Я всегда считала наш брак крепостью, а мужа — надёжной стеной, за которой можно укрыться от всех невзгод. Я ошибалась. Моя крепость оказалась картонной, а стена рухнула в тот самый вечер, когда я, укачивая на руках нашего больного сына, поняла: для него мы с ребёнком — лишь досадная помеха на пути к счастью его любимой сестры. Он смотрел на меня холодными глазами и не понимал, почему я плачу. А я смотрела на него и понимала, что больше не люблю этого чужого мне человека.
***
В сером мареве новосибирского утра контуры высоток казались размытыми, словно набросок, сделанный уставшим художником. Вера любила этот вид из окна их съёмной «однушки» на двадцатом этаже. Она, дипломированный архитектор, видела в этих бетонных коробках не уныние, а потенциал — линии, объёмы, свет. Её диплом с отличием, обещавший ей будущее среди чертежей и макетов где-нибудь в столичном бюро, теперь лежал на антресолях, уступив место более приземлённой мечте — мечте о семье со Стасом.
Они познакомились на дне рождения общего друга. Стас, восходящая звезда местного IT-департамента крупного банка, очаровал её не банальными комплиментами, а своим спокойствием и уверенностью. Он говорил о коде и проектах с таким же жаром, с каким она — о конструктивизме и работах Ле Корбюзье. Он казался надёжной стеной, за которой можно было укрыться от всех сибирских вьюг. Он не обещал звёзд с неба, но его твёрдое «Мы всё сможем» звучало убедительнее любых клятв.
Их роман был стремителен, как экспресс до Москвы. Через полгода они уже расписывались в ЗАГСе, а потом скромно отмечали в ресторане с родителями. Мать Стаса, властная женщина с цепким взглядом, смерила Веру оценивающе и произнесла тост: «Главное, чтобы ты, Верочка, была мудрой женой и хорошей хозяйкой. Стасу нужен надёжный тыл». Вера тогда пропустила это мимо ушей, опьянённая любовью и шампанским.
Первый год был похож на идеальный проект. Они взяли ипотеку на похожую «однушку» с панорамным видом, и Вера с энтузиазмом взялась за её обустройство. Она рисовала эскизы, подбирала цвета, искала на распродажах мебель, превращая голые стены в уютное гнездо. Стас приходил с работы уставший, но довольный, обнимал её и говорил: «Ты моя волшебница». Вечерами они сидели на подоконнике, пили вино и строили планы: вот выплатят ипотеку, родят ребёнка, потом расширятся, купят дачу … Будущее казалось ясным и безоблачным, как летнее небо над городом. Она с лёгкостью отложила свои карьерные амбиции, решив, что успеет вернуться в профессию, как только они встанут на ноги. Семья была важнее. Так ей тогда казалось.
***
Новость о беременности стала для Веры воплощением счастья. Она представила, как будет гулять с коляской по набережной, как маленькие ручки будут обнимать её за шею. Стас тоже был рад. Первые месяцы он был образцовым будущим отцом: приносил ей по утрам апельсиновый сок, ходил с ней на УЗИ и с серьёзным видом читал статьи о партнёрских родах. Но чем больше становился живот Веры, тем дальше, казалось, он от неё отдалялся. Его всё чаще задерживали на работе «срочные проекты», а вечера он предпочитал проводить за компьютером, «чтобы разгрузить мозг».
Рождение Миши перевернуло их мир. Вера, глядя в бездонные глаза сына, чувствовала вселенскую нежность. Но вместе с любовью пришла и чудовищная усталость. Бессонные ночи, колики, вечный плач, день, слившийся в один бесконечный цикл «покормить-поменять-укачать». Стас, казалось, отгородился от этого хаоса невидимой стеной. Он спал на диване, чтобы «высыпаться перед работой», а на просьбы Веры помочь отвечал: «Вер, я ничего в этом не понимаю, ты же мать, у тебя инстинкты».
Денег стало катастрофически не хватать. Декретные выплаты были смешными, а вся зарплата Стаса уходила на ипотеку и кредитку, которую они взяли на ремонт.Она стала экспертом по акциям в супермаркетах, растягивая одну курицу на неделю, и научилась ставить на детские коленки заплатки, которые выглядели как модные аппликации. Однажды вечером, когда Миша наконец уснул, она села рядом со Стасом, который играл в какую-то стрелялку на компьютере. «Стас, нам нужно поговорить. Нам не хватает на смесь на следующую неделю». Он, не отрывая взгляда от монитора, бросил: «Возьми у мамы в долг».
