Анна любила тишину — ту, что бывает только вечером, когда в квартире слышен лишь мягкий гул холодильника и тихий шелест страниц. Она успела отложить книгу на подлокотник дивана, когда за дверью раздались шаги. Узнать их было проще простого.
— Черт, — тихо сказала она себе под нос, — шесть ноль-ноль.
Пунктуальность Ларисы Викторовны была достойна хронометра. Ещё через секунду — звонок. Не резкий, а короткий, но с тем особенным нажимом, за которым угадывалось: откроешь, хочешь ты того или нет.
— Коленька, сыночек мой! — пропела Лариса Викторовна, едва Николай распахнул дверь. — Как же я соскучилась.
Объятия для сына, и — лёгкий, почти формальный, кивок в сторону Анны. Знакомая мизансцена: тепло для родного, прохлада для чужого.
— Здравствуйте, Лариса Викторовна, — натянуто улыбнулась Анна.
— Анечка, выглядишь уставшей. Ты опять перерабатываешь? Женщина должна следить, чтобы и в семье был порядок, и муж сыт, а не только по офисам бегать.
Николай, привыкший к этим словесным перепалкам, исчез на кухне под предлогом налить чай. Анна не двигалась, слушая.
— Спасибо за заботу, — произнесла она ровно, — но я справляюсь и с домом, и с работой.
— Вот Оленька, жена Алеши, — Лариса Викторовна даже слегка повернула голову, как будто видела невестку младшего сына прямо сейчас, — дома сидит, детки всегда ухожены, муж доволен.
Сравнение с Ольгой было их старым, как семейный сервиз, номером. Оленька — мерило женской добродетели. Безропотная, тиха́я, и полностью под крылом свекрови.
— Каждая женщина выбирает свой путь, — отрезала Анна.
— Ага. Ольга выбрала правильный.
Эти визиты всегда заканчивались одинаково: лёгкая улыбка, показательная забота, иголки под кожу. Когда Лариса Викторовна ушла, Анна нашла мужа на балконе.
— Коля, так больше нельзя, — сказала она. — Мне надоело, что твоя мать всё время меня сравнивает и вмешивается в нашу жизнь.
Николай пожал плечами:
— Ты же знаешь, она старой закалки.
Старой закалки, сильный характер, так у нас в семье — за этими фразами он прятал нежелание что-то менять.
Анна уже собиралась продолжить, когда зазвонил её телефон. Номер был незнакомый.
— Анна Сергеевна? — ровный голос мужчины. — Это нотариус Игнатьев. У меня для вас важное сообщение о наследстве.
Она машинально села на край дивана.
— О каком наследстве речь?
— Ваш двоюродный дядя, Валентин Петрович Соколов, указал вас в завещании как единственную наследницу.
Анна не сразу нашлась, что ответить. Дядя Валентин? Человек, которого она видела, может, раза три в жизни? В детстве он казался ей странным, не любившим шумных застолий и громких разговоров.
— Квартира в центре, три комнаты, — добавил нотариус, будто между прочим. — Он написал: Единственной родственнице, которая никогда не просила у меня денег.
Вечером, когда она рассказала Николаю, он присвистнул:
— Это же состояние. Миллионов пятнадцать минимум.
Новость разлетелась по семье быстро. На следующий день Лариса Викторовна позвонила сама. И голос её был не колючим, а почти ласковым:
— Анечка, ну как же повезло! Теперь можно подумать о доме за городом. Я как раз видела коттедж недалеко от нас…
Анна сразу почувствовала ловушку. Жить в двух шагах от свекрови — значит, забыть о личных границах окончательно.
— Мы пока ничего не решили, — спокойно сказала она.
Но Лариса Викторовна уже раскручивала своё: вложение, инвестиция, удобно с детьми. В её тоне «удобно» звучало как «под контролем».
Через несколько дней Анна всё же поехала осмотреть квартиру. Старый паркет, высокие потолки, тишина двора. Дядя Валентин оказался педантом — всё было в идеальном порядке.
