Ольга сидела у окна и держала в руках кружку с остывшим чаем. На улице уже неделю тянулся дождь, стекло было покрыто мелкими каплями, и в каждой отражалась кусочек серого неба. Она ждала. Сергея.
Звонок в дверь прозвенел как-то особенно уверенно, и сердце у Ольги кольнуло. Она бросила взгляд на свои тапочки — старые, с вышитыми ромашками, — и пошла открывать.
На пороге стоял Сергей с двумя большими сумками. Мокрые волосы прилипли к вискам, но он улыбался так, как будто дождь — это подарок.
— Проходи скорее, — сказала Ольга и почувствовала, что голос её дрогнул.
Он поставил сумки в прихожей, огляделся, и на секунду ей показалось — он не просто пришёл в гости, он уже хозяин.
В гостиной солнечные пятна, прорвавшиеся через тучи, падали на её акварели. Сергей подошёл к картине с лесным озером, задержал взгляд.
— Невероятная красота. Как у тебя получается так поймать свет?
Ольга, не зная, что ответить, просто улыбнулась. Ей всегда казалось, что он видит её картины глубже, чем кто бы то ни было.
Через полгода они стояли в ЗАГСе. Церемония была тихой, почти домашней. Ольга помнила запах белых роз в руках, лёгкое кружение головы, слова регистратора. И взгляд Нины Петровны — матери Сергея. Холодный, скользящий, оценивающий. На лице — ни намёка на улыбку.
— Раньше невесты были скромнее, — громко заметила она на банкете, глядя на соседку по столу. — Не так вызывающе одевались.
Ольга сглотнула, стараясь не показать, как кольнули эти слова. Платье было самым простым, без вычурности. Но Сергея, сидящего рядом, они, похоже, не задели: он увлечённо говорил с друзьями, даже не заметив колкости матери.
Первые месяцы совместной жизни были почти безоблачными. Утренний кофе, разговоры о картинах, перестановка мебели, планы ремонта. Всё рушилось постепенно, тихо, незаметно.
Первый визит Нины Петровны начался с торта и букета хризантем. И закончился четырьмя часами критики.
— Фиалки? Пылесборники. Картинки? Милая детская мазня. Борщ? Надо на косточке. Полы? Руки, тряпка, никакой швабры.
Ольга молчала, улыбалась из вежливости, а вечером рыдала в ванной. Сергей, пожав плечами, сказал, что «мама просто такая, ко всем придирается».
Потом визиты стали каждую неделю. Потом ночёвки. А однажды Нина Петровна пришла с чемоданами.
— Я переезжаю к вам. Свою квартиру сдала студентам, — сказала она, сразу направляясь в спальню. — Здесь я буду спать.
С этого дня Ольга перестала просыпаться в своей постели. Спальня стала «комнатой свекрови», а они с Сергеем ютился на диване. С фиалками было покончено — «аллергия», с картинами — «портят вид». Ольга чувствовала себя гостьей в своей квартире, а иногда — служанкой.
Внутри копилось. И однажды, когда Нина Петровна предложила поставить замок на дверь их бывшей спальни, Сергей сказал:
— Мама права. Замок нужен.
Ольга поняла, что дошла до черты.
После разговора о замке Ольга ходила как в тумане. На работе она машинально отвечала на вопросы коллег, дома — машинально ставила чайник, мыла посуду, раскладывала вещи. Сергея, казалось, всё устраивало: он приходил с работы, садился к матери за кухонный стол, и они вдвоём обсуждали ужин, погоду, соседей.
Вечером Нина Петровна в своём длинном халате проходила мимо Ольги, будто мимо пустого места.
— Не забудь погладить Сергею рубашку, — бросала она, даже не глядя.
— Он может и сам… — начинала было Ольга, но Сергей тут же вставлял:
— Мама права, завтра важная встреча.
Так, шаг за шагом, Нина Петровна выстраивала в квартире свой порядок. На кухне появились её кастрюли, в шкафах — её банки с заготовками, на полке в ванной — её кремы и шампуни.
Ольга не понимала, когда именно исчезло «моё».
Первый открытый взрыв случился в субботу утром. Ольга собралась в магазин за холстами — хотела закончить начатый пейзаж.
— Куда это ты? — спросила Нина Петровна, стоя в дверях кухни.
— В художественный магазин.
— Вначале полы вымой.
— Я собиралась… — начала Ольга, но свекровь перебила:
— Полы — руками, а не шваброй. Потом уже гуляй сколько хочешь.
В Ольге зашевелилось что-то злое, но она молча натянула куртку и вышла, хлопнув дверью. Сергею вечером она рассказала, что так жить невозможно.
— Ты преувеличиваешь, — устало сказал он. — Мама ведь помогает нам.
— Помогает? — Ольга рассмеялась, но смех вышел сухим, надтреснутым. — Она выгоняет меня из моей же спальни, выбрасывает мои цветы, командует в моей кухне.
— Ольга, ну ты же знаешь, ей тяжело одной, — сказал Сергей, словно заученную фразу. — Уступи ей.
