Полина всегда считала, что утро в её квартире — самое тихое и светлое время суток. Окна выходили во двор, где старые тополя шумели мягко, без этого городского рева машин. Квартира досталась ей от бабушки — двухкомнатная, с длинным коридором и крошечной кухней, где плитка потрескалась ещё в девяностых, но это только придавало дому уют. Бабушка всегда говорила:
— Поля, эта квартира твоя защита. Хоть жизнь перевернётся, а у тебя будет крыша.
Полина тогда только отмахивалась, но сейчас, глядя на спящего рядом Тимура, понимала, что бабушка знала жизнь лучше. Тимур был хорошим мужем, вроде бы. Спокойный, не буян, работает в сервисе, приносит зарплату. Но вот его мама…
— Мамочка святая, — так он её называл, и от этих слов Полину неизменно коробило.
Мамочка вчера позвонила:
— Мы с тобой, Полиночка, ещё мало виделись, — и в голосе такая сладость, что хоть ложкой ешь. — Завтра загляну на часок, пирог испеку.
Слова «загляну на часок» Полина уже знала наизусть: минимум на четыре часа, а потом неделю отмывай квартиру от её «порядка».
Ровно в одиннадцать — звонок. Звонок у них старый, противный, дребезжащий, будто специально для нервов. Полина открыла дверь — и сразу запах. Свекровь пришла, как всегда, с сумкой продуктов и своим неизменным духом дешёвых духов. Тимур уже стоял в коридоре, босиком, в спортивных штанах.
— Мамочка! — расплылся он. — Проходи!
— Ой, сынок, какой ты у меня худенький стал, — причитала свекровь, обнимая его. — А ты, Полина, совсем его заморила.
Полина улыбнулась уголком рта. Её вечная роль — виноватая за всё.
Свекровь прошла на кухню, тут же оценивающе оглядела стол. На столе стояла тарелка с блинами, которые Полина с утра жарила.
— Ну что это? — нахмурилась свекровь. — Маслом, что ли, экономишь? Они у тебя сухие какие-то. Я вот всегда побольше лью, чтоб с корочкой.
Полина молча заваривала чай. Тимур, как школьник, переминался с ноги на ногу.
— Мам, да нормальные блины.
— А ты что понимаешь, — отрезала она. — Я женщиной пожила, я знаю.
Сели. Чай, блины, свекровь не умолкает. Вспоминает, как «в наше время» квартиры давали бесплатно, а не так, как сейчас — всё через связи да скупку. И вдруг, как будто невзначай:
— Хорошая у вас квартирка. Бабушка твоя, Поля, молодец. Всё предусмотрела. Двушечка в таком доме — это сейчас ого-го сколько стоит.
Полина напряглась.
— Да, бабушка всегда говорила, что это для меня, — тихо ответила она.
— Конечно, конечно, — пропела свекровь, — но вы же теперь семья. Как это — только твоё? Всё общее должно быть.
Тимур кашлянул, будто поперхнулся, и посмотрел на Полину. Та сделала вид, что не заметила.
Дальше началось самое интересное. Свекровь, расправив плечи, как хозяйка, заявила:
— Я вот думаю, вам бы надо оформить всё правильно. Чтобы квартира была на двоих. А то мало ли… жизнь длинная, всё бывает.
Полина отставила чашку.
— Квартира по наследству перешла мне. Это моё личное имущество. По закону даже в браке оно не делится.
Сказала спокойно, но внутри уже закипала.
Свекровь вскинула брови.
— Сразу «по закону»! Ты мне тут законы не читай. Я жизнь прожила, я знаю, как лучше.
— Мам, — попытался вмешаться Тимур, — может, не будем сейчас?
— А что? — свекровь хлопнула ладонью по столу. — Я тебе добра желаю, сынок! Ты женился — так значит, семья должна быть честная. А тут выходит — Полина всё себе загребла, а ты с чем?
Полина почувствовала, как у неё руки трясутся.
