Вероника сидела на кухне, уткнувшись в кружку с остывшим зелёным чаем. На столе — тарелка с печеньем из ближайшего «Пятёрочки», сахарница, которую подарила тётка на новоселье, и полное ощущение, что этот вечер пойдёт не туда.
Марина Александровна — свекровь — уже минут двадцать расправляла салфетку на коленях, делая вид, что просто зашла попить чаю. Но по глазам было видно: не просто. Никогда она не приходила «просто». Всегда — с целью, планом, миссией.
— Вероничка, — начала она своим приторно-сладким голосом, которым обычно добивают, — ну как это получается, что Тимур у тебя в квартире, а вроде как… не хозяин?
Вероника медленно подняла глаза. В голове сразу мелькнуло: «Вот оно началось».
— А зачем ему быть хозяином? — спокойно ответила она, хотя пальцы сжались в кулак под столом. — Я квартиру купила ещё до брака. На свои. Никого не обделила. Мы же живём вместе, делим расходы. Какая разница, чьё имя в документах?
Марина Александровна откинулась на спинку стула, изобразила удивление.
— Разница, Вероничка, ой какая! Мужчина должен гордиться своим домом, а не чувствовать себя временным жильцом у жены. Нехорошо это. В народе даже говорят: «Не тот муж, что в постели, а тот, что на хозяина в доме».
Тимур, до этого сидевший с телефоном, поднял глаза. Видно было, что он весь вечер ждал этого момента.
— Мама права, — сказал он, почесав затылок. — Мне как-то… странно. Мы живём вместе, а юридически получается, я просто квартирант.
Вероника чуть не рассмеялась от абсурдности фразы, но сдержалась.
— Тимур, ты серьёзно? Ты же знаешь, квартира до брака куплена. Твои права тут те же, что и были. И я не против: живём, платим пополам, всё честно. Чего тебе ещё?
— А вот чего, — вмешалась свекровь, наклоняясь вперёд, будто сейчас скажет великую мудрость. — Семья — это когда всё общее. И имущество тоже. А у вас получается… как у соседей по коммуналке.
Вероника медленно втянула воздух.
— Марина Александровна, коммуналка — это когда семь разных семей и одна кухня. У нас, насколько я помню, одна семья и одна кухня.
Тимур усмехнулся, но как-то нервно.
— Вера, ты не понимаешь, мне неудобно. Даже платежки приходят на твоё имя. Соседи думают, что я у тебя на иждивении.
— А ты и есть, — вырвалось у Вероники, и она тут же пожалела.
Тишина повисла такая, что даже часы на стене перестали тикать.
Марина Александровна медленно сжала губы, потом встала и подошла к окну, будто размышляет о судьбах родины.
— Значит, вот так, да? — протянула она. — Мой сын живёт у жены на птичьих правах. А если что с тобой случится? Кто его на улицу выставит?
— У меня сестра есть, — резко ответила Вероника. — И наследство пойдёт по закону. Но вы меня простите, я ещё не собираюсь в морг.
— Да никто тебя туда не гонит! — свекровь всплеснула руками. — Мы же просто по-человечески говорим. Сделай дарственную на Тимура — и всем спокойно.
Слово «дарственная» прозвучало как выстрел.
Вероника почувствовала, что щёки горят.
— Простите, что?
Тимур, наконец, достал из сумки папку.
— Вера, не злись. Я попросил знакомого юриста набросать проект. Вот, смотри. Там всё просто, на полстраницы. Дарственная на половину квартиры. Чтобы и я, и ты были в документах.
Он положил лист на стол. Бумага белая, углы ровные, подписи-черновики уже стоят. У Вероники в голове только одно: «Они готовились. Сговорились за моей спиной».
— Ты с ума сошёл? — голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. — Квартира моя. Куплена на мои деньги. Почему я должна отдавать половину?
Тимур нахмурился, лицо стало тяжёлым.
— Потому что мы семья. Потому что это правильно. Я вкладываюсь в ремонт, плачу за коммуналку. Хочу иметь законные права.
— Ты хочешь права? — Вероника резко поднялась из-за стола. — Тогда сначала начни с обязанностей. С ипотекой, которую я сама выплачивала пять лет. С мебелью, которую покупала без твоего участия. С ремонтом, который тянула я одна, пока ты с друзьями по барам шлялся. Где ты тогда был, хозяин?
Тимур встал, стул со скрипом отъехал назад.
— Зачем ты так? Я стараюсь. Я же муж твой!
— Муж? — Вероника усмехнулась горько. — Муж — это опора. А ты мне сейчас напоминаешь квартирного мошенника.
Марина Александровна ахнула.
— Вот уж спасибо! Ты что, моего сына в аферисты записала?
