— Алло, Витенька? Узнал? Это тётя Люда. Ты чего не звонишь, не пишешь? Совсем нас, стариков, забыл…
Голос сестры Алевтины Семёновны, Людмилы, был сладким, как перезрелая дыня, и таким же приторно-фальшивым. Виктор, который как раз помогал Петру с чертежом для школьного проекта, поморщился и отошёл с телефоном к окну.
— Здравствуй, тёть Люд. Да замотался что-то, работа, дети…
— Ой, да знаем мы твою работу! — хихикнула тётка. — Василиска твоя в ежовых рукавицах держит, поди? Шаг влево, шаг вправо — расстрел? Ну да ладно, я не за тем звоню. У мамы твоей юбилей скоро, семьдесят лет! Мы решили сюрприз ей устроить. Ресторан заказали, всю родню собираем. С вас, как с самых близких, подарок главный и присутствие обязательное! Не обсуждается!
Виктор похолодел. Последние три месяца были самыми спокойными за долгие годы. После того памятного дня, когда вскрылась правда об аферисте Эдуарде, Алевтина Семёновна затаилась. Она не звонила, не приходила, изображая смертельную обиду. Виктор, по настоянию Василисы, связался с юристом, и они начали долгий и муторный процесс подготовки документов для процедуры банкротства. Коллекторы, получив официальное уведомление от юридической конторы, поутихли. Жизнь в семье медленно, со скрипом, начала возвращаться в мирное русло. Виктор старался как мог: больше времени проводил с детьми, во всём помогал жене, даже пытался научиться готовить, что вызывало у всей семьи приступы хохота. Хрупкое равновесие, которое он так ценил, сейчас оказалось под угрозой.
— Тёть Люд, я не знаю… — начал он неуверенно. — У нас сейчас сложно с деньгами, и вообще…
— Что значит «не знаю»?! — голос тётки мгновенно стал жёстким. — Это мать! Она тебя одна на ноги поставила! А ты её на юбилей поздравить не хочешь? Перед людьми стыдно будет! Все спросят: а где же любимый сыночек Витенька? Что я им отвечу? Что его жена-ведьма не пустила?!
Он почувствовал, как по спине пробежал знакомый липкий страх. Этот приём — давление на чувство вины и апелляция к мнению окружающих — был фирменным в их роду.
— Я поговорю с Васей, — сдался он.
— Вот и поговори! — отрезала тётка. — Жду звонка с хорошими новостями!
Вечером, когда дети разошлись по своим комнатам, он решился на разговор. Василиса сидела в кресле с книгой, но он видел, что она не читает, а просто смотрит в одну точку. Она всё ещё не до конца оправилась от пережитого, в её глазах часто появлялась тень усталости и тревоги.
— Вась, — он присел на край дивана. — Звонила тётя Люда.
Она медленно перевела на него взгляд. — И что же хотела эта добрая женщина?
— У мамы юбилей. Семьдесят лет. В субботу. Вся родня собирается.
Василиса молчала, но Виктор видел, как напряглись её плечи. — И нас, конечно, пригласили, — закончил он еле слышно.
— Мы не пойдём, — сказала она ровно, без эмоций.
— Я так и думал. Я ей так и сказал почти… Но она… Вась, ты же понимаешь, как это будет выглядеть? Все подумают, что это мы её бросили, что ты меня против неё настроила. Мама же наверняка им такую версию преподнесла.
— Мне всё равно, что они подумают, — её голос стал ледяным. — Я не собираюсь сидеть за одним столом с женщиной, которая пыталась разрушить нашу семью и повесить на моих детей миллионный долг. Я не хочу видеть её лицемерное лицо и слушать лживые поздравления от её сестры-подпевалы.
— Но, Вась… семьдесят лет… Может, надо как-то… переступить? — он смотрел на неё с мольбой.
Василиса закрыла книгу и встала. Она подошла к нему и посмотрела ему прямо в глаза. — Переступить? Витя, ты опять начинаешь? Ты хочешь, чтобы я переступила через себя, через унижение, через предательство? Чтобы мы пришли туда, и твоя мать при всей родне разыграла из себя жертву, а меня выставила чудовищем? Нет. Хватит. Я больше не играю в эти игры.