— Никто ничего не «загребал». Я жила с бабушкой, я её ухаживала до последнего. И это её воля.
— Да брось! — свекровь махнула рукой. — Кто там что ухаживал. Бабки старые они всё равно ничего не понимают. А документы… документы — дело наживное.
Эта фраза прозвучала особенно скользко. Полина вскинула глаза.
— Что значит «документы наживное»?
Свекровь улыбнулась, но глаза у неё были холодные:
— Это я так, к слову. Ты, девочка, молодая ещё, многого не понимаешь.
Тимур замялся, пробормотал:
— Мам, ну зачем ты так?
— А что я такого сказала? — тут же обиделась свекровь. — Я только о вас думаю. Я ж мать. Я хочу, чтобы сын был защищён.
Полина резко встала, стул скрипнул.
— Знаете что, Наталья Игоревна, — сказала она, уже не скрывая раздражения. — Вы сюда приходите и ведёте себя так, будто квартира ваша. Но нет. Это мой дом. И решать тут буду я.
В кухне повисла тишина. Тимур уставился в тарелку, будто блины вдруг стали страшно интересными. Свекровь сжала губы в тонкую линию.
— Ах вот как, — процедила она. — Вот она — благодарность. Я сына вырастила, выучила, на ноги поставила, а теперь какая-то выскочка будет меня из дома выгонять?
— Никто вас не выгоняет, — голос Полины дрожал, — но и хозяйкой вы тут не будете.
Свекровь вскочила так резко, что чашка на столе зазвенела.
— Тимур! Ты слышал? Она меня выскочкой назвала! Да кто она вообще такая? На месте тебя надо ставить, сынок!
— Мам! — Тимур поднял руки. — Хватит уже!
Но было поздно. Свекровь размахнулась — и хлопнула ладонью по столу так, что ложки подпрыгнули.
— Ты ослеп, сын! Она тебя использует! Квартиру прихватила, теперь и тобой командует!
Полина, уже не выдержав, выкрикнула:
— Лучше бы вы своей жизнью занимались, а не моей квартирой!
Слова ударили, как пощёчина. Свекровь побледнела, глаза сузились.
— Ты ещё пожалеешь, — холодно бросила она и схватила сумку.
Дверь хлопнула так, что в коридоре посыпалась штукатурка.
Полина стояла посреди кухни, с комом в горле. Тимур сидел, как парализованный.
— Тимур, — тихо сказала она. — Ты ведь понимаешь, что она замышляет?
Он поднял глаза, растерянные и виноватые.
— Поля… это же мама. Она не…
— Она именно то и сказала, что хотела. «Документы — дело наживное». Ты понимаешь, чем это пахнет?
Он молчал. И это молчание оказалось хуже любых слов.
Полина на следующий день проснулась с ощущением, что в квартире стало тесно, хоть свекрови и не было. Казалось, воздух ещё хранил её резкие запахи духов и вот это «ты ещё пожалеешь». Слово, как заноза. Пожалеешь. И чего она должна пожалеть? Что живёт в своей же квартире?
Тимур вёл себя странно: молчаливый, нервный, всё время в телефоне. Позавтракал молча, ушёл на работу. Полина сидела с чашкой кофе и думала: Что-то тут нечисто. Слишком уверенно она говорила про документы.
Первый звонок поступил вечером. Номер незнакомый.
— Полина Алексеевна? Это из Росреестра. Тут поступил запрос о предоставлении выписки по вашей квартире. Подавала некая… — сотрудница заглянула в бумагу, — Наталья Игоревна… родственница?
Полина чуть не уронила телефон.
— Какая ещё родственница? Это моя свекровь! С какой стати она подаёт запрос?
— Она указала, что действует в ваших интересах, по доверенности.
Полина онемела.
— По какой доверенности?! Я ничего не подписывала!
— Ну, значит, подделка, — спокойно ответили. — Советую проверить.
После разговора руки тряслись так, что кружку с чаем пришлось двумя руками держать.
Когда вечером вернулся Тимур, Полина сразу перехватила его в прихожей.