Вероника шагнула к ней, глаза горели.
— А как это ещё назвать, Марина Александровна? Вы приходите ко мне домой и предлагаете подписать дарственную, словно я тут… клуша без мозгов!
В этот момент Тимур хлопнул ладонью по столу.
— Хватит! — рявкнул он. — Я устал чувствовать себя ничтожеством в собственном доме!
— В твоём доме? — Вероника расхохоталась уже в голос. — В каком ещё твоём? Это МОЯ квартира. Запомни это.
И, не выдержав, схватила бумагу со стола и разорвала её на мелкие клочки. Бумага летела по полу, словно снег, только липкий, грязный.
— Вот и всё, — сказала она глухо. — Вопрос закрыт.
Тимур смотрел на неё так, будто впервые видит. А Марина Александровна сжала губы и прошипела:
— Ты ещё пожалеешь, девочка.
И вышла, громко хлопнув дверью.
Вероника села обратно, чувствуя, что руки дрожат. Тимур молчал, уставившись в стол. Воздух в кухне стал густым, тяжёлым, как перед грозой.
На следующий день Вероника проснулась с тяжёлым чувством — будто всю ночь её кто-то толкал локтем и шептал на ухо: «Подпиши, подпиши». Голова гудела. Тимур ворочался рядом, дышал шумно, как паровоз. Казалось бы — обычное утро, а всё внутри уже кричало: «Нет. Дальше так нельзя».
Она встала, накинула халат и пошла на кухню. Включила чайник, села на табуретку. На полу всё ещё валялись клочки той самой бумаги. Вчера у неё не хватило сил подмести. Теперь — как памятник предательству.
— Уберём, — раздался за спиной сонный голос. Тимур стоял, растрёпанный, с телефоном в руке. — Чего ты их оставила?
— Пусть лежат, — холодно ответила Вероника. — Чтобы ты не забывал, что я не идиотка.
Тимур скривился, налил себе кофе.
— Ты перегибаешь, Вера. Это была нормальная просьба. Все так делают.
— Все? — она подняла глаза. — Ты что, социологические опросы проводил среди мужиков, живущих на жилплощади жены?
Он шумно втянул воздух, поставил кружку на стол так, что брызги полетели.
— Знаешь, с тобой невозможно говорить. Ты всё переворачиваешь.
— Нет, Тимур, — Вероника встала и заглянула ему прямо в глаза. — Это ты всё переворачиваешь. Я — твоя жена, а не нотариус.
Тимур отшатнулся. И тут зазвонил его телефон. Он глянул на экран, ухмыльнулся:
— Мама.
— Ну конечно, — Вероника закатила глаза. — У вас, похоже, семейный штаб образовался.
Тимур отошёл к окну, говорил шёпотом, но отдельные слова долетали: «Да… держусь… нет, пока никак… ну, посмотрим».
Через пять минут он вернулся уже другой — собранный, злой, как будто в него кто-то вселился.
— Слушай, Вера, хватит. Ты не понимаешь, что отказываясь, ты унижаешь меня? Мама права. Если мы семья, надо доверять.
— Доверие — это когда муж не носится с дарственными, как с пиццей на вынос, — бросила Вероника. — А ты, Тимур, сейчас выглядишь жалко.
Он шагнул к ней, схватил за руку. Сильно, так что Вероника вздрогнула.
— Не называй меня жалким! — прошипел он. — Я твой муж.
Она выдернула руку.
— Муж? Муж — это тот, кто защищает, а не тот, кто вместе с мамой давит на жену, требуя переписать её квартиру.
Тимур тяжело дышал, потом резко отодвинул стул.
— Всё, я устал. Раз уж ты не можешь нормально, по-человечески… Значит, будем по-другому.
Он ушёл в комнату, с грохотом выдвигая ящики. Через минуту из спальни послышался звук застёжки молнии. Вероника пошла следом. На кровати лежал открытый чемодан, в него летели рубашки, джинсы, носки.
— Тимур, ты что делаешь?
— Съезжаю, — сказал он, не глядя. — Раз для тебя квартира дороже мужа — живи одна.
Вероника прислонилась к дверному косяку, скрестила руки.
— Да хоть сейчас. Тебе помочь?
Он обернулся, глаза горели.
— Тебе не стыдно так говорить?
— А тебе не стыдно пытаться отобрать то, что я заработала?
Они замолчали. Только молния чемодана звенела в тишине.
Через двадцать минут Тимур, нагруженный сумкой и пакетом, стоял в коридоре.
— Я ещё вернусь, — сказал он мрачно. — И ты передумаешь.
— Попробуй, — холодно ответила Вероника, открывая дверь.
Он вышел, не обернувшись.