А потом в их жизни снова активно появилась Кристина, младшая сестра Стаса. Двадцатилетняя девица с кукольным личиком и повадками капризного ребёнка, она вечно пребывала в «творческом поиске». Она то собиралась стать великим блогером, то запускала «уникальный стартап» по производству свечей, то записывалась на курсы таро. Все её начинания требовали финансовых вливаний, и она, минуя родителей, шла напрямую к брату.
Однажды Кристина позвонила в слезах: ей срочно нужны были деньги на «супер-важный курс по продвижению в соцсетях», иначе её мечта рухнет. Вера слышала, как Стас утешал её в коридоре, а потом увидела уведомление на телефоне: перевод на 30 тысяч рублей. «Стас, ты в своём уме? — задохнулась Вера. — Это наши последние деньги! У нас ипотека!» Он посмотрел на неё холодным, чужим взглядом. «Она моя сестра. Я не мог отказать. А ты могла бы и не лезть в мои отношения с семьёй». В тот вечер Вера, укачивая плачущего Мишу, впервые почувствовала, что фундамент их семьи дал серьёзную трещину.
***
Зима в Новосибирске была долгой и безжалостной. Вера чувствовала себя запертой в четырёх стенах их квартиры, как в ледяной крепости. Миша часто болел, и прогулки превратились в короткие перебежки до аптеки. Единственной её мечтой был отпуск: солнце, море, хотя бы на неделю вырваться из этой серой рутины. Она начала потихоньку откладывать деньги с детского пособия, пряча их в старую шкатулку.
Стас, казалось, жил в параллельной вселенной. Его карьера шла в гору, он стал руководителем проекта. Домой он приносил хорошую зарплату, но деньги утекали сквозь пальцы. Он покупал себе дорогие гаджеты, обновлял гардероб, ходил с друзьями в бары. На робкие предложения Веры начать копить на отпуск он отмахивался: «Вер, какой отпуск? Ипотека. И вообще, с маленьким ребёнком это не отдых, а мучение».
А потом случился Таиланд. Кристина, в очередной раз переживая «экзистенциальный кризис», заявила, что ей необходимо «перезагрузиться» и «найти себя» под пальмами. Она выложила в соцсети пост о том, как мечтает о Пхукете. Вера лишь горько усмехнулась. А через неделю Стас пришёл домой с виноватым, но решительным видом. «Вер, тут такое дело… Я купил Кристине путёвку в Таиланд».
Вера замерла. Она медленно опустила на стол чашку с чаем. «Что ты сделал?» — прошептала она. «Ну, она совсем раскисла, — заюлил он. — Ей нужна была поддержка. Это горящий тур, недорого совсем. Я взял из своей премии». «Недорого? — голос Веры начал дрожать. — Стас, я хожу в пуховике, которому пять лет! У Миши нет нормального зимнего комбинезона! А ты отправляешь свою сестру на курорт?!»
Его лицо окаменело. «Не смей так говорить о Кристине! — рявкнул он. — Я сам решаю, как тратить деньги, которые ЗАРАБАТЫВАЮ! А ты, вместо того чтобы порадоваться за неё, только и делаешь, что пилишь меня! Может, ты ей просто завидуешь?»
Слово «завидуешь» ударило Веру под дых. Завидовать? Ей, которая не спала ночами, которая считала каждую копейку, которая отказалась от карьеры ради семьи? Она смотрела на мужа и не узнавала его. Это был чужой, холодный человек, для которого капризы сестры были важнее благополучия собственного сына. Она молча развернулась и ушла в комнату. Всю ночь она просидела у кроватки Миши, и слёзы беззвучно катились по её щекам. Через две недели Кристина уже постила фотографии в купальнике на фоне бирюзового моря с подписью: «Спасибо лучшему братику за исполнение мечты!». Вера, увидев это впервые в жизни задумалась о разводе.
***
После истории с Таиландом Вера поняла, что ждать помощи бессмысленно. Она должна была сама стать той стеной, о которой когда-то мечтала. Но как? Тёма был еще слишком мал, а его слабое здоровье требовало постоянного контроля. О выходе в офис не могло быть и речи. Единственным спасением был фриланс — работа, которую можно выполнять из дома, урывками, пока сын спит или спокойно играет.