— Объясни. Почему твоя мама подаёт документы по моей квартире?
Он застыл с сумкой в руках.
— Откуда ты знаешь?
— Мне сегодня звонили из Росреестра. Она заявила, что у неё есть доверенность от моего имени.
— Поля, подожди… — начал он, — я сам не понимаю…
— Ты врёшь! — воскликнула она. — Ты всё знаешь.
Тимур бросил сумку и всплеснул руками.
— Я вчера у неё был. Она сказала, что хочет «оформить всё по-честному». Я думал, это просто разговоры…
— «Разговоры»? — голос Полины сорвался. — Тимур, это уголовная статья! Подделка документов! Ты вообще понимаешь, чем это грозит?
— Но это же мама, — почти жалобно сказал он.
И Полину прорвало.
— Да при чём тут «мама»?! Это мошенничество! Твоя мама решила меня обчистить!
Она толкнула его в грудь, не сильно, но он отшатнулся.
— Хватит защищать её! Ты муж или сынок на побегушках?
Тимур резко сжал кулаки.
— Не ори на меня! Я между вами разрываюсь!
— А нечего разрываться, — отрезала Полина. — Тут не три мнения, тут закон.
На следующий день Полина пошла к нотариусу. Тот посмотрел на неё с усталым видом человека, который каждый день разгребает чужие семейные войны.
— Доверенность действительно существует, — сказал он. — Но подпись, мягко говоря, сомнительная.
— Я не подписывала! — возмутилась Полина.
— Значит, подлог. Вам надо писать заявление в полицию.
Она вышла оттуда с дрожью в ногах. У подъезда стояла свекровь — как будто специально подкараулила.
— Вот ты где, — холодно произнесла она. — Ходишь тут, жалуешься.
— Это вы подделали доверенность? — Полина шагнула к ней ближе.
Свекровь прищурилась, на губах кривая ухмылка.
— Девочка, не строй из себя умную. В жизни всё делается по-другому. Тебя об этом в институте не учили.
— Это уголовное дело! — срываясь, закричала Полина.
— Ой, испугала, — отмахнулась та. — Ты думаешь, Тимур встанет на твою сторону? Не смеши меня. Сын всегда будет с матерью.
Полина достала телефон.
— Тогда послушайте.
И включила запись разговора, который на всякий случай сделала у нотариуса, когда та сама себе проговорилась: «Да мало ли, подписи — дело житейское».
Свекровь побледнела.
— Ты… ты меня писала?!
— А вы как думали? — Полина вскинула подбородок. — Теперь у меня есть доказательства.
И пошла к подъезду. За спиной раздалось визгливое:
— Предательница! Ты ещё пожалеешь!
Вечером снова скандал. Тимур пришёл уставший, но Полина не выдержала и выложила всё: и про нотариуса, и про запись.
— Ты понимаешь, твоя мать — мошенница!
Он побледнел.
— Поля, ты что, записывала её?
— Конечно. Иначе она бы меня завтра выселила.
Тимур сел на диван, уткнулся руками в лицо.
— Господи…
— Нет, не Господи, — сказала Полина жёстко. — А полиция. Я завтра иду писать заявление.
— Не смей! — он вскочил. — Это моя мать!
— А я твоя жена! — в ответ вскрикнула Полина. — И я не позволю, чтобы меня выкинули из моего дома!
Они стояли друг против друга, как на ринге. Тимур тяжело дышал.
— Если ты подашь заявление, — тихо сказал он, — между нами всё кончено.
— А если я не подам, то завтра у меня не будет квартиры, — не дрогнула Полина.
И тогда он сделал то, чего она не ожидала: схватил её за руку, больно сжал и прошипел:
— Ты не понимаешь, что ты делаешь.
Полина вырвалась.
— Понимаю. Я спасаю себя.
И ушла в спальню, громко хлопнув дверью.
