Надя стояла у окна, глядя, как Виктор торопливо застёгивает куртку. Опять. Третий раз за неделю.
— К Серёжке еду, — бросил он, не поднимая глаз. — Ванну ему помочь установить.
— Хорошо, — сказала она.
Хорошо? Да что хорошего-то?! Братец его живёт через весь город. Ванну можно за день установить, а не растягивать на месяцы. И одеколон этот новый. Откуда у него вдруг одеколон? За двадцать лет брака Виктор пользовался одним и тем же «Русским лесом». А тут — что-то французское.
— До свидания, — он чмокнул её в щёку и исчез за дверью.
Надя так и осталась стоять у окна. Смотрела, как он садится в машину. Как заводит мотор. Как уезжает.
И тут зазвонил телефон.
— Алё, Надюша? — голос Серёжи, деверя, был каким-то растерянным. — А Витька дома? Мне срочно надо с ним поговорить.
У Нади внутри что-то оборвалось.
— Он же к тебе поехал, — медленно проговорила она.
— Ко мне? — удивился Серёжа. — А что он не предупредил, что едет ко мне?
Трубка выскользнула из её рук. Где-то далеко Серёжин голос продолжал что-то спрашивать.
Вот так. Одна фраза — и двадцать лет рушатся. Как карточный домик.
Надя медленно подняла трубку:
— Серёж, я перезвоню.
Положила. Села на диван. И поняла — больше она притворяться не будет.
Больше не будет делать вид, что не замечает. Что не видит, как он прячет телефон, когда она входит в комнату. Как вздрагивает, если она заходит неожиданно. Как стал холоднее к ней.
— Всё, — сказала она вслух. — Хватит.
На следующий день, когда Виктор снова собрался «к брату», Надя тоже оделась.
— Куда ты? — спросил он, застывая в дверях.
— В магазин, — соврала она. Легко так соврала. Как он.
Виктор кивнул и вышел. А Надя подождала пять минут и поехала за ним.
Знаете, что самое страшное в предательстве? Не сам факт. А то, что ты вдруг понимаешь — ты уже давно всё знала. Просто боялась себе в этом признаться.
Надя ехала за мужем и думала о том, что готова была к чему угодно. К любовнице. К долгам. К проблемам на работе.
Ко всему, кроме того, что увидела.
Виктор ехал не к брату. Конечно, не к брату.
Надя сидела в своей машине, паркуясь через дорогу от того кафе, куда зашёл муж. И всё внутри неё дрожало. Руки тряслись так, что она едва могла держать руль.
«Может, всё-таки деловая встреча?» — пыталась она себя обмануть.
А потом увидела ее.
Молодая. Лет двадцати пяти, не больше. Длинные светлые волосы, узкие джинсы, розовая кофточка. Она шла к их столику, улыбаясь. И Викторсмотрел на нее так, как давно не смотрел на Надю.
— Нет, — прошептала Надя. — Нет, нет, нет…
Виктор поднялся, обнял девчонку. Поцеловал. В губы. На глазах у всех. А потом достал из пакета букет роз.
Те самые, которые он ей дарил в молодости. Которые перестал дарить после рождения сына? Или еще раньше? Она даже не помнила.
Надя сидела в машине и плакала. Беззвучно. Слёзы катились по щекам, а она не могла пошевелиться. Не могла отвести взгляд от той картины — как её муж смеётся с какой-то девчонкой.
Как нежно гладит её руку.
Как наклоняется к её уху и что-то шепчет.
То есть, она стирала, готовила, убирала, терпела его молчание, его равнодушие, его «я устал»?
А он встречался с девчонкой, которая годится ему в дочери.
Надя завела машину и уехала. Домой. По дороге останавливалась два раза — чтобы прийти в себя. От стресса, от шока, от понимания того, что жизнь только что разбилась вдребезги.
Дома она села на кухне и просто сидела. Смотрела в стену.
Виктор вернулся в половине одиннадцатого. Веселый. От него пахло женскими духами.
— Как дела? — спросил он, как ни в чём не бывало.
— Хорошо, — ответила Надя. — А у Серёжи как дела с ванной? — продолжала она, глядя мужу в глаза.
Виктор на секунду замер. Только на секунду. А потом как ни в чём не бывало:
— Да нормально. Почти закончили. Завтра, наверное, доделаем.
Лгун. Обычный, подлый лгун.
— Понятно, — кивнула Надя.
Три дня она молчала. Ела, работала, убирала, готовила ужин. Как робот. Виктор ничего не замечал. Или делал вид, что не замечает.
На четвертый день она всё рассказала Виктору. Спокойно. Без истерик.
— Я знаю про неё. Знаю про ваши встречи. Знаю, что никакого брата ты не видел уже месяц.
Виктор побледнел. Попытался что-то сказать, но Надя подняла руку:
— Не надо. Не унижайся. И меня не унижай. Мы оба понимаем, что происходит.
Он вздрогнул от её слов.
— Это просто, мимолётное увлечение,— пробормотал он. — Ты же понимаешь, кризис среднего возраста, мужчинам иногда нужно…
— Заткнись, — тихо сказала Надя. — Просто заткнись.
