовления документа.
Виктория Степановна победно ухмыльнулась. Они явно были готовы к такому повороту.
Судья выслушала обе стороны и объявила, что основное слушание по делу назначается через месяц. За это время стороны должны предоставить все имеющиеся доказательства.
Когда они вышли из зала суда, Виктория Степановна не удержалась от едкого комментария.
— Ну что, съела, аферистка? — прошипела она, проходя мимо Лены. — Думала, самая умная? Ничего ты не получишь! Ни копейки! Уйдёшь, с чем пришла!
Лена молчала. Но внутри у неё всё кипело от гнева и бессилия. Они подделали документы! Они пошли на откровенный подлог, чтобы обокрасть её!
— Не волнуйтесь, Елена, — тихо сказала Анна Борисовна, когда они отошли на безопасное расстояние. — Это было ожидаемо. Грязный, но распространённый приём. Теперь наша задача — доказать, что этот договор — фальшивка.
— Но как? — с отчаянием спросила Лена. — Экспертиза может занять много времени и не всегда даёт стопроцентный результат.
— Есть и другие способы, — загадочно улыбнулась юрист. — Нам нужно проследить всю цепочку движения денег. Откуда Виктория Степановна взяла эту сумму? Она сама сказала — от продажи дачи. Значит, нам нужно поднять договор купли-продажи дачи, выяснить, кто был покупателем, и, самое главное, как передавались деньги. Я сделаю официальный запрос в Росреестр и в банк. Если деньги от покупателя дачи поступили не на личный счёт вашего мужа, а сразу на счёт застройщика, то их теория о «займе» рассыплется, как карточный домик.
Этот план снова вселил в Лену надежду. Но месяц ожидания обещал быть вечным.
Жизнь в квартире стала ещё невыносимее. Николай, окрылённый первым успехом в суде, снова обрёл свою былую наглость. Он вёл себя как победитель, демонстративно игнорируя Лену, но при этом делая всё, чтобы показать, кто в доме хозяин.
Но самое тяжёлое для Лены было не это. Её мучило чувство тотальной несправедливости. Она вспоминала, как они радовались покупке этой квартиры. Как Виктория Степановна тогда, на новоселье, говорила тосты, называла Лену «доченькой» и желала им «полную чашу» в их новом гнёздышке. И всё это было ложью. С самого начала она, видимо, считала эту квартиру собственностью своего сына, а Лену — лишь временным приложением к нему.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Лена с головой ушла в работу. В ресторане она чувствовала себя на своём месте. Шум кухни, запахи специй, чёткие и понятные задачи — всё это помогало ей не сойти с ума. У неё была небольшая отдушина — её коллега, Валентина Петровна, заведующая производством. Женщина в возрасте, мудрая и рассудительная, она видела, что с Леной творится что-то неладное.
Однажды в обеденный перерыв, когда они сидели вдвоём в подсобке, Валентина Петровна участливо спросила:
— Лен, ты сама не своя в последнее время. Что случилось? Если не хочешь — не говори, конечно. Но иногда, если выговориться, легче становится.
И Лена не выдержала. Она рассказала ей всё. Про мужа, про свекровь, про суд, про поддельный договор. Валентина Петровна слушала молча, лишь сочувственно качая головой.
— Да, дела… — протянула она, когда Лена закончила. — Мужики, они, знаешь, часто — как дети малые. Кто громче крикнул, за тем и пошли. А свекрови… свекрови разные бывают. Мне вот тоже «повезло» в своё время.
И она рассказала Лене свою историю. О том, как в молодости жила с мужем и его матерью в маленькой двушке. Как свекровь её изводила придирками, учила, как борщ варить и как рубашки гладить.
— Она мне однажды заявила, — усмехнулась Валентина Петровна, — что я соль неправильно в суп кладу. Не той рукой, говорит, и не в тот угол кастрюли. Представляешь? Я тогда чуть ложкой этой её не огрела. А потом поняла: это не про соль. Это про власть. Она хотела показать, кто в доме главная хозяйка, а я так, прислуга.
— И что вы сделали? — с интересом спросила Лена.
— А что я сделала… Я терпела, пока муж не получил квартиру от завода. А как съехали, я к ней в гости пришла. Села на кухне, ногу на ногу закинула и говорю: «Мамо, а что-то у вас борщ сегодня не удался. Соль, наверное, не той рукой сыпали». Ох, что было! — Валентина Петровна рассмеялась. — Но с тех пор она ко мне с советами не лезла. Поняла, что я тоже с характером. Так что, Леночка, ты всё правильно делаешь. Борись. За себя, за своё достоинство. Таких, как твоя свекровь, только закон и сила на место ставят. Слабость они чуют за версту и тут же впиваются, как клещи.