Ночь она не спала. В голове крутились фразы свекрови, голос Тимура, его руки, вцепившиеся в запястье. К утру решение стало твёрдым, как бетон: она уйдёт. С вещами. Чтобы не дать им шанса.
И в семь утра Полина уже запихивала одежду в чемодан. Каждое движение было как удар по сердцу.
Тимур проснулся от шума. Вышел в коридор, сонный, растрёпанный, и увидел чемодан.
— Ты что, уезжаешь?
— Да. — Полина не подняла глаз. — Пока всё не решится.
— Куда?
— К подруге.
Он шагнул ближе, хотел коснуться её плеча, но она отшатнулась.
— Не трогай.
— Поля, ну не уходи… — в голосе отчаяние, — я не справлюсь.
Она посмотрела на него, впервые за долгое время — без злости, только с усталостью.
— А я не справлюсь рядом с вами двумя.
И вытащила чемодан за дверь.
Полина неделю жила у подруги, словно в чужой жизни. Маленькая однушка, диван раскладной, чай в кружках «из комплекта» и разговоры до ночи. Подруга её поддерживала, но Полина понимала: долго так продолжаться не может. Надо решать.
Тем более что свекровь не унималась. Звонила по ночам, писала гадости в мессенджерах, даже умудрилась прийти на работу к Полине и устроить сцену при коллегах:
— Ты у меня квартиру украла! Воровка!
Полина держалась, но внутри горело.
Кульминация настала в субботу. Тимур позвонил сам, голос дрожал:
— Поля, пожалуйста, приди домой. Надо поговорить.
Она колебалась, но пошла. Хотела всё-таки поставить точку.
Дверь открыл Тимур. Вид у него был ужасный: небритый, с красными глазами. В квартире — свекровь, сидит на диване, как на троне.
— А вот и она, — ядовито сказала. — Наконец-то решилась вернуться.
— Я пришла за вещами, — холодно ответила Полина.
Свекровь вскинула руку с каким-то пакетом документов.
— Вот, смотри! Тут всё честно оформлено! Тимур — собственник половины квартиры!
— Чушь, — Полина схватила бумаги. — Это подлог. И у меня есть запись, где вы сами это признаёте.
Свекровь побледнела, но быстро взяла себя в руки:
— Ты думаешь, полиция тебе поможет? Я мать! Мне поверят, а ты кто? Выскочка!
Тимур наконец заговорил. Голос у него дрожал, но был твёрже, чем раньше:
— Мам, хватит.
— Что «хватит»? — она повернулась к нему. — Ты мой сын! Ты должен быть со мной!
— Нет, — он сжал кулаки. — Я должен быть честным. Я слышал запись. И я понял: ты хочешь лишить жену её квартиры.
— А она тебя уже лишила! — закричала свекровь. — Ты ничего не имеешь!
— Зато у меня есть глаза, — резко ответил он. — И я вижу, кто меня действительно любит.
Свекровь вскочила, схватила со стола чашку и метнула в стену. Осколки разлетелись по полу.
— Предатель! — визжала она. — Сын-изменник!
Полина стояла с телефоном в руке, снимая всё на видео.
— Всё, Наталья Игоревна, — сказала она ледяным голосом. — Теперь у меня есть доказательства и подлога, и угроз.
Свекровь метнулась к двери, но Тимур перегородил проход.
— Уходи, мама. И больше сюда не приходи.
Она замерла, открыла рот, но слова не вышли. Лицо стало серым. Потом резко развернулась и вылетела в коридор. Дверь захлопнулась с грохотом.
Полина стояла, прижимая телефон к груди. Тимур подошёл, осторожно коснулся её плеча.
— Прости меня. Я был слепой.
Она посмотрела на него. В глазах больше не было злости, только усталость и что-то вроде жалости.
— Слепота лечится. Главное — вовремя очнуться.
Он кивнул.
— Мы справимся?
Она вздохнула, села на диван и сказала:
— С квартирой — да. С нами… посмотрим.
И в этой фразе было всё: и шанс, и угроза, и новая жизнь без чужого диктата.
