Я всегда считала, что любовь можно попробовать на вкус. Она пахнет свежеиспечённым хлебом, корицей и ванилью. У неё вкус наваристого борща, который согревает в самый холодный день. Она прячется в нежности маминых котлет, в уюте воскресного семейного обеда. Всю свою жизнь, сколько я себя помнила, я выражала свои чувства через еду. Я не умела говорить красивых слов, но я умела испечь такой яблочный пирог, от одного аромата которого в доме становилось светлее.
Мой муж, Пётр, кажется, полюбил меня именно за это. Когда мы только начинали встречаться, я, бедная студентка, не могла дарить ему дорогих подарков. Я дарила ему свою заботу, завёрнутую в фольгу. Я приносила ему на работу контейнеры с горячим обедом, пекла по ночам пирожки, чтобы он мог перекусить после бессонной смены в своей тогда ещё крошечной фирме. Он ел мою простую, незамысловатую еду и смотрел на меня такими глазами, будто я была, как минимум, богиней домашнего очага.
— Анька, ты волшебница, — говорил он, уплетая мои щи. — Как можно из обычной капусты и картошки сделать такое чудо? Ты самый лучший повар на свете.
И я верила ему. Я была счастлива. Я вила наше семейное гнездо, и кухня была его сердцем. Здесь рождалась наша любовь, здесь росло наше благополучие. Годы шли. Фирма Петра росла, крепла. Мы переехали из съёмной однушки в просторную трёхкомнатную квартиру. У нас появились дети, машина, возможность ездить в отпуск. Жизнь менялась, становилась комфортнее, обеспеченнее. Неизменным оставалось одно — моя кухня. Я по-прежнему вставала ни свет ни заря, чтобы испечь сырники к завтраку, часами колдовала над обедами и ужинами, вкладывая в каждое блюдо частичку своей души.
А потом в жизни Петра появились новые друзья. Роман и Ольга. Он познакомился с ними на каком-то бизнес-форуме. Они были другими. Успешными, модными, лёгкими на подъём. Роман владел сетью дизайнерских студий, а его жена, Ольга, вела популярный блог о путешествиях и еде. Они объездили полмира, ужинали в мишленовских ресторанах, разбирались в винах и сырах.
Пётр был ими очарован. Он приходил домой и с восторгом рассказывал об их доме, об их поездках, об их образе жизни.
— Представляешь, Ань, у них на кухне специальный шкаф для вина. С поддержанием температуры. А Ольга вчера готовила паэлью с морепродуктами. Говорит, рецепт привезла из Испании.
Я слушала его и чувствовала, как во мне зарождается смутная тревога. Я видела, как мой муж, мой Петя, который раньше радовался простой гречневой каше, теперь восхищается какими-то заморскими блюдами. Я видела, как меняется его взгляд, когда он садится за наш стол. Он по-прежнему ел мою еду, но в его глазах больше не было того щенячьего восторга. Теперь там была оценка.
— Ань, а почему у нас котлеты всегда такие… простые? — спросил он однажды. — Ольга говорит, что в фарш нужно добавлять не хлеб, а панировочные сухари панко. И немного вустерского соуса.
— Может, Ольгу и попросишь тебе котлеты готовить? — огрызнулась я, но тут же пожалела о своей резкости.
— Ну что ты сразу, — обиделся он. — Я же просто для развития. Надо пробовать новое.
И он начал приносить в дом «новое». Странные бутылочки с соусами, пучки незнакомой зелени, дорогие сыры с плесенью. Я честно пыталась. Я искала в интернете рецепты, пыталась готовить ризотто, которое у меня получалось похожим на клейкую рисовую кашу, запекала дорадо, которая пахла тиной. Это была чужая, бездушная еда. Я не чувствовала её, не понимала. И у меня не получалось.
— Да, — вздыхал Пётр, пробуя мои кулинарные эксперименты. — Ольге, конечно, виднее, как это должно быть на вкус.
Я чувствовала себя униженной. Он сравнивал меня с другой женщиной. И я в этом сравнении всегда проигрывала. Моя кухня, моя территория любви и заботы, превратилась в место моих поражений.
И вот однажды Пётр пришёл домой особенно воодушевлённый.
— Аня, у меня новость. Роман и Ольга приедут к нам на следующие выходные. Они будут проездом в нашем городе. Я пригласил их на ужин.
У меня похолодело внутри.
— К нам? На ужин? Петя, может, лучше в ресторан сходим?
— Нет, — отрезал он. — Они хотят именно домашний ужин. Посмотреть, как мы живём. Аня, ты должна понимать. Это очень важно. Я должен показать Роману, что у меня всё на уровне. Что у меня не только бизнес успешный, но и дом — полная чаша.
Я поняла, что это экзамен. Мой личный экзамен на профпригодность. И от его результатов зависело, как мой муж будет чувствовать себя в глазах своих новых кумиров.