Её диплом архитектора, пылившийся на антресолях, оказался бесполезен — серьезные проекты требовали полного погружения и выездов на объекты. Вера нашла другой путь. Она стала брать заказы на создание 3D-визуализаций для дизайнеров интерьеров. Работа была кропотливой, требующей огромной концентрации. Её день превратился в сумасшедший марафон, где она пыталась совместить несовместимое.
Утром, пока Тёма еще спал, она заваривала себе крепчайший кофе и садилась за ноутбук, пытаясь за час-полтора успеть сделать самую сложную часть работы. Затем начинался день, посвященный сыну: завтрак, игры, развивающие занятия, прогулка, во время которой она мысленно прокручивала детали проекта. Дневной сон Тёмы был для неё священным временем. За эти два часа она должна была успеть и поработать, и приготовить ужин, и хоть немного прибраться. Она работала в бешеном темпе, со страхом прислушиваясь к каждому шороху из детской. Любой кашель или плач сына означал конец её рабочего времени.
Ночью, когда Тёма засыпал, начиналась вторая смена. С красными от усталости глазами, подпитывая себя кофе, она сидела за компьютером до двух, до трех часов ночи, отрисовывая текстуры, выставляя свет и пытаясь уложиться в дедлайны. Деньги были небольшими, но они были её — её личная подушка безопасности, её тайный фонд на тот самый очиститель воздуха.
Виктор её «хобби» поначалу не замечал. Он приходил с работы, ел приготовленный ужин и усаживался за свои компьютерные игры, надевая наушники и полностью отключаясь от реальности. Для него дом был местом отдыха, где его никто не должен был беспокоить. И его всё чаще стала раздражать работа Веры.
«Ты можешь не стучать по клавиатуре так громко? Я ничего не слышу!» — кричал он, не снимая наушников. «Почему Тёма плачет? Успокой его, он мешает мне сосредоточиться!»
Апогеем стал вечер, когда Вера, пытаясь сдать срочный заказ, попросила его посидеть с сыном хотя бы полчаса. Тёма капризничал, у него резались зубы. Виктор неохотно оторвался от монитора, взял сына на руки, но уже через пять минут ворвался к Вере на кухню. «Забирай своего ребенка! Он орет, я так не могу играть!» Он буквально сунул ей плачущего Тёму в руки и вернулся к своему виртуальному сражению.
Однажды вечером Вера, измученная бессонной ночью, сидела на кухне и машинально листала ленту в соцсети. И наткнулась на пост, от которого у неё потемнело в глазах. Кристина, выложила фотографию нового игрового кресла и огромного изогнутого монитора. «Подарок от лучшего в мире братика! Теперь буду стримить! Подписывайтесь на мой канал!» — гласила подпись.
Кресло. Монитор. Вера знала, сколько это стоит. На прошлой неделе Стас получил крупную премию. Он сказал ей, что её почти всю «съели» какие-то старые долги. А теперь она видела, куда на самом деле ушли эти деньги. Не на жизненно важный прибор для его больного сына, а на дорогую игрушку для его тридцатилетней сестры, решившей стать стримершей.
Когда Стас вернулся домой, Вера молча показала ему телефон с открытой фотографией. «Что это?» — тихо спросила она.
Он взглянул и пожал плечами. «Ну, кресло. Решил поддержать сестру в её начинании. Что такого?»
«Что такого?! — её голос сорвался на крик. — Ты сказал, что у тебя нет денег! Я не сплю ночами, гроблю здоровье, чтобы заработать на хороший ингалятор для ТВОЕГО сына! А ты покупаешь своей сестре игрушки на эти деньги?!»
Его лицо потемнело. «Во-первых, не кричи на меня! А во-вторых, я вкладываю деньги в будущее Кати, в её карьеру! А ты пилишь меня из-за какой-то бытовой техники! Я вкалываю как проклятый, чтобы у вас всё было! А ты вечно недовольна! Прекрати уже жить только проблемами своего ребенка и начни замечать, что вокруг есть и другие люди!»
Он отвернулся и ушел в комнату, оставив её одну на кухне. Она смотрела на его спину, на его уверенную походку человека, который абсолютно уверен в своей правоте. «Другие люди». Она и её больной сын для него больше не были семьёй. Они были проблемой. Статьей расходов. А настоящая семья, та, что требовала инвестиций в «будущее», была там, за пределами их квартиры. И в этой семье Вере и Тёме места не было.
