— Всё! Это будет наша спальня, а вот здесь — шкаф-купе, вот так, вдоль стены. А на окно жалюзи поставим. И никаких ковров, — Жанна стояла в центре пустой комнаты с глазами, полными блеска.
— Ну как скажешь… — Сергей тёр затылок, будто заранее предчувствовал подвох. Он всегда так делал — когда понимал, что спорить бесполезно, но соглашался с опаской, как будто брал кредит без процентов только на неделю.
Жанна и Сергей девять лет копили на эту двушку. Девять. Без отпусков, с просроченными телефонами, с кредитом на кредитную карту и сдачей бутылок в пункт приёма, потому что «всё на первый взнос». И вот — чудо. Они въехали.
Кто-то празднует новоселье с шампанским. Жанна мыла окна. Кто-то зовёт гостей. Жанна закручивала новые розетки.
А потом…
А потом пришла она. Та, чьё имя Жанна до сих пор не может произнести спокойно.
Светлана Алексеевна. Свекровь.
— У вас хорошо. Светло. А батареи горячие. У нас, конечно, не так… — сказала она, проходя мимо новенького дивана. — Ой, это вы сами выбирали?
— Сами, — сдержанно ответила Жанна, хотя и так знала, к чему клонит разговор.
— Дороговато, наверное… Но молодцы. Молодцы, что не на ерунду тратите. Хотя, конечно, Ленке бы диванчик сейчас не помешал. Её совсем жизнь помотала.
— Ленка? — Жанна чуть прищурилась, но всё ещё старалась держать лицо.
— Ну да. Леночка с детьми к нам вчера переехала. На время. Ну, ты знаешь, двое пацанов, шум, беготня. А у меня сердце… ты же в курсе. Мы подумали с Серёжей, что временно лучше им сюда. Тем более, вам, молодым, ничего страшного пару месяцев у нас пожить.
— Что вы подумали? — Жанна вдруг почувствовала, как у неё заложило уши. Пару месяцев? У неё?
— Ну ты не переживай. Всё по закону. Квартира оформлена на Сергея, ты ж не против?
Жанна молча посмотрела на мужа. Он не выдержал и отвёл взгляд.
— Ты тоже согласился? — еле слышно спросила она. Но в квартире будто хлопнули дверью.
— Это ненадолго, Жанн. Дети ж. Ленка с пацанами… Я ж не могу маму так подставить, — пробормотал он. — Ты ж сама говорила, что у неё давление.
— У неё давление, а у меня, значит, всё в норме, да?
— Жанн, ну не начинай. Всё же нормально. Твоя квартира — твоя же семья. Они тоже семья.
— Семья? — Жанна хохотнула. — А я тогда кто? Квартирант? Или… арендатор в браке?
— Не перегибай, — бросил Сергей и встал, чтобы уйти в ванную. Классика: громких разговоров он боялся больше, чем налоговой.
Переезд к свекрови был как выселение в коммуналку.
Маленькая кухня, где не было шанса на уединение. Жанна стояла у плиты, а за спиной щёлкал пультом телевизора кто-то третий. Чаще всего — сама Светлана Алексеевна.
— Жанна, не забудь — вечером супчик детям сварить. Ленка работает допоздна. Она у нас ответственная. Не то что некоторые, кто в отпуск уходит в феврале, — невинно заметила свекровь, налегая на творожок.
— Я на работе каждый день, — сквозь зубы ответила Жанна, не оборачиваясь.
— Ой, да я ж не тебе… Ты же у нас всегда на высоте. Почти как гостья, — с мягкой усмешкой.
Жанна понимала: её здесь не любят. Терпят. Как налёт в чайнике. Словно она живёт по ошибке.
— Мне кажется, она специально, — сказала Жанна подруге по телефону. — Она никогда меня не воспринимала. Ни разу даже имени моего не сказала без паузы. То «Ань… Жанна», то «Жень… Жанна». Словно проверить, а не передумал ли сын.
— Ты же понимаешь, зачем она это делает? — ответила подруга. — Она хочет, чтобы ты сама ушла. Чтобы руки не марать.