Он опустил голову. — Я понимаю. Ты права. Просто… стыдно перед людьми.
В этот момент Василисе стало его так жаль, что у неё сжалось сердце. Он был взрослым мужчиной, хорошим специалистом на работе, но в вопросах, касающихся его матери и родни, он превращался в беспомощного мальчика, который больше всего на свете боится, что его будут ругать.
Она села рядом с ним и взяла его за руку. — Витя, послушай. Ты боишься не того. Стыдиться нужно не мнения тёти Люды. Стыдиться нужно было тогда, когда ты готов был принести в жертву будущее Кати и Пети. А сейчас… сейчас у нас есть шанс всё исправить.
Она помолчала, собираясь с мыслями. В её голове внезапно созрел план. Дерзкий, рискованный, но, возможно, единственно верный. — Знаешь что? — сказала она медленно, внимательно глядя на мужа. — А мы пойдём.
Он поднял на неё удивлённые глаза. — В смысле? Ты же только что…
— Я передумала, — в её глазах появился стальной блеск. — Мы пойдём на этот юбилей. И не просто пойдём. Мы устроим Алевтине Семёновне такой праздник, который она запомнит на всю оставшуюся жизнь.
Подготовка к юбилею превратилась в секретную операцию. Виктор, воодушевлённый решимостью жены, впервые в жизни почувствовал себя не жертвой обстоятельств, а игроком, готовящимся к решающей партии. По указанию Василисы, он купил самый большой и красивый букет роз, какой только смог найти, и дорогой подарок — новый смартфон последней модели. «Чтобы было удобнее в соцсетях сидеть», — с ехидной улыбкой пояснила Василиса.
Сама же она готовила главный «подарок». Она связалась со всеми, кто мог подтвердить её историю. Поговорила с соседкой, тётей Валей, которая согласилась, если понадобится, рассказать, как Алевтина Семёновна всё лето хвасталась своим «протеже». Катя, обладавшая талантом сыщика, нашла в интернете ещё двух «фей-крёстных» афериста Эдуарда и списалась с ними. Одна из них, обманутая пенсионерка из другого города, прислала Кате скриншоты своей переписки с мошенником, где он использовал те же самые формулировки, что и в общении с Алевтиной Семёновной. Это была настоящая бомба.
В субботу они приехали к ресторану. Виктор заметно нервничал, теребя узел галстука. Василиса, наоборот, была спокойна и сосредоточена. На ней было элегантное тёмно-синее платье, которое подчёркивало её стройную фигуру и делало её похожей на королеву, прибывшую на суд.
В банкетном зале уже собралась вся родня. Человек тридцать. Шум, гам, смех. В центре всего этого, на троне во главе стола, восседала именинница. Увидев их, Алевтина Семёновна скорчила страдальческую мину, но тут же сменила её на радостную улыбку, когда Виктор шагнул к ней с огромным букетом.
— Сыночек! Витенька! Я уж думала, не придёте! — заворковала она, принимая цветы. — Здравствуй, Василиса, — бросила она невестке через плечо, не удостоив её взглядом.
Родственники смотрели на Василису с плохо скрываемым осуждением. Тётя Люда, проходя мимо, прошипела ей на ухо: «Хоть бы раз в жизни совесть взыграла, пришла всё-таки». Василиса лишь загадочно улыбнулась в ответ.
Праздник шёл своим чередом. Говорились тосты, один слащавее другого. Алевтину Семёновну превозносили как мать-героиню, мудрую женщину и пример для подражания. Она млела от удовольствия, изредка бросая на невестку торжествующие взгляды. Она была в своей стихии, в центре внимания, обожаемая и несчастная одновременно.
Василиса молча ела салат и ждала. Она знала, что свекровь не удержится от прямой атаки. И она не ошиблась. Когда очередь говорить тост дошла до тёти Люды, та встала, обвела всех трагическим взглядом и начала:
— Я хочу поднять этот бокал за мою сестру, за нашу Алю. За её золотое сердце. Она всю жизнь жила для других, для сына, для внуков. Последнюю копейку отдаст! Вот и недавно… хотела как лучше, для семьи старалась… а её не поняли. Оклеветали. Самые близкие люди отвернулись, нож в спину всадили!