Виктор замолчал.
— Двадцать лет, — продолжала она. — Двадцать лет я была твоей женой. Рожала твоего сына. Стирала твои носки. Готовила твой борщ. Слушала твои жалобы на работу. Терпела твоё молчание. Прощала твою грубость. И что получила взамен?
— Надя.
— Чтополучила взамен?! — крикнула она. — Измену с двадцатипятилетней дурочкой!
Она встала, подошла к шкафу, достала чемодан.
— Что ты делаешь? — испугался Виктор.
— То, что должна была сделать давно. Ухожу.
— Надя, подожди. Мы можем это обсудить. Я могу объяснить.
— Объяснить? — она развернулась к нему. — А что ты объяснишь? Что любишь её? Или что любишь меня? И то, и другое — ложь. Ты никого не любишь, Виктор. Ты просто пользуешься.
Он попытался обнять её, но Надя отстранилась:
— Не смей. Больше никогда не смей до меня дотрагиваться.
— А сын?
— А что сын? Ты о нём подумал, когда тискал свое «увлечение»? Думал, как сыну будет стыдно за отца?
Виктор молчал.
— Увидимся в суде, — сказала Надя, закрывая чемодан.
Первую неделю у Тамары она не вылезала из постели.
Лежала, смотрела в потолок и думала: «Вот и всё». Больше ничего не думала. Как будто мозг отключился. Как будто кнопку нажали — и тишина.
Томка приносила ей чай, садилась на край кровати:
— Надь, поешь хоть что-нибудь.
— Не хочу.
— Надя, ну так нельзя. Ты же не виновата.
— Знаю.
Знала. Но легче не становилось.
А на восьмой день проснулась и поняла — хватит. Хватит лежать. Хватит жалеть себя. Хватит думать о том ублюдке, который выбрал двадцатипятилетнюю дурочку вместо неё.
Встала. Приняла душ. Впервые за неделю по-человечески.
Томка на кухне чай пила, увидела её — обрадовалась:
— Надька! Ты как?
— Нормально, — сказала Надя. И поняла — действительно нормально. Не хорошо. Но и не плохо. Нормально.
— А что будешь делать?
— Жить.
Через две недели позвонила подруга:
— Надь, тебе на работе семинар предлагают. В Питере. Командировка на три дня. Поедешь?
Надя задумалась. За двадцать лет замужества она ни разу не ездила одна никуда дальше соседнего города. Виктор всегда против был: «А сын? А дом? А кто борщ варить будет?»
— Поеду, — сказала она.
Сын остался с Томкой. Надя села в поезд и впервые за много лет почувствовала себя свободной.
Знаете, что такое свобода? Это когда можешь сесть в вагоне-ресторане, заказать кофе и смотреть в окно, не думая о том, что дома кто-то ждёт ужина. Не думая о том, что надо кому-то отчитываться, где ты, с кем, во сколько вернёшься.
В Питере она впервые за годы пошла в театр. Одна. Села в кафе после спектакля, заказала вина и села думать.
О чём думала? Да ни о чём особенном. О том, какая красивая архитектура. О том, что актёры играли великолепно. О том, что завтра семинар, и она узнает что-то новое.
Не о Викторе. Не о той девчонке. Не о разрушенном браке.
А к её столику подошёл мужчина. Лет сорока, приятной внешности, в костюме:
— Извините, можно я присяду? Свободных мест нет.
— Конечно, — кивнула Надя.
Он заказал кофе, они разговорились. О театре, о спектакле, о жизни в Питере. Ничего особенного. Просто разговор двух взрослых людей.
— Вы очень интересная женщина, — сказал он напоследок. — Может быть, завтра покажете мне ваш любимый ресторан?
Двадцать лет назад Надя покраснела бы и замялась. Но теперь…
— Спасибо, — улыбнулась она. — Но я завтра уезжаю.
— Жаль, — искренне расстроился он.
И знаете что? Ей было приятно. Приятно, что её заметили. Что с ней хотят общаться. Что она кому-то интересна.
В поезде домой Виктор начал звонить. Раз. Второй. Десятый.
Надя не брала трубку.
Потом пришли сообщения:
«Надя, мне надо с тобой поговорить».
«Это всё глупость. Я всё понял».
«Давай встретимся. Всё обсудим».
Она читала и удаляла. Читала и удаляла.
А потом написала ему одно сообщение:
«Мне тоже надо с тобой поговорить. Завтра в семь вечера. У Тамары».
Он пришёл точно в семь. Принёс цветы. Те самые белые розы.
— Надя, прости меня, — начал он. — Я понимаю, что натворил. Это была ошибка. Глупость. Ты же знаешь, мужчины иногда…
— Стоп, — сказала Надя.
Виктор замолчал.
— Цветы поставь в вазу. В раковине.
Он послушно пошёл на кухню. Вернулся, сел напротив неё.
— Я её бросил, — сказал он. — Совсем. Больше не встречаюсь. И не буду.