Вернувшись, она застала Ларису Викторовну в их коридоре — та пришла «как раз мимо проходила».
— Ну что, понравилась? — глаза свекрови блестели. — А продавать не думаешь? Сейчас цены падают. Зачем вам две квартиры?
Анна улыбнулась холодно:
— Мы ещё не решили.
Но визиты и советы пошли один за другим. Сегодня — риелтор «надёжный, проверенный», завтра — история, как Алёше с Ольгой тесно с детьми. И всё чаще сквозь её фразы проскакивало: квартира — всем нужна, а не Анне одной.
На семейном ужине Лариса Викторовна наконец произнесла вслух то, что уже давно витало в воздухе:
— Значит так, Анечка. Ты на меня квартиру перепишешь. Я уже решу, кому она достанется. По справедливости.
Анна положила вилку.
— По вашей справедливости — это кому?
— Ну, Алёше с Ольгой. Они заслужили.
Эта фраза стала спусковым крючком. И Анна впервые поняла, что спор уже не о квадратных метрах, а о праве на собственную жизнь.
После того ужина Анна ещё пару дней ощущала в себе ту злую, колючую энергию, что обычно появляется только после долгих несправедливых разговоров. Хотелось закрыть дверь на все замки, отключить телефон и отрезать эту семейную какофонию.
Но Лариса Викторовна словно получила новый заряд сил. Теперь она звонила каждый день. И не просто — поздороваться. Она звонила с задачами.
— Анечка, я тут нашла покупателя на вашу квартиру. Очень серьёзный человек, берёт за хорошие деньги. Надо только встретиться и всё оформить.
— Лариса Викторовна, мы не продаём квартиру, — Анна сжимала телефон в ладони.
— Но вы же ещё не решили! А упустить такую возможность — грех.
В её голосе слышалось то непоколебимое упорство, перед которым Николай обычно сдавался.
Через неделю Анна обнаружила, что муж уже встречался с каким-то риелтором — «просто посмотреть варианты».
— Я не понимаю, — сказала она, когда он пришёл домой. — Ты что, собираешься решать судьбу квартиры за моей спиной?
— Ань, ты всё усложняешь. Мама права — нам нужно думать о будущем.
— Нашем будущем, Коля. Не о том, которое мама для нас придумала.
Николай отвернулся к окну.
Анна знала: пока он не готов прямо идти против матери. Но в его тоне появилось что-то новое — нетерпение, раздражение, словно это она теперь мешала «семейной справедливости».
Квартира дяди Валентина стала предметом постоянных споров. Иногда это были тихие пикировки, иногда — громкие сцены. Анна пыталась отстоять не только имущество, но и саму идею, что в их семье должно быть «моё» и «твоё», а не всё общее под контролем Ларисы Викторовны.
Однажды вечером Николай пришёл позже обычного. Запах его куртки был знакомым — тот же парфюм, что всегда стоял в прихожей у матери.
— Ты был у мамы? — спросила Анна.
— Да. Мы разговаривали.
— О чём?
— О том, что ты ведёшь себя эгоистично.
Эти слова, произнесённые его ровным голосом, резанули сильнее, чем крик.
— Эгоистично? — Анна медленно поднялась с дивана. — То есть теперь ты считаешь, что защищать своё — это эгоизм?
— Мы семья. Семейное имущество должно работать на всех.
Семейное имущество. Она вспомнила, как в завещании было написано — единственной родственнице.
— Эта квартира — моё наследство. И точка.
— Ты даже не хочешь подумать о других.
Анна поняла: Лариса Викторовна уже сделала своё дело.
Вскоре «случайно» выяснилось, что Ольга с Алёшей планируют съехать со своей тесной двушки.
— У них же двое детей, — заметила Лариса Викторовна за семейным обедом. — А ты, Анечка, в своей огромной квартире одна сидишь. Грех.
Анна молчала, но внутри всё уже горело.
— Мы ещё не живём в той квартире, — тихо сказал Николай, будто оправдываясь. — Но это было бы разумно.