Она сделала паузу, чтобы все могли оценить драматизм момента, и посмотрела прямо на Василису. — Есть такие женщины… чёрные вдовы… которые сыновей от матерей отваживают, семьи рушат. Дай бог, чтобы на их пути такие не встречались! За тебя, сестричка! За твою доброту, которую не все способны оценить!
В зале повисла напряжённая тишина. Все смотрели на Василису. Это был публичный плевок в лицо. Виктор побагровел и уже открыл было рот, чтобы ответить, но Василиса мягко положила руку ему на плечо, останавливая его.
Она медленно встала. В руке у неё был бокал с минеральной водой. — Спасибо, тётя Люда, за такой… душевный тост, — её голос звучал спокойно и отчётливо, и все невольно прислушались. — Вы правы, доброту Алевтины Семёновны действительно не все способны оценить по достоинству. Особенно те, кто этой добротой бессовестно пользуется.
Алевтина Семёновна напряглась. — Что ты имеешь в виду? — процедила она.
— Я имею в виду, что раз уж мы начали говорить о семейных делах так открыто, при всех, то, наверное, стоит рассказать всю историю целиком, а не только ту её часть, которая выгодна вам, — Василиса обвела взглядом притихших родственников. — Вы все здесь считаете меня монстром, который обижает бедную свекровь и настроил против неё сына. Что ж, я дам вам возможность составить собственное мнение, основанное на фактах, а не на сплетнях.
Она достала из сумочки телефон. — Вы все слышали про «ремонт на даче», на который Алевтине Семёновне понадобились деньги. Большие деньги. Почти миллион рублей. Вот только был один нюанс. Этот «ремонт» имел имя. Его звали Эдуард.
Она включила телефон и открыла фотографии. — Познакомьтесь, — она начала медленно идти вдоль стола, показывая экран каждому. — Это тот самый «племянник подруги», молодой и талантливый «стартапер». Вот он на фоне дорогой машины, купленной, очевидно, на деньги таких же сердобольных «фей-крёстных». А вот его посты с благодарностями. А вот… — она открыла скриншоты переписки, — а вот его задушевные беседы с другой обманутой женщиной. Те же слова, те же обещания.
Лица родственников вытягивались. Они смотрели то на экран, то на мертвенно-бледную Алевтину Семёновну. — Но и это ещё не всё, — продолжала Василиса, вернувшись на своё место. — Деньги Алевтина Семёновна брала не в банке. Она брала их в микрофинансовых организациях. Под бешеные проценты. Когда пришло время платить, она пришла к нам. И потребовала, чтобы мы с Виктором взяли на себя её долг. Она хотела, чтобы я стала созаёмщиком по кредиту на миллион. Чтобы я рискнула будущим своих детей, их образованием, их жильём, чтобы покрыть её авантюру.
Она сделала паузу, давая словам впитаться. — Когда я отказалась, меня назвали бессердечной. Когда мой муж, единственный сын, попытался выяснить правду, ему солгали в лицо. Когда моя дочь, его внучка, рассказала то, что слышала от соседей, её обвинили во лжи. Нас пытались заставить платить за чужую глупость и безответственность, манипулируя сыновьим долгом и чувством вины.
Она посмотрела прямо на свекровь, в глазах которой теперь плескался ужас. — Так скажите мне, дорогие родственники, — её голос зазвенел от сдерживаемых эмоций, — кто здесь на самом деле всадил нож в спину? Женщина, которая защищала свою семью и своих детей? Или мать, которая была готова принести их в жертву ради молодого афериста, который называл её «второй мамой»?
В зале стояла мёртвая тишина. Было слышно лишь тяжёлое, прерывистое дыхание Алевтины Семёновны. — Врёт… Она всё врёт! — вдруг взвизгнула она, вскакивая. — Это клевета! Она меня ненавидит! Хочет опозорить! Витя, сынок, скажи им, что это неправда!