***
Усталость стала для Веры второй кожей. Она больше не чувствовала её острых приступов — это было постоянное, ноющее состояние, как хроническая боль. Её мир, замкнутый в четырех стенах квартиры, сузился до бесконечного, цикличного списка дел: работа, пока сын спит; готовка одной рукой, пока в другой сидит капризный Тёма; уборка урывками; короткая прогулка до магазина, похожая на спецоперацию; и снова работа, до глубокой ночи, в звенящей тишине спящего дома. Сон стал роскошью, непозволительной драгоценностью, которую она не могла себе позволить. Она похудела, под глазами залегли тёмные тени, а волосы стали тусклыми.
Дом, который она когда-то с любовью обустраивала, превратился в её личную тюрьму. Игрушки Тёмы были повсюду, посуда в раковине, казалось, размножалась сама по себе, а корзина для белья всегда была полной. Вера пыталась поддерживать порядок, но у нее просто не оставалось сил. Стас этого хаоса как будто не замечал. Он возвращался с работы в их квартиру, как в гостиницу: брезгливо обходил разбросанные машинки сына, брал из холодильника ужин, который Вера готовила из последних сил, и скрывался в своей «игровой пещере».
Иногда он выходил оттуда с недовольным видом и бросал через плечо: «Вер, у нас что, чистого полотенца нет?», «Нельзя ли сделать так, чтобы в доме было потише, я в рейде». Каждое такое замечание было для Веры как удар . Она молчала, сцепив зубы, и шла выполнять его очередное требование.
Однажды вечером, когда Тёма долго не мог уснуть из-за прорезывающихся зубов, а Вере нужно было срочно сдавать проект, она обратилась к Стасу за помощью. «Стас, я умоляю, посиди с ним хотя бы полчаса, мне нужно доделать работу», — попросила она, качая на руках плачущего сына.
Он неохотно оторвался от монитора, взял Тёму, но уже через пять минут вернул его Вере, когда она лихорадочно стучала по клавиатуре. «Забирай своего ребенка! Он орет, я так не могу играть!» Он буквально сунул ей в руки плачущего сына и вернулся к своему виртуальному сражению.
«Это и твой ребенок тоже!» — крикнула она ему в спину, но он, уже в наушниках, её не слышал.
Вера осталась одна, как всегда. Она укачивала сына, и слезы отчаяния и бессилия катились по её щекам, капая на его светлые волосы. Она была не просто партнёром, не любимой женщиной. Она была бесплатным приложением к квартире, которое должно было обеспечивать чистоту, еду и тишину. Она вспомнила себя — смеющуюся, полную планов девушку-архитектора. Куда она делась? Её поглотила эта серая, беспросветная рутина, это унизительное служение человеку, который перестал видеть в ней личность. В тот вечер, уложив наконец Тёму, она до утра работала над проектом. И с каждым кликом мыши в ней крепло холодное, страшное решение: так больше продолжаться не может. Она должна спасти не только сына, но и остатки самой себя.
***
Нервное напряжение, копившееся месяцами, достигло критической точки. У Веры начались панические атаки. Они настигали её внезапно: когда она мыла посуду, когда пыталась уложить Тёму спать, посреди ночи. Сердце начинало бешено колотиться, воздух кончался, стены квартиры угрожающе сдвигались. Она научилась справляться с ними, дыша в сложенные лодочкой ладони, но каждый такой приступ высасывал из неё остатки сил.
В тот день всё было как обычно, только в стократ хуже. У Тёмы поднялась температура, он плакал без остановки и не слезал с рук. Вера носила его по квартире, пытаясь успокоить, а в голове стучала одна мысль: у неё горит дедлайн по важному проекту. Она пыталась работать урывками, одной рукой баюкая сына, другой двигая мышкой.
К вечеру Тёма уснул, но его сон был тревожным. Он часто всхлипывал и метался в кроватке. Вера села за ноутбук. Нужно было работать. Она открыла чертёж, и вдруг буквы и линии поплыли у неё перед глазами. Стены комнаты начали угрожающе сдвигаться, сердце забилось где-то в горле, дышать стало невозможно. Она попыталась встать, чтобы дойти до кухни за водой, но ноги подкосились. Она сползла по стене на пол, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Тело свело судорогой, в ушах стоял оглушительный звон.
В этот момент домой вернулся Стас. Он вошёл в комнату, весёлый после корпоратива, в предвкушении очередного игрового марафона, и замер, увидев её на полу.