Жанна молчала. В этот момент с улицы донесся звон детского смеха и треск пластмассы. Младший сын Ленки опять уронил коробку с игрушками.
— Я тебе больше скажу, — продолжила подруга. — Она ждёт, когда ты сорвёшься. Чтобы сказать: «Вот, видите, истеричка. Я же говорила».
Жанна знала это. Она всё это понимала. Но каждый раз, когда ей хотелось рявкнуть, выбросить кастрюлю в окно, схватить Сергея за шкирку и притащить обратно в квартиру — её останавливало что-то старое, наивное. Что-то, что называется «надежда». Или глупость.
Вечером, когда все уже спали, она зашла на сайт «Госуслуги». Страх в груди бился, как птица.
Она нажала: оформить долю собственности на совместно нажитое имущество.
— Ты чего там делаешь? — раздался за спиной голос Сергея.
— Готовлюсь стать хозяйкой. А не гостем.
— Ты не могла со мной обсудить?
— А ты со мной обсуждал, когда переселил свою сестру в нашу квартиру?
— Да Ленка же…
— ЛЕНКА НЕ МОЙ МАРКЕТИНГ-ПРОЕКТ! Я не обязана её содержать! Я НЕ ОБЯЗАНА жить с твоей мамой, делить с ней полотенце и слушать, что я плохо чищу картошку!
— Не ори. Люди спят.
— Вот именно, что все спят. Кроме меня.
На следующий день она приехала в свою квартиру. С ключом.
Там пахло чужими носками, на стене висел детский рюкзак с «человеком-пауком», на подоконнике стояли полные кружки с засохшими макаронами.
Жанна стояла в дверях, как чужая. Как будто это не её девять лет жизни были в этих стенах.
Из комнаты вышла Ленка. В растянутой футболке. Без стеснения.
— Ты чего приперлась без звонка?
— Это моя квартира, Лен. Я могу приходить хоть в три ночи.
— Ну ты ж уже ушла. Значит, как бы… отказалась.
— Оформляю свою долю. Будешь платить за аренду. Или собирай вещи.
— Да ты офигела?!
— Нет. Я проснулась.
Светлана Алексеевна молчала, как обычно, с выражением святой обиды на лице. Чай она сегодня наливала себе демонстративно громко, чтобы было слышно всем, особенно Жанне.
Жанна сидела на краешке стула в кухне, будто ждала приёма у врача. Только вместо белого халата — халат цветастый, в облипку. И диагноз тот же — хроническая неприязнь свекрови.
— У нас в доме всегда было уважение, — вздохнула Светлана Алексеевна, помешивая чай так, что ложка гремела о фарфор, как звоночек скорой. — А сейчас… только нотариусы да угрозы.
— Я не угрожала. Я предупредила, — Жанна не повышала голос, но в нём сквозил лёд. — И, кстати, квартира куплена в браке. Оформляю свою часть. Всё по закону.
— Закон… — с усмешкой повторила свекровь. — Сейчас все закон вспомнили. А как мой Серёжа тебя поднимал, по клиникам возил, когда ты забеременеть не могла — ты закон вспоминала? Нет. Тогда ты просто сидела и плакала. И кто тебе утешал? Я.
— Да, а потом в той же клинике ты сказала, что нам бы лучше взять кошку. Потому что «от такой нервной матери нормальных детей не будет». Не забыла, спасибо.
Сергей в этот момент сделал классический манёвр — встал и вышел в ванную. Вода пошла шумно, как симфония умывания. Он всегда «умывался», когда назревал шторм.
— Ну и живи ты со своей долей, — рявкнула вдруг свекровь, вставая. — Только не приходи потом обратно, когда тебя опять судьба обломает. У таких, как ты, всегда всё через войну!
— Лучше уж война, чем вечная оккупация, — выдохнула Жанна.
Через два дня Жанна переехала обратно. В свою квартиру. В свою долю. Открыла дверь, сняла пальто, поставила чайник. Тишина была такой плотной, что даже чайник засвистел осторожно.