Я решила, что не ударю в грязь лицом. Я не буду пытаться изображать из себя повара мишленовского ресторана. Я сделаю то, что умею лучше всего. Я приготовлю роскошный, щедрый, настоящий русский ужин. Я докажу ему, что моя «простая» еда тоже может быть высокой кухней.
Я готовилась к этому ужину, как полководец к решающей битве. Я составила меню. Заливное из осетрины. Утка, фаршированная гречкой и грибами. Кулебяка с четырьмя начинками. И на десерт — мой коронный торт «Наполеон», который требовал двух дней работы. Я объездила все рынки в поисках самых лучших, самых свежих продуктов. Я не спала две ночи. Я вложила в этот ужин всю свою душу, всё своё мастерство, всю свою любовь.
В субботу вечером всё было готово. Стол был накрыт моей лучшей скатертью. В центре стояла утка, румяная, благоухающая. Вокруг — тарелки с закусками, салатами. Дом наполнился такими ароматами, что голова шла кругом. Я посмотрела на дело рук своих и почувствовала гордость. Я сделала всё, что могла.
Пётр ходил вокруг стола, нервно потирая руки. Он был напряжён.
— Ты уверена, что это хорошая идея? — спросил он, глядя на кулебяку. — Может, надо было заказать суши?
— Петя, успокойся, — сказала я. — Всё будет хорошо.
Гости приехали ровно в семь. Ольга, как всегда, безупречная, в кашемировом платье. Роман — вальяжный и добродушный. Они вручили нам бутылку дорогого французского вина.
— Анечка, как у вас аппетитно пахнет, — сказала Ольга, входя на кухню. — Что-то такое… родное.
Мы сели за стол. Я начала подавать закуски. И сразу почувствовала что-то неладное. Гости были странно скованны. Они хвалили еду, но как-то дежурно, без энтузиазма.
— Очень вкусно, Аня, — говорил Роман, пробуя заливное. — Правда, Петя? Ты нас зря пугал.
Я напряглась. «Зря пугал»? Что это значит?
Ольга ковыряла вилкой кулебяку.
— Интересное сочетание, — протянула она. — Я такое пробовала в одном трактире в Суздале. Очень… аутентично.
Пётр сидел красный как рак и почти ничего не ел. Он постоянно подливал Роману вино и пытался говорить о бизнесе.
Когда я вынесла утку, воцарилась неловкая пауза.
— Ого, — сказал Роман. — Целая птица. Пётр, ты же говорил…
— Что я говорил? — перебил его муж, бросив на друга испепеляющий взгляд. — Я говорил, что моя жена очень старалась. Ешьте, пожалуйста.
Ужин проходил в атмосфере натянутого веселья. Я чувствовала себя ужасно. Я видела, что с моей едой что-то не так. Но не по вкусу. А по сути. Она была чужой на этом празднике жизни. Она была из другого мира. И гости, и мой собственный муж давали мне это понять.
Роман, выпив изрядно вина, под конец вечера расчувствовался. Он подошёл ко мне, когда я наливала чай, и по-дружески обнял за плечи.
— Аня, не слушай ты этого своего тирана, — громким шёпотом сказал он, кивая на Петра. — Он нам наплёл, что ты готовить не умеешь, что у нас тут будет ужас. А у тебя — пир на весь мир. Утка — божественная. Честное слово.
Он отошёл. А я осталась стоять с чайником в руках. Мир качнулся. Я медленно переваривала услышанное. Он. Мой муж. Сказал своим друзьям, что я не умею готовить. Он заранее извинился за меня. Он подготовил их к «ужасу».
Я не помню, как закончился вечер. Как ушли гости. Я двигалась как автомат. Я мыла посуду, а в голове стучала одна-единственная мысль: «Зачем?»
Когда я закончила, Пётр уже сидел на кухне. Он был зол.
— Ты довольна? — спросил он. — Роман напился и наболтал лишнего.
— Он сказал мне правду, Петя? — я села напротив. — Ты сказал им, что я плохо готовлю?
Он не стал отпираться. Он уверенно посмотрел на меня.
— Сказал. А что такого?
— Как «что такого»? — я не верила своим ушам. — Я два дня не спала, я готовила для твоих друзей. А ты за моей спиной говорил им, что я ни на что не способна?
И тут он встал и произнёс свою речь. Речь, которую я запомнила на всю жизнь. Он не кричал. Он говорил спокойно, назидательно, как говорят с неразумным ребёнком.
— Я предупредил друзей, что ты невкусно готовишь, чтобы они не ждали шикарного ужина. Зачем зря людей обнадёживать? Они привыкли к другой еде, к другому уровню. Я не хотел, чтобы они были разочарованы. И не хотел, чтобы мне было за тебя стыдно. Я просто подстраховался. Снизил ожидания, чтобы потом твоя утка показалась им не такой уж и плохой. Это обычный психологический приём.