«Эй, ты чего? — спросил он с раздражением, как будто она намеренно устроила ему неприятный сюрприз. — Опять у тебя драма?»
Вера не могла ответить. Она лишь смотрела на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами и пыталась вдохнуть.
«Так, всё понятно, — он закатил глаза. — Истерика. Вер, ты можешь не портить мне вечер? Я устал, я хочу отдохнуть». Он не подошёл. Не предложил воды. Не спросил, нужно ли вызвать скорую. Он просто перешагнул через её ноги, сел в своё игровое кресло, надел наушники и включил компьютер.
А Вера лежала на полу и смотрела на его спину, на мерцающий свет монитора, отражающийся на стене. В этот самый момент что-то внутри неё оборвалось. Не просто нить — стальной трос, на котором ещё держались остатки её любви, надежды и веры в их семью. Она лежала на холодном ламинате, а её муж в нескольких метрах от неё спасал виртуальные миры, не замечая, как рушится их реальный. В это время в соседней комнате заплакал больной Тёма. Стас даже не повернул головы.
Боль, страх, обида — всё это схлынуло, оставив после себя лишь ледяное, звенящее спокойствие. Это был конец. Не просто ссоры, не очередного конфликта. Это был конец их брака. Когда приступ отступил, она с трудом поднялась, зашла в детскую, взяла на руки сына и, глядя на равнодушную спину мужа, приняла единственно верное решение.
***
На следующее утро Вера проснулась с ощущением абсолютной пустоты и одновременно — кристальной ясности. Пока Стас был в душе, она достала с антресолей дорожную сумку. Руки двигались спокойно и чётко, как у хирурга во время операции. Она методично складывала вещи: свои и Мишины. Самое необходимое. В детское отделение сумки она положила любимого плюшевого медведя сына и пару его книжек. Затем она достала свою шкатулку с деньгами, заработанными на фрилансе. Это была её взлётная полоса.
Когда Стас ушёл на работу, бросив дежурное «пока», Вера открыла ноутбук. Руки её больше не дрожали, она с холодной решимостью нашла сайт агентства недвижимости. Она выбрала первый попавшийся номер и набрала его.
«Здравствуйте, — её голос звучал ровно и по-деловому, не допуская ни нотки жалости. — Мне нужно срочно, сегодня, снять однокомнатную квартиру. Недорого, чисто, можно на окраине. У меня маленький ребенок».
На том конце провода, выслушав её, риелтор — женщина с уставшим, но понимающим голосом — на удивление быстро предложила вариант. «Есть один, в спальном районе. Только что освободилась. Простая, но аккуратная. Готовы посмотреть через час?»
«Готова», — отрезала Вера. Этот час стал для неё точкой невозврата. Она вызвала такси, и пока машина везла её по незнакомым улицам, она смотрела в окно и понимала, что едет не просто смотреть квартиру. Она ехала навстречу своей новой жизни.
Стас позвонил к вечеру. «Ты где? Что за фокусы?» — его голос был полон не беспокойства, а праведного гнева. «Я ушла, Стас, — спокойно ответила Вера. — Я подаю на развод». Он не поверил, начал кричать, обвинять её в эгоизме, в том, что она «лишает ребёнка отца». Но Вера слушала его как фоновый шум. Его слова больше не имели над ней власти.
Первые недели были самыми трудными. Новая реальность, бытовые сложности, чувство вины перед сыном. Она с головой ушла в работу. Сарафанное радио работало, заказов становилось всё больше.
Стас пару раз пытался «поговорить». Он приезжал, привозил Мише дорогую игрушку, а Вере говорил, что она «погорячилась» и что ей «пора возвращаться домой». Он ни разу не извинился. Ни разу не спросил, как она себя чувствует. Он просто хотел вернуть свою удобную жизнь, свой обслуживающий персонал. Получив твёрдый отказ, он исчез, ограничившись редкими звонками сыну.
Сидя вечером у окна с ноутбуком, она работала над новым проектом — дизайном детской комнаты для заказчицы. Она смотрела на чертёж, на яркие краски, на продуманное до мелочей пространство, и улыбалась. Она больше не строила иллюзий. Она строила реальную жизнь. Свою. И своего сына. Впереди было много трудностей — ипотеку за старую квартиру пришлось делить через суд, алименты от Стаса были нерегулярными. Но впервые за много лет Вера смотрела в будущее не со страхом, а с надеждой. Она была архитектором своей новой жизни, и этот проект она точно доведёт до конца.