Этот разговор очень поддержал Лену. Она поняла, что она не одна такая, что многие женщины проходят через подобные испытания. И главное — не сдаваться.
Тем временем Анна Борисовна вела свою, невидимую для противника, работу. Она отправила запросы и стала ждать ответов. За неделю до основного слушания она позвонила Лене.
— Елена, у меня для вас отличные новости, — её голос звучал бодро и уверенно. — Я получила ответы из банка и Росреестра. И картина складывается очень интересная. Деньги от продажи дачи действительно поступили на счёт Виктории Степановны. А вот дальше… дальше они были переведены не на счёт вашего мужа, а напрямую на эскроу-счёт застройщика. В назначении платежа так и указано: «Оплата по договору долевого участия за квартиру номер такую-то, за Сидорова Н.П. и Сидорову Е.А.».
У Лены перехватило дыхание.
— То есть… там и моё имя есть?
— Именно! Ваш муж, видимо, при заключении сделки дал реквизиты счёта своей матери, но в договоре-то вы оба фигурируете как покупатели! Банк просто исполнил платёжное поручение. Это полностью рушит их версию о займе. Это была целевая оплата за квартиру для вас обоих. Для семьи. И у нас теперь есть железобетонное документальное подтверждение.
— Что это значит для нас? — спросила Лена, боясь поверить в удачу.
— Это значит, что на суде мы представим эти документы, и их договор займа превратится в бесполезную бумажку. Более того, — в голосе Анны Борисовны появились стальные нотки, — мы заявим встречное ходатайство. О привлечении Виктории Степановны к ответственности за предоставление суду заведомо ложных сведений и фальсификацию доказательств. Это уже не шутки, Елена. Это уголовная статья.
День основного судебного заседания был серым и промозглым, под стать настроению. Но Лена, в отличие от первого раза, чувствовала себя уверенно. Она знала, что у них в руках козырной туз.
В зале суда всё повторилось. Адвокат Николая снова начал свою песню про договор займа. Он вызвал в качестве свидетеля Викторию Степановну. Та, положив руку на конституцию, с пафосом рассказывала, как последнюю копейку откладывала, чтобы помочь сыну, как дала ему в долг, потому что «невестка — человек пришлый, сегодня есть, а завтра нет». Она так вошла в роль, что даже пустила слезу, говоря о сыновьей благодарности.
Лена слушала этот спектакль с ледяным спокойствием.
Когда пришла очередь Анны Борисовны задавать вопросы, она медленно подошла к свидетельнице.
— Виктория Степановна, скажите, пожалуйста, а как именно вы передавали деньги вашему сыну? Наличными?
— Да, наличными, — не моргнув глазом, соврала та. — Сняла со счёта и отдала ему в руки.
— Интересно, — протянула Анна Борисовна. — А ваш сын потом эти наличные внёс на счёт застройщика?
— Да! То есть… да, конечно, — запуталась свекровь.
— Ваша честь, — обратилась Анна Борисовна к судье. — Прошу приобщить к материалам дела выписки из банка.
Она разложила перед судьёй документы.
— Как следует из этих бумаг, никакой передачи наличных не было. Денежные средства в полном объёме были переведены с расчётного счёта гражданки Сидоровой Виктории Степановны на эскроу-счёт застройщика. И, что самое важное, в назначении платежа указаны оба супруга — Николай и Елена. Это была оплата за семейное жильё, а не личный заём.
В зале повисла тишина. Адвокат Николая побледнел. Виктория Степановна смотрела на бумаги с ужасом, её лицо вытянулось.
— Это… это ошибка банка! — залепетала она. — Я… я не то имела в виду!
Но было поздно. Её ложь была раскрыта, причём документально.
— Более того, ваша честь, — продолжила Анна Борисовна, нанося решающий удар. — В связи с тем, что сторона ответчика предоставила суду фиктивный договор займа и дала заведомо ложные показания, мы заявляем ходатайство о направлении материалов дела в следственные органы для проведения проверки по признакам состава преступления, предусмотренного статьёй 303 Уголовного кодекса Российской Федерации — «Фальсификация доказательств и результатов оперативно-розыскной деятельности».
