Ольга всегда думала, что взрослая жизнь — это когда ты наконец-то начинаешь распоряжаться своей жизнью, как хочешь. Как взрослый человек. Но вот она стоит в кабинете, держит в руках приказ о повышении и чувствует, как будто опять — пятнадцать. И директор школы только что похвалила за диктант без ошибок. Только теперь вместо пятёрки — зарплата плюс сорок процентов, и таблички Excel — не в тетрадке, а в голове, ночами, когда не спится.
— Ну что, Ольга Сергеевна, поздравляем, — бодро говорит Ирина Борисовна из отдела кадров, — с завтрашнего дня вы — заместитель начальника. Всё честно: пахали, терпели, заслужили.
Ольга ставит подпись и выдыхает. Не то чтобы она об этом мечтала. Просто за восемь лет человек привыкает: поздние совещания, начальник с комплексом Наполеона, коллеги, которые перекладывают бумажки, как дети кубики. И вот теперь — признание. Маленькое, но своё.
По пути домой — обычный маршрут. «Пятёрочка», как всегда: молоко, сыр, помидоры. Креветки взяла не глядя — Серёжа их любит. И вино. Невелик праздник, конечно, но хоть какой-то.
Дома, как водится, её встретил не человек, а телевизор. На экране стреляли, кричали. Сергей, сидя в кресле, будто прирос к экрану своего телефона.
— Привет… — сказала она устало, скидывая туфли.
— Мама приезжала. Ждёт тебя, — ответил он, не глядя.
— Какая мама? — Ольга поставила пакеты на кухню. — Ты о чём вообще? Я только пришла.
Как назло, раздался звонок в дверь. Конечно. Лидия Петровна. Как всегда — без объявления войны, но с планом наступления.
На пороге стояла вся сияющая, в бежевом плаще и с таким выражением, будто пришла получить заслуженный орден за материнство.
— Ну наконец-то! А я уж думала, ты нарочно прячешься, — бодро воскликнула она и пошла мимо, будто хозяйка.
За ней ковылял Валерий Иванович. В глазах — вечная тоска по жизни, которой так и не случилось.
— Садитесь, — сказала Ольга, не надеясь ни на что хорошее.
— Олечка, душа моя, — запела Лидия Петровна, — ты ж теперь человек важный, с хорошей должностью… А у нас с Валерочкой, ну ты же знаешь — потолок течёт, проводка шипит, как змея. Одним словом — беда. А это всё — безопасность. Искра, и всё, пиши пропало…
— И? — сухо спросила Ольга, чувствуя, как между её ушами начинает пульсировать.
— Да что там! Мы подумали — ты возьмёшь кредит. Маленький. На ремонт. Всё для семьи. Не для себя же!
Сергей, не отрываясь от экрана, добавил:
— Да, норм тема. Мы с мамой прикинули — там вообще мелочь.
Ольга застыла.
— Мы?
— Конечно, мы! — оживилась свекровь. — А кто же ещё будет думать о вас? Мы ж одна семья!
Ольга почувствовала, как у неё внутри что-то хрустнуло.
— Подождите. Вы хотите сказать, что я должна взять кредит… на ремонт вашей квартиры?
— А кто ж ещё, Олечка? Валерочка на пенсии, Серёжина зарплата… сама понимаешь. А ты — у нас опора. Хозяйка! Женщина!
Сергей наконец поднял глаза:
— Ну чего ты так? Двадцать пять тысяч в месяц — это вообще фигня.
— И вы всё это решили… без меня?
— Олечка, ну что ты так болезненно воспринимаешь? — округлила глаза Лидия Петровна. — Мы ж не враги тебе. Просто надо понимать — семья, это обязанности. А ты чего такая нервная? Может, тебе к врачу?..
И вот тут что-то в Ольге окончательно лопнуло. Не громко. Но точно.
— Серьёзно? Мне — к врачу? Может, это вам — к терапевту. Или к психиатру, кто у вас там семейный. Потому что «мы решили» — это уже диагноз.
— Оля! — взорвался Сергей. — Ты что опять заводишься?! Мама просто предложила!
— Предложила?! Да вы тут уже бюджет сверстали, пока я работала!
И тогда — без истерик, без хлопаний дверью — она встала. Достала из шкафа сумку. Обычную, дорожную. Не в отпуск — в бегство. Набросала туда одежду, зарядку, пару книг.
— Ты что творишь?! — всполошилась Лидия Петровна. — Не делай драму!
— Олечка, ну ты чего? — попытался встать Сергей.
— Отдышаться, Серёж. Подумать. О том, кто здесь вообще человек. И кто кому — что должен.
И вышла. Вниз по лестнице, по привычке пересчитывая ступени. Каждый шаг — как лишняя мысль. Лишняя обида. Лишняя надежда. Всё — мимо.
Утром проснулась на диване у Наташки. Под пледом с надписью «Love» — такой смешной, из дешёвой синтетики. Зато уютно. И главное — никто не ждёт, что ты возьмёшь кредит ради чужого потолка.