Все взгляды обратились к Виктору. Это был его момент. Момент истины. Он медленно встал, высокий, мрачный, и посмотрел на свою мать. В его взгляде не было ни жалости, ни страха. Только горькое разочарование.
— Мама, хватит, — сказал он тихо, но так, что его услышал каждый. — Это всё правда. И ты это знаешь. И я это знаю. Василиса говорит правду. Каждое слово.
Это было страшнее любого крика. Спокойное, усталое признание сына стало для Алевтины Семёновны последним ударом. Она обвела всех безумным взглядом, ища поддержки, но видела лишь осуждение, недоумение и брезгливость. Она открыла рот, чтобы что-то крикнуть, но из горла вырвался лишь какой-то сдавленный хрип. Она схватилась за сердце и начала медленно оседать на стул.
Тётя Люда подскочила к ней, запричитала: «Алечка, что с тобой? Воды! Врача!». Но это уже был фарс. Спектакль был окончен.
— Мы, пожалуй, пойдём, — сказала Василиса. Она взяла мужа под руку. — С юбилеем вас, Алевтина Семёновна. Надеюсь, этот подарок вам понравился.
Они повернулись и пошли к выходу. Катя и Петя, молчавшие всё это время, поднялись и пошли за ними. Они шли через весь зал, через ряды притихших родственников, с высоко поднятыми головами. Впервые за много лет они чувствовали себя не просто семьёй, а единой, несокрушимой командой.
В машине они ехали молча. Но это было не то гнетущее молчание, что царило в их доме последние месяцы. Это было молчание освобождения. Когда они подъехали к дому, Виктор заглушил мотор, но выходить не спешил.
— Спасибо, — сказал он, не поворачивая головы.
— За что? — спросила Василиса.
— За всё. За то, что открыла мне глаза. За то, что не позволила мне совершить самую большую ошибку в моей жизни. За то, что ты сильнее меня.
Он повернулся к ней, и в свете уличного фонаря она увидела на его щеках слёзы. — Прости меня, Вася. Если сможешь. Я был слепым, глухим, трусливым идиотом. Я чуть не потерял вас. Тебя, Катю, Петьку… Самое дорогое, что у меня есть.
И в этот момент лёд, сковывавший сердце Василисы, окончательно растаял. Она увидела перед собой не маменькиного сынка, а своего мужа, мужчину, которого она когда-то полюбила, который оступился, но нашёл в себе силы признать это. Она наклонилась и поцеловала его. — Я люблю тебя, Витя.
Дети на заднем сиденье деликатно кашлянули. — Мам, пап, может, домой пойдём? «А то неловко как-то», —пробасил Петя. Все рассмеялись. Впервые за долгое время — искренне и легко.
Жизнь после юбилея изменилась. Заявление на раздел имущества Василиса отозвала. Это больше не было нужно. Виктор доказал, на чьей он стороне. Процедуру банкротства Алевтины Семёновны они довели до конца. Теперь все её финансовые дела находились под контролем назначенного управляющего, что исключало любые новые «стартапы».
С родственниками общение сошло на нет. Никто больше не звонил. Стена отчуждения, выстроенная ложью Алевтины Семёновны, после её разоблачения стала непробиваемой. Но никто в их маленькой семье об этом не жалел. Они поняли, что кровное родство — это ещё не семья. Семья — это там, где тебя любят, ценят и защищают.
Катя поступила в университет на бюджет, чему все были несказанно рады. На сэкономленные деньги ей купили небольшую, но уютную студию недалеко от вуза. Петя получил свой долгожданный мощный компьютер и с головой ушёл в программирование.
Однажды летним вечером они все вместе сидели на даче, той самой, которую якобы нужно было ремонтировать. Виктор доделал новую беседку, Василиса разбила шикарный цветник, пахло жасмином и шашлыком. Они смеялись, вспоминая что-то смешное из прошлого. И в этот момент Василиса посмотрела на своих повзрослевших детей, на своего мужа, который смотрел на неё с любовью и благодарностью, и подумала: надо же, как странно устроена жизнь.