— Разумно? — Анна повернулась к нему. — Разумно отдать моё жильё твоему брату?
— Это — для семьи.
Слово семья теперь звучало как приговор.
Анна пыталась отгородиться. Закрывала двери, не отвечала на звонки. Но однажды, вернувшись с работы, она обнаружила в своей почте конверт — от юридической фирмы. Внутри был проект соглашения о передаче квартиры Ларисе Викторовне «с последующим перераспределением жилплощади между членами семьи».
Без подписи, но с чётким посланием: тебя обложили со всех сторон.
Она пошла в кухню, налила себе вина и долго сидела за столом, глядя на эти страницы. Слова Ларисы Викторовны, которые когда-то казались просто бестактными, теперь выглядели как продуманный план.
В тот вечер Николай снова вернулся поздно.
— Мама просто хочет, чтобы всем было хорошо, — сказал он, словно не замечая конверта на столе.
Анна смотрела на него и думала: а когда-то я считала тебя сильным.
Она поняла — дальше будет только хуже.
Анна решила действовать тихо. Прямые конфликты с Ларисой Викторовной ни к чему не приводили — свекровь умела вытаскивать грязь наружу и выставлять её виноватой. А Николай уже прочно плыл по её течению.
Она нашла риелтора, который умел работать без лишнего шума. Встретились в маленьком кафе на окраине, где никто из знакомых не мог их увидеть. Он сразу предупредил:
— Квартира в таком районе уйдёт быстро, но нужно всё оформить так, чтобы никто не смог оспорить сделку.
Анна кивнула. Она понимала, что риск есть. Лариса Викторовна наверняка будет пытаться остановить продажу — вцепится в неё руками, словами, родственниками, слезами.
Параллельно Николай всё чаще повторял одну и ту же фразу:
— Мама права, мы должны думать о семье.
Однажды он пришёл с уже готовым «планом»:
— Слушай, мы можем переоформить квартиру на маму, она оформит её на Алёшу, а он потом перепишет часть на нас. Так будет честно.
— Честно? — Анна медленно положила ложку. — Ты всерьёз предлагаешь мне отказаться от наследства, чтобы твой брат потом может быть вернул нам часть?
— Это же ради мира в семье, Ань.
Ей стало даже не больно, а пусто. Она поняла, что уже не злится — просто смотрит на человека, с которым делила жизнь, и видит в нём проводник чужой воли.
Договор о продаже был подписан в начале апреля. Деньги перевели на её отдельный счёт, о котором никто в семье не знал. Анна сняла небольшую квартиру поближе к своему будущему ателье — помещение уже арендовали, и она погрузилась в ремонт и закупку оборудования.
Когда Лариса Викторовна узнала о продаже, это был настоящий спектакль. Она ворвалась к Анне без звонка, с Николем за спиной.
— Ты что наделала?! — голос её дрожал. — Это была семейная квартира! Ты украла её у нас!
— Это была моя квартира, — спокойно ответила Анна. — И я распорядились ей, как посчитала нужным.
— Мы бы нашли ей достойное применение! — почти кричала свекровь. — Ты разрушила всё!
Николай стоял молча, но взгляд его был тяжёлым.
— Нет, Лариса Викторовна, — Анна посмотрела прямо в глаза свекрови. — Я просто перестала играть по вашим правилам.
Через неделю Анна подала на развод. Николай пытался вернуть всё назад, говорил, что «поговорит с мамой», что «можно начать с чистого листа». Но для Анны этот лист был уже исписан чужими словами.
Развод оформили быстро. Общую однушку продали, деньги поделили. Анна переехала в свою новую квартиру, открыла ателье и впервые за долгое время почувствовала, что дышит полной грудью.
От общих знакомых она слышала: Николай уехал в другой город, Лариса Викторовна всем жаловалась на «неблагодарную невестку», а Ольга продолжала молча жить по её указке.
Анна же наконец обрела ту простую, но драгоценную вещь, которую у неё пытались отнять: право жить своей жизнью.