— Ну что, подруга-боец, с почином тебя! — Наташка вынесла кофе. — Свобода, независимость и диван в придачу.
— Мне не развод нужен… — пробормотала Ольга. — Хотя… Может, как раз он и нужен.
— Я б твоему Сергею ещё вчера чемодан на лестницу выставила. И записку: “Вернусь, когда потолок сам себя отремонтирует.”
Ольга усмехнулась впервые за сутки.
— Это ведь не только про деньги. Это про то, как меня всё время едят ложечкой. Пока соглашаюсь — хорошая. Сказала “нет” — сразу истеричка.
— Классика жанра, — хмыкнула Наташка. — Я в таком кино уже снималась. Финал — аплодисменты, занавес и ипотека на мне.
Телефон пискнул. Сообщение от Сергея:
«Когда вернёшься, обсудим. Мама волнуется. Не будь эгоисткой.»
Ольга вздохнула.
— Наташ, можно я ещё пару дней у тебя поживу? Пока не пойму, кто я без всей этой “семьи”.
— Да хоть на год. Ты у меня как родная. Только не становись как Лидия Петровна, а то из дома выгоню.
Вечером — звонок. Потом ещё. Потом сообщение капслоком:
«ОЛЯ, МЫ СЕРЬЁЗНО ПОГОВОРИМ. ПРИЕЗЖАЙ.»
И она поехала. Надо было закончить эту пьесу. Или хотя бы выйти на сцену и сказать финальную реплику.
Сергей открыл дверь. Вид у него был, как у человека, который всё понял, но поздно.
— Заходи. Мама ждёт.
— Разумеется, — сказала Ольга. — Она всегда меня ждёт. С новыми идеями.
На кухне сидела Лидия Петровна. Прямая, как старый комод. Рядом — Валерий Иванович, читающий газету. Удобно: бумага прикрывает реальность.
— Ольга, — произнесла свекровь, — нам надо поговорить.
— О, я прямо вся — внимание, — ответила Ольга, и села. Без страха. Без надежды. С чувством собственного места. И того, что теперь — всё будет по-другому.
Она пришла не ругаться. Она вообще теперь старалась не ругаться. Слишком много лет ушло на сдерживание чужих эмоций, сглаживание углов, поиски компромиссов, которые всегда почему-то были не в её пользу. Но в этот вечер Ольга сидела за кухонным столом — в той самой квартире, где всё когда-то начиналось, — и в первый раз за долгое время чувствовала себя не женой, не невесткой, не «душечкой, ну ты же понимаешь» — а просто человеком.
Лидия Петровна, напротив, сидела прямо, как будто в кабинете у директора. В руках — чашка с чаем, глаза — холодные, губы — поджаты.
— Скажу прямо. Ты ведёшь себя неприлично. Сбежала. Оставила мужа. Не хочешь помогать семье. Ты вообще понимаешь, что рушишь свою же жизнь?
Ольга медленно поставила чашку на блюдце, глядя свекрови в глаза:
— Ага. Только знаете что? Это моя жизнь. И я решу, рушить её или нет.
Сергей, сидящий сбоку, поёрзал в кресле, словно под ним подушка зашевелилась.
— Оля, ну чего ты опять начинаешь?..
— Что начинаю? Говорить правду? Или отстаивать своё право жить не по вашим сценариям?
Лидия Петровна сцепила пальцы, как будто молилась — только не за мир во всём мире, а за возврат прежнего порядка.
— Очень жаль. Очень. Значит, так… — она сделала театральную паузу, глотнула чай. — Если ты не готова взять кредит и помочь семье, тогда… будь добра. Верни всё, что ты получила благодаря нашей семье. Кольцо. Подарки. Телевизор — мы с Валерочкой в складчину покупали. Машина — ты с Серёжей вместе брала. Значит, дели. Половина — наша.
Ольга как будто услышала что-то совсем не из этого времени. Из далёкого прошлого, где все взвешивают: кто больше дал, кто кому должен.
— Какая половина? — переспросила она медленно, чувствуя, как тепло отступает от кончиков пальцев.
— Наша, Олечка, — спокойно ответила Лидия Петровна. — Ты ж не одна тут живёшь. Всё — общее. Всё — семейное.
— Мам, ну ты, конечно, загнула… — пробормотал Сергей.
— Не загнула. Просто надо девочке напомнить: ответственность — это не только деньги зарабатывать. Это делиться. А не только брать.
Ольга встала. Всё было просто. Никаких истерик, слёз, ни даже обиды — только ясность. Она подошла к тумбочке, сняла кольцо, положила на стол. Ровно. Без дрожи.
— Телевизор? Забирайте. Машину? Поделим. Подарки? Ради Бога. Забирайте хоть ковёр с прихожей.
Лидия Петровна прищурилась.
— Вот и отлично. Вот когда останешься без всего, тогда и поймёшь: семья — это святое.