Слово «уголовный» прозвучало в тишине зала, как выстрел. Виктория Степановна вцепилась в барьер, чтобы не упасть. Николай вскочил со своего места.
— Нет! Не надо! — закричал он, глядя на Лену умоляющими глазами. — Лена, пожалуйста! Мы… мы отзываем иск! Мы на всё согласны! Только забери заявление!
Судья ударила молотком.
— Тишина в зале! Суд удаляется для вынесения решения.
То, что происходило дальше, Лена помнила как в тумане. Суд полностью удовлетворил её иск. За ней была признана половина доли в квартире, за вычетом части, приходящейся на первоначальный взнос, который был признан даром обоим супругам. Договор займа был признан ничтожным. Материалы по факту фальсификации были переданы для проверки в полицию.
Когда они вышли в коридор, Николай бросился к ней.
— Лена, прости! Прости меня, дурака! — он пытался схватить её за руки. — Это всё мать… это она меня научила! Я не хотел! Давай всё вернём! Я люблю тебя!
Но Лена смотрела не на него. Она смотрела на Викторию Степановну. Та сидела на скамейке, съёжившись, и плакала — не раскаяния, а от страха и унижения. Её блицкриг провалился. Её репутация была уничтожена. А впереди маячила реальная перспектива стать фигуранткой уголовного дела. Это и было её наказание — полный крах всего, во что она верила: её власти, её хитрости, её непогрешимости.
Лена мягко отстранила руки мужа.
— Слишком поздно, Коля, — тихо сказала она. — Слишком поздно.
Прошло полгода. Жизнь Лены кардинально изменилась. Суд по разделу имущества закончился её полной победой. Квартиру они, в итоге, продали. Лена получила свою долю — немалую сумму, которой с лихвой хватило на покупку собственной, пусть и небольшой, но уютной однокомнатной квартиры в хорошем районе. Впервые в жизни у неё был свой дом, где хозяйкой была только она.
С Николаем они развелись. После того суда он будто прозрел. Вся шелуха, нанесённая материнским воспитанием, слетела с него, обнажив слабого, запутавшегося, но, в сущности, неплохого человека. Он несколько раз приходил к ней, просил прощения. Говорил, что понял, какую ошибку совершил, пойдя на поводу у матери. Он рассказал, что съехал от неё и снял комнату. Сказал, что ему стыдно. Лена видела, что он говорит искренне. Она простила его. Но вернуться к нему не смогла. Предательство оставило слишком глубокий шрам. Они остались в ровных, почти приятельских отношениях. Иногда он звонил, просто чтобы спросить, как у неё дела.
А что же Виктория Степановна? Для неё всё закончилось не так радужно. Уголовное дело, к её счастью, возбуждать не стали, ограничившись серьёзным штрафом за попытку обмана суда. Но этот публичный позор стал для неё страшнейшим ударом. Сын отдалился от неё, обвинив во всех своих бедах. Соседи и знакомые, до которых дошли слухи о судебных тяжбах, стали её сторониться. Она осталась одна в своей квартире, со своей злобой и уязвлённой гордостью. Её империя рухнула.
Однажды Лена, идя с работы, случайно столкнулась с ней у магазина. Виктория Степановна постарела, ссутулилась. Она неловко поздоровалась и отвела глаза. В её взгляде больше не было ни ненависти, ни презрения. Только усталость и какая-то раскаявшаяся пустота.
Лена не чувствовала злорадства. Только лёгкую грусть. Она кивнула в ответ и пошла дальше, своей дорогой.
В её новой квартире пахло свежей выпечкой и счастьем. Она научилась быть счастливой сама с собой. Она много работала, получила повышение, стала шеф-поваром в своём ресторане. Она встречалась с друзьями, ходила в театр, начала учить итальянский язык. Её жизнь была наполнена смыслом.
Иногда, сидя вечером на своей уютной кухне с чашкой чая, она вспоминала всё, что с ней произошло. И понимала, что благодарна этому испытанию. Оно сделало её сильнее. Оно научило её ценить себя, уважать свои границы и бороться за своё счастье. Семья — это не всегда кровные узы. Иногда семья — это те люди, которые поддерживают тебя в трудную минуту, как Анна Борисовна или Валентина Петровна. А настоящие семейные ценности — это не совместная ипотека, а уважение, доверие и честность. И она была счастлива, что наконец-то это поняла.