Ленка с детьми съехала. Правда, оставила жирный след: сломанная дверца шкафа, фломастеры на стене и ободранный подоконник.
— Ну хотя бы следы остались. А то, знаешь, жили как тараканы — в темноте и втихую, — пробормотала Жанна себе под нос, и впервые за долгое время уселась на диван. Своё место.
Сергей приехал через день. Без цветов, без пакетов. Просто пришёл, как будто его кто-то ждал.
— Что? — спросила она, даже не подняв глаз от пульта.
— Я… Я не могу так. Ты поставила всех в неудобное положение.
— Я поставила?
— Ленка на улице. Мама с давлением. А ты тут, с документами и требованиями.
— А ты где был, когда меня выгоняли из квартиры?
— Да не выгоняли тебя! — взорвался он. — Это временно было!
— Временно? Сергей, в этом доме временным стало всё. Начиная от любви и заканчивая твоими обещаниями.
Он молчал. Потом сел. Сел, как падают. С плеч — груз, с лица — всё разом.
— Мне кажется, мы с тобой чужие стали, Жанн.
— А мне кажется — мы ими и были. Просто я раньше сильнее старалась казаться своей.
— Это потому что ты всегда против моей семьи. Всегда недовольна.
— Я не против семьи. Я против беззубой зависимости. Против того, что взрослые люди у нас вечно дети. Против того, что я — просто приложение к тебе, как твой кошелёк или ключи.
— Что ты хочешь?
Жанна вздохнула. Долго.
— Я хочу, чтобы со мной считались. Чтобы моя жизнь была моей, а не твоей мамы, твоей сестры или кого-то ещё. Я не хочу делить свою постель с твоим чувством вины.
Он опустил голову. Было понятно — либо он уйдёт, либо сдастся. Но не изменится.
— Ты знаешь, что мама теперь тебя видеть не хочет?
— А ты знаешь, что я хочу спать спокойно и просыпаться без чувства, что я снова в гостях?
— Мы можем это пережить, — пробормотал он, едва слышно.
— Мы и так это переживаем. Каждый день. Только я уже без тебя.
— То есть?.. — он поднял глаза.
— То есть ты или со мной — здесь, в этой квартире, без приветов от Ленки и посылок от мамы. Или — свободен. В прямом смысле.
Он молчал. А потом встал. Быстро, резко. Подошёл к двери.
— Я перезвоню, — выдавил он.
— Не торопись. У тебя теперь есть, где пожить.
Дверь хлопнула.
Жанна села обратно. Наливала чай с какой-то странной лёгкостью. Как будто потеряла что-то тяжёлое. А взамен получила место. Пространство. Угол.
СВОЙ угол.
Ночью позвонил бывший одноклассник. Из тех, кто вечно в «старых друзьях», но внезапно пишет, как только ты меняешь аву на что-то с глазами.
— Привет, Жанн. Случайно наткнулся. Ты как?
Она улыбнулась. Впервые за неделю.
— Освобождаюсь. А ты?
— А я только понял, что всё в жизни нужно начинать с главного — с того, кто рядом, когда плохо.
— Поздновато понял?
— Никогда не поздно, если человек остался.
Жанна впервые за месяц проснулась не от звона чашек или детского рева. Ни скандалов, ни чужих тапок под дверью. Только утренний свет и… тишина.
Стало непривычно. Даже страшно. Как будто тишина сейчас что-то скажет.
Она встала, прошла в кухню, включила чайник. Молча, на автопилоте. Села. Смотрела в окно. За окном сосед опять курил в трусах, как ни в чём не бывало, как будто в его жизни не рушилось ничего. Ни браков, ни надежд.
И тут — звонок в дверь. Один. Второй. Долгий, назойливый, с напором.
— Ну кто бы сомневался, — буркнула Жанна и пошла открывать.
На пороге стоял Сергей. С рюкзаком. В спортивных штанах и с лицом человека, который либо ночевал в машине, либо у мамы на диване. Обе версии одинаково жалкие.