Ольга посмотрела на Сергея. Он всё так же молчал. Только губы сжаты, руки в кулаки. Ни взгляда, ни жеста.
И всё стало ясно.
— Сергей, — голос у неё дрожал чуть, но был твёрдым, — я завтра подаю на развод. Я так больше не могу. И не хочу. Живите. Как умеете.
Повернулась, взяла куртку.
— А кредит… — добавила уже с порога, — оформляйте сами. Вы же — семья.
Он догнал её у подъезда.
— Оля, стой. Подожди.
— Что?
— Ты правда всё вот так… до конца?
— А ты думал как? Что я переночую у Наташки, остыну, вернусь, всё забуду — и дальше будем жить, как будто ничего не было?
— Ну… да.
— Прости. Но я больше не хочу быть спонсором вашего семейного предприятия. И честно — не могу.
Сергей ссутулился, пнул ногой камешек.
— Ты одна не справишься…
— Ошибаешься. Одна — справлюсь. А вот рядом с тобой — нет.
Она ушла. Не оглядываясь. Не жалея.
В тот вечер телефон вибрировал бесконечно. Сообщения от Лидии Петровны сыпались, как горох на пол:
«Не вздумай подать на развод, пожалеешь!»
«Мы сделаем так, что ты не получишь ни копейки!»
«Где ты жить собираешься, интересно?»
Наташка, хмыкая, наливала чай:
— Оль, детка, это только начало. Дальше будет весело.
И правда.
На следующее утро — звонок из банка.
— Ольга Сергеевна, на ваше имя подана заявка на потребительский кредит. Подтверждаете?
— Простите… что?!
— Оформлена дистанционно. Вы действительно её подавали?
— Нет. Это не я.
Руки задрожали. Голос — тоже. Но внутри уже зарождалась новая Ольга. Та, которая не молчит.
Следующие дни были — как бой. Звонки в банк, объяснения, бесконечные «мы передадим, мы уточним», десять рабочих дней ожидания.
— Вы что там, дом на меня оформите за это время? — вспылила она в один из звонков. — Я кредит не оформляла!
Наташка наливала кофе, как солдат перед боем наливает порцию овсянки.
— Теперь у тебя война. Добро пожаловать.
— Да я даже знаю, кто подал. И с какого компьютера.
— Подавай заявление. Мошенничество. И адвоката найми. Не добрую тётеньку с очками, а такого, чтобы прокурор глаза отводил.
Кабинет капитана полиции был тусклым, пах пылью и старой мебелью.
— Так-с… Кто мог оформить кредит?
— Свекровь. Почти бывшая.
— И как она смогла?
— У нас был один ноутбук. Вся инфа — доступна. Даже пароли.
— Ну что ж, заявление примем. Но дело — долгое. И не факт, что будет результат. Родственные связи — это вам не преступный синдикат.
Ольга улыбнулась без улыбки.
— Я доведу. Хоть в эфир выйду. Хоть в Госдуму пойду. Хоть на Пушкинскую с плакатом.
— О, вы — серьёзная девушка.
— Нет. Я — взрослая.
А вечером — звонок от Лидии Петровны. Ольга взяла. Вовремя, чтобы услышать:
— Ты зря пошла войной, Ольга. Мы знаем про переводы твоей мамаше. Всё знаем!
— И что? Это моя мама. Пенсионерка. Я помогала. А вы даже на порог её не пустили.
— Ты тратила семейные деньги без согласия мужа! Верни! Всё!
Ольга отключила звонок. И вдруг рассмеялась. В голос. Горько, но уже — почти с облегчением.
— Сумасшедшие. Просто коллекционно.
Звонок от Сергея через день:
— Ты что творишь? Ты в полицию пошла?! Нам теперь позор! Родителям — позор!
— Оформление кредита без согласия — уголовка. Так, если что.
— Да никто тебя не доил! Ты просто неблагодарная!
— Прощай, Сергей. Надеюсь, мама найдёт вам нового инвестора.
Суд прошёл буднично. Двадцать минут. Бумаги. Подпись. Точка.
Машину продали — поделили. Телевизор ушёл Сергею. Кольцо Ольга оставила. Как символ — того, чего не будет.
А вечером — нотариус. Новый счёт. На своё имя.
На будущее.
— Ну что, теперь ты — свободная женщина, — Наташка чокнулась бокалом. — Как ощущения?
Ольга смотрела в окно. Вечер. Люди. Машины. Жизнь.
— Легко. Как будто дышать снова можно.
Через месяц пришло письмо. Почерк — тот самый, с завитушками. Лидия Петровна.
«Ольга! Мы обдумали. Ты — всё равно семья. Давай начнём заново. Мы тебе прощаем.»
Ольга читала письмо. Медленно, спокойно. Потом — порвала. На мелкие кусочки. Бросила в мусор.
— Нет, Лидия Петровна. Больше — никогда.
И поставила чайник.