В воскресенье Ольга вернулась домой и увидела в коридоре… шкаф. Её старый комод из спальни куда-то исчез, а на его месте стоял новый, лакированный, со следами свежей доставки.
— А где мой комод? — спросила она.
— Мы с мамой решили, что он старый и громоздкий, — ответил Сергей, даже не поднимая глаз от телефона.
— Мы? — Ольга шагнула ближе. — Мы — это ты и твоя мама?
Вечером она попыталась поговорить с Ниной Петровной.
— Поймите, это моя квартира, — начала Ольга тихо. — Я хочу, чтобы здесь…
— Чтобы здесь было как в музее с твоей мазнёй на стенах? — перебила та. — Женщина должна домом заниматься, а не ерундой.
Ольга стояла, вцепившись пальцами в край стола. Голос в голове шептал: «Сейчас не время». Но другое, новое, внутреннее «я» уже кричало: «Время!».
В понедельник утром она проснулась и увидела, что её акварели, которые она хранила под кроватью в папке, стоят у двери — аккуратно сложенные, перевязанные верёвкой.
— Чтобы не мешались, — пояснила свекровь, наливая себе кофе. — Я в спальне теперь повешу свой гобелен, подарок от соседки.
Ольга почувствовала, что переступает невидимую черту.
Она взяла картины, молча отнесла их в кладовку, вернулась, села напротив Нины Петровны.
— Скажите честно, вы хотите, чтобы я ушла?
Свекровь сделала вид, что удивилась:
— Да что ты, Олечка… Но в доме должен быть один порядок. И ты должна его принять.
Сергей вечером выслушал эту историю, пожал плечами и сказал:
— Ну давай не будем из мухи слона.
Ольга впервые подумала о разводе. Не как о страшной угрозе, а как о варианте.
Ольга всё чаще задерживалась на работе, лишь бы не возвращаться в квартиру, где каждый её шаг комментировался и оценивался.
Вечерами в кухне всегда сидели двое — Сергей и Нина Петровна. Пили чай, перешёптывались. Иногда смеялись. Когда Ольга заходила, разговор мгновенно обрывался.
— Ты поздно, — говорил Сергей с упрёком, будто она нарушала какие-то установленные правила.
— Работы много, — отвечала Ольга, снимая пальто.
— Женщина должна домой спешить, — вставляла свекровь, медленно размешивая сахар в кружке.
В понедельник утром Ольга обнаружила, что на кухонной полке вместо её любимых чашек стоят чужие, с золотым кантом.
— Мои чашки где? — спросила она.
— Я убрала их в кладовку, — ответила Нина Петровна. — Они старые и с ободком. Пить из таких — позор.
Сергей промолчал, даже не поднял головы от газеты.
Вечером Ольга попыталась поговорить с мужем.
— Я не могу так больше, Серёжа. Я хочу вернуть нашу спальню. Я хочу, чтобы мои картины висели на стенах.
— Оля, прекрати, — отмахнулся он. — Мама пожилая, ей нужен комфорт.
— А мне? Мне что нужно? — её голос сорвался.
— Ты молодая, приспособишься.
Это «приспособишься» упало на неё тяжёлым камнем.
Через два дня всё случилось. Ольга вернулась домой пораньше и застала свекровь, перетряхивающую её ящики в кладовке.
— Что вы делаете? — холодно спросила Ольга.
— Разбираю хлам. Здесь теперь будет мой шкаф для постельного белья.
— Это мои вещи.
— Твои? В нашей квартире ничего твоего быть не должно.
Эта фраза была последней каплей.
Ольга зашла в спальню свекрови, открыла шкаф и начала методично вытаскивать платья, юбки, блузки. Складывала их в чемодан — без крика, но с внутренним ледяным спокойствием.
— Что ты творишь?! — вбежал Сергей.
— Выселяю, — коротко ответила Ольга, застёгивая молнию. — Тебя тоже.
— Оля, ты что… — он попытался схватить её за руку.
— Не трогай меня, — её голос был твёрдым, как камень. — Моя квартира. Моя жизнь. Вы оба здесь лишние.
Слова резали воздух. Даже Нина Петровна, обычно не умолкающая, теперь стояла, прижав к груди платок.
Сергей метался по комнате, что-то бормотал про «семью» и «нельзя так с матерью». Но Ольга уже была в другом измерении — там, где больше нет нужды оправдываться.
Она сама открыла им дверь. Чемоданы оказались в коридоре быстрее, чем они успели собраться с мыслями.
— Дверь вон там, — тихо, но жёстко сказала Ольга.
Они ушли. Без прощаний.
Через месяц в квартире снова висели её картины, на подоконнике стояли новые фиалки. Маяк на свежем пейзаже сиял в закатном свете. На столе лежало приглашение на выставку.
Сергей писал, звонил, пытался объясниться, обещал «решить вопрос с мамой». Но Ольга знала: мужчина, который встал на сторону чужого, когда надо было встать рядом, останется таким навсегда.
Она закрыла телефон и вернулась к мольберту.