— Можно поговорить? — без уверенности спросил он.
— А что, поговорить — это теперь то, что ты умеешь делать? Внезапно?
— Жанн… не начинай. Я не за этим.
— А за чем?
— Я хочу… попробовать по-другому.
— Это ты до меня дошёл, когда мама тебя выгнала за то, что ты «женатый и без квартиры»?
Он сглотнул. И да, не ответил. Потому что правда — она как чай без сахара. Горькая. Особенно с утра.
— Я хочу вернуть нас, — сказал он тихо. — Но на новых условиях. Только ты и я. Без посторонних. Без мамы, без Ленки, без этих твоих вечных подозрений…
— Моих подозрений?
— Ну да. Ты же всегда думала, что я на их стороне.
— Потому что ты и был.
Он снова промолчал.
— Я думал, ты не сможешь одна. Честно, — добавил он. — А ты… ты меня даже не позвала.
— Потому что ты уже ушёл. Я не звала тебя — я наблюдала.
— За чем?
— За тем, как ты будешь объяснять маме, почему твоя жена живёт на съёмной даче, пока в её квартире бегают чужие дети. И за тем, как ты с ней чай пьёшь, пока я в своей квартире оформляю документы с юристом. Сергей, ты же не ребёнок. Хотя… кто тебя знает.
— Я был слаб. Признаю. Я не справился. Мне проще было молчать, чем вылезать из их плена.
— А я? Я должна была ждать, пока ты созреешь?
Он вздохнул.
— Я пришёл не просить. Я пришёл, потому что понял: без тебя — пусто. Даже у мамы с пирогами.
Жанна смеялась. Впервые — искренне.
— Пирогами она тебя решила? Сильно.
— Да мне уже сладкое в горле стоит. У них там всё — как на поминках. Только кто умер — непонятно. Или чувства, или я.
— Ты.
— Спасибо, — усмехнулся он.
Повисла пауза.
— Я просто хочу… — начал он, но она подняла руку.
— Стоп. Ты хочешь. А я?
Он замер.
— Я хочу жить без страха. Без страха, что меня выгонят из собственной квартиры, что мой муж молча сдаст меня в жертву. Я хочу в своих стенах быть хозяйкой, а не жертвой семейного консилиума.
Он кивнул. Медленно, тяжело, но кивнул.
— Можно я просто посижу? Молча. Здесь. Рядом.
Жанна прошла на кухню, налила ему чаю. Без сахара. Поставила перед ним.
— Вот. Как ты любишь. Горько, но честно.
Он взял кружку, сделал глоток.
— А можно иногда сладкое?
— Можно. Если заслужишь.
Они молчали. На столе — тишина, в кружках — пар, между ними — что-то похожее на примирение, но не то, что было раньше. Лучше. Спокойнее. Взрослее.
И вдруг снова — звонок в дверь. Два раза. Нагло.
Жанна встала и открыла. На пороге стояла Светлана Алексеевна. С сумкой, с выражением лица, как будто сюда её пригласили.
— Ну, я надеюсь, мы всё обсудим, как цивилизованные люди. Я тут подумала…
— Подумайте в коридоре, — спокойно сказала Жанна. — Мы заняты.
— Но я мать! — всплеснула руками свекровь.
— А я жена. Пока что, — бросила Жанна. — И если вы не уйдёте — вызову полицию. Да, в свою квартиру. Да, на вас.
Сергей встал. Медленно подошёл к матери.
— Мам, иди домой.
— Ты с ней? — поражённо спросила она.
— А с кем ещё, по-твоему?
Он закрыл дверь перед матерью. Медленно. Без гнева, без шума. Просто закрыл.
Жанна выдохнула. Не победа — но шаг. Не счастье — но шанс.
Она посмотрела на Сергея.
— Это твой первый взрослый поступок за всё время.
— Ну, я расту.
— Посмотрим, дорастёшь ли до посуды, — усмехнулась она и ушла в кухню.
А он пошёл мыть. Без команды. Потому что понял: теперь всё не шутки. Теперь — по правилам. По её.