Он смотрел на меня, ожидая, что я оценю его «гениальную» стратегию. А я смотрела на него, и видела перед собой совершенно чужого, незнакомого мне человека. Человека, который, чтобы не чувствовать стыда за меня, решил унизить меня заранее. Превентивно. Он не защитил меня. Он не сказал своим друзьям: «Моя жена готовит по-другому, но это очень вкусно». Он сказал им: «Моя жена плохо готовит, будьте снисходительны».
— Ты… ты меня предал, — прошептала я.
— Ой, только не надо этих громких слов, — поморщился он. — Никто тебя не предавал. Я просто позаботился о своей репутации. И о твоей, кстати, тоже. Так они остались довольны. А если бы я им нахваливал твою стряпню, они бы только посмеялись.
— Значит, моя еда — это стряпня?
— По сравнению с тем, как готовит Ольга, — да, стряпня, — безжалостно отрезал он. — Смирись с этим, Аня. У каждого свои таланты. Твой — не в кулинарии.
Он ушёл спать. А я осталась сидеть на своей сияющей, идеально чистой, но теперь такой чужой и холодной кухне. Вся моя любовь, вся моя забота, которую я годами вкладывала в еду для него, была растоптана и выброшена. Он не просто раскритиковал мою утку. Он обесценил всю мою жизнь.
Я не спала всю ночь. А утром, когда он ушёл на работу, я начала действовать. Я не стала плакать или бить посуду. Я сделала то единственное, что могла.
Я перестала готовить.
Совсем. Я убрала кастрюли и сковородки в дальний ящик. Я выкинула свою старую, верную кулинарную тетрадь. Вечером, когда Пётр пришёл домой, его ждал пустой стол.
— А где ужин? — удивлённо спросил он.
— Я не знаю, — ответила я, не отрываясь от книги. — Я же невкусно готовлю. Зачем зря продукты переводить?
— Ты что, обиделась? — усмехнулся он.
— Я сделала выводы, — поправила я. — Ты прав. Кулинария — это не мой талант.
Сначала он воспринял это как каприз. День, два он питался бутербродами. На третий — заказал пиццу. На четвёртый — начал злиться.
— Аня, это уже не смешно. Я хочу нормальной еды.
— Я тоже, — кивнула я. — Так что, когда пойдёшь в ресторан, захвати и мне что-нибудь.
Наш дом перестал пахнуть домом. Он наполнился запахом еды из коробок. Муж взбесился. Мы страшно поругались. Он кричал, что я издеваюсь над ним, что я веду себя как ребёнок.
— Нет, Петя, — сказала я. — Я веду себя как человек, которого унизили. И который больше не хочет этого терпеть. Ты хотел жену европейского уровня? Вот, получай. В Европе не принято, чтобы жена стояла у плиты по три часа. Там ходят в рестораны или заказывают еду.
Он пытался готовить сам. Это было жалкое зрелище. Его яичница пригорала, макароны слипались. Он злился ещё больше.
Прошёл месяц. Мы жили как чужие люди в одном пространстве. Он ел свою еду из коробок. Я и дети — свою, которую я готовила, когда его не было дома.
Однажды он пришёл с работы раньше обычного. И застал меня за этим занятием. Я варила детям их любимый куриный суп с лапшой. Аромат стоял на всю квартиру. Тот самый, родной. Он остановился на пороге. Долго смотрел на меня, на кастрюльку.
— Аня, — сказал он глухо. — Я больше так не могу.
Он сел за стол и закрыл лицо руками.
— Я был таким идиотом. Таким жалким, закомплексованным идиотом. Я так хотел быть похожим на них, на Романа с Ольгой, что готов был растоптать всё, что у нас было. Я каждый день давлюсь их модной едой, их правильными разговорами, и понимаю, что нет ничего отвратительнее. А потом прихожу домой, и здесь тоже… пусто. Я скучаю, Аня. Я так скучаю по твоей еде. По твоему супу. По тебе. Прости меня.
Я смотрела на его трясущиеся плечи. Мне не было его жаль. Но и злости я уже не чувствовала. Была только ледяная, всепоглощающая усталость.
Я молча налила ему тарелку супа. Поставила перед ним.
— Ешь.
Он поднял на меня глаза, полные слёз и надежды.
— Ты… ты меня простила?
— Я тебя накормила, — сказала я. — А прощение… его, в отличие от ужина, нужно заслужить. И это будет очень долгий процесс, Петя. Очень долгий.
Я не знаю, чем закончится наша история. Я снова начала готовить. Но что-то изменилось. Я готовлю не для него. Я готовлю для себя и для своих детей. Я готовлю, потому что я это люблю. А он… он просто человек, который живёт со мной в одном доме и ест мою еду. Он каждый день пытается доказать мне, что он изменился. Он моет посуду, он хвалит каждое моё блюдо, он перестал общаться со своими «друзьями».
Но я помню тот вечер. Я помню снисходительные улыбки, я помню вкус унижения. И я помню его слова. «Зачем зря людей обнадёживать?». Он действительно их не обнадёжил. Он показал им всем, а главное — мне, чего на самом деле стоит его любовь. И эта цена оказалась слишком низкой.