Вероника закрыла за ним дверь и впервые за два дня вдохнула полной грудью. Но радость длилась недолго: телефон завибрировал. На экране — «Марина Александровна».
— Ну что, довольна? — услышала она в трубке сразу. — Сына довела до чемоданов?
— А кто его довёл до дарственной? — парировала Вероника. — Спасибо, Марина Александровна, за стратегию. Отлично работает.
— Ты неблагодарная! — свекровь кричала так, что Вероника отодвинула телефон от уха. — Мой сын ради тебя старается, а ты его выставила!
— Он ради себя старается, — отрезала Вероника. — И если вы думаете, что я хоть копейку отдам добровольно — вы плохо меня знаете.
И сбросила звонок.
Тишина снова накрыла квартиру. Только теперь она была другая — пустая. В квартире стало слишком много воздуха. Даже холодильник гудел громче обычного.
Вероника пошла в спальню, посмотрела на аккуратно заправленную половину кровати. В груди защемило. Хотелось реветь, но слёз не было.
— Вот и всё, — сказала она себе. — Война так война.
И, словно ставя точку, достала из ящика документы на квартиру, положила на стол и внимательно перечитала каждую страницу. Бумаги были в порядке.
Но внутри всё равно росло тяжёлое предчувствие: Тимур просто так не отступит. И свекровь тоже.
Вероника села у окна, закурила. Дым стелился в сторону кухни, а в голове вертелось только одно: «Если они попробуют ещё раз — я подам на развод. И больше никому ничего не буду объяснять».
Она докурила, погасила окурок и поняла, что решение уже принято. Осталось только дождаться следующего удара.
Вероника ожидала, что Тимур вернётся — и не ошиблась. Держался он три дня. На четвёртый объявился.
Позвонил в дверь уверенно, как хозяин. На пороге стоял в выглаженной рубашке, с той самой сумкой, в которой ещё недавно выносил свои трусы. За спиной — Марина Александровна, вся из себя в боевом прикиде: пальто с меховым воротником, сумка через плечо, губы поджаты.
— Вера, поговорим? — с наигранной мягкостью сказал Тимур.
— Заходите, — вздохнула она. — Давайте уже добьём этот спектакль.
Они вошли. Марина Александровна сразу устроилась на диване, словно генерал на командном пункте. Тимур нервно стоял, теребя молнию на куртке.
— Вероничка, — начала свекровь, — я как старший человек в семье скажу прямо. Хватит упираться. Ты молодая, тебе ещё детей рожать. А ссоры из-за бумаг — это глупость. Подпиши документы, и живите спокойно.
— Ага, — усмехнулась Вероника. — То есть я сейчас должна подарить половину квартиры сыну, который бегает к маме жаловаться, а сама сидеть и радоваться, что меня «разрешили» не выставить на улицу?
Тимур шагнул ближе, голос его сорвался на крик:
— Вера! Да пойми ты! Я не хочу быть твоим нахлебником! Я хочу равных прав!
— Равные права? — Вероника стиснула зубы. — Тогда будь добр, принеси равные вложения. Где твои пять лет выплат? Где твой ремонт? Где твоя мебель?
Марина Александровна вскочила, лицо побагровело.
— Ты что, неблагодарная?! Мой сын тебя замуж взял, жизнь тебе устроил! А ты ему в ответ — плевок!
Вероника медленно подошла к столу, достала из папки документы.
— Знаете, что это? — сказала она спокойно. — Заявление на развод. Завтра утром я подаю его в суд.
Тимур побледнел.
— Вера, ты что несёшь?
— То, что есть, — холодно ответила она. — Я устала. Устала жить под прессом ваших «мы же семья». Если для вас семья — это делёжка квадратных метров, а не поддержка и уважение, то мне такая семья не нужна.
Тишина ударила по комнате, как молоток.
Марина Александровна выдохнула:
— Ты ещё пожалеешь. Без мужа ты никто.
— Ошибаетесь, — Вероника посмотрела ей прямо в глаза. — Без мужа я наконец-то — сама собой.
И повернулась к Тимуру:
— Собирай свои вещи окончательно. Второго шанса не будет.
Тот стоял, сжав кулаки, глаза бегали. Но спорить он уже не решился. Только бросил тихо:
— Ты пожалеешь.
— Может быть, — ответила Вероника. — Но точно не о том, что не отдала тебе свою квартиру.
Марина Александровна первой вышла, громко топая каблуками. Тимур поплёлся следом, не оборачиваясь.
Вероника закрыла за ними дверь и прислонилась к ней спиной. Долго стояла, слушая тишину. Потом пошла на кухню, налила себе чай и впервые за много лет почувствовала — это её дом. Только её.
И впервые за всё время ей было в нём спокойно.