— Не надо. Я не за этим тебя позвала.
Она встала, подошла к окну. Постояла молча. Потом повернулась к нему:
— Я тебя не прощаю.
— Но ты же сказала…
— Я сказала, что понимаю. Понимаю, что ты — слабый. Что тебе приятно чувствовать себя молодым рядом с девчонкой. Что ты устал от семьи, от обязательств, от взрослой жизни. Понимаю. Но не прощаю.
Виктор молчал.
— Двадцать лет, Витя я была твоей женой. А ты при первой же возможности пошёл искать острых ощущений.
— Надя, мы можем всё начать сначала.
— Нет! — крикнула она. — Нет, не можем. Потому что я не хочу возвращаться в ту жизнь. В ту версию себя, которая всё прощала, всё терпела, всё понимала.
Она села напротив него:
— Знаешь, что я поняла в Питере? Что я интересная. Что я умная. Что со мной приятно общаться. И что я не обязана тратить это всё на человека, который меня не ценит.
Виктор молчал.
— Я буду подавать на развод. Дом останется мне — он на меня оформлен. Алименты на сына — как положено. А ты можешь жить, как хочешь. С кем хочешь. Хоть с этой Леной, хоть с кем ещё.
— Надя.
— Знаешь, о чём я думала эти три дня? — продолжала она. — О том, как давно я не была счастлива. Не просто довольна. А именно счастлива. И поняла — не помню. Совсем не помню.
Она встала:
— А в Питере я три дня была счастлива. Одна. Без тебя. И это многое говорит о нашем браке, тебе не кажется?
Виктор сидел и молчал. Что он мог сказать?
— Я не буду ссориться, — сказала Надя. — Не буду выяснять отношения. Не буду бить посуду и кричать. Я просто не хочу быть там, где мной пользуются.
Она подошла к двери:
— Завтра заберёшь вещи. Ключи оставишь на столе.
— А сын?
— Сын — мой. Видеться — будете. По выходным. Как договоримся.
Виктор встал:
— Надя, подумай ещё.
— Я уже подумала. Двадцать лет думала. Хватит.
Она открыла дверь:
— До свидания, Витя.
Через месяц Надя стояла в пустой квартире и улыбалась.
Вечером, когда сын уснул, Надя села на подоконник с чашкой чая. За окном горели фонари, где-то проезжали машины, жил обычной жизнью город.
Завтра суббота. И она может… что? Что угодно.
Сходить с сыном в парк. Встретиться с подругами. Почитать книгу. Просто полежать, если захочется.
Никому не отчитываться. Ни перед кем не оправдываться.
На работе Наде предложили повышение. Руководитель отдела маркетинга уходила в декрет, и место предлагали ей.
— Но это означает командировки, — предупредил начальник. — Иногда на несколько дней. Справитесь?
Полгода назад Надя бы отказалась. Виктор никогда не позволил бы ей оставлять его одного.
— Справлюсь, — сказала она сейчас.
И справилась. Костика на время командировки брала бабушка — мама Нади с радостью помогала. А иногда и Томка сидела с ребёнком.
— Мне нравишься новая ты, — сказала как-то Томка. — Ты светишься изнутри.
— Я?
— Ты. Раньше ты всегда была вечно замученная что ли, уствшая. А теперь…
— А теперь?
— А теперь ты как будто проснулась.
Виктор звонил первые два месяца. Просил встретиться. Поговорить. Пытался вернуть.
— Надя, может, мы просто поживём раздельно? Пока я не пойму, чего хочу от жизни?
— Ты уже понял, — отвечала Надя. — Хочешь молодых девочек. Вот и живи с ними.
— Но я же люблю тебя.
— Не надо. Не унижайся. Мы оба знаем правду.
Потом звонки прекратились. Через знакомых Надя узнала, что та девчонка его бросила. Нашла себе ровесника. А Виктор снял комнату в общаге. Один.
— Не жалко? — спросила Томка.
— Нет, — честно ответила Надя. — Мне его не жалко. Мне жалко потраченных лет. Но не его.
Летом они с Костиком поехали на море. Первый раз в жизни Надя организовала отпуск сама. Выбрала место, забронировала отель, купила билеты.
— Мам, а почему мы никогда раньше на море не ездили? — спросил сын, строя замок из песка.
— Потому что раньше у меня не было времени на такие вещи.
— А сейчас есть?
— Сейчас я нахожу время для того, что важно.
Вечером, когда Костик спал, Надя сидела на балконе отеля и слушала шум прибоя. Месяц назад ей исполнилось сорок два. И только сейчас она поняла — жизнь не закончилась. Она только начинается.
В последний день отпуска к ней на пляже подошёл мужчина. Приятный, ухоженный, лет сорока пяти:
— Извините, не могли бы вы присмотреть за моими вещами? Хочу искупаться.
— Конечно.
Когда он вернулся, они разговорились. Оказалось — тоже в разводе. Тоже с ребёнком. Тоже учится жить заново.
— Может быть, созвонимся? — спросил он.
— Может быть, — улыбнулась Надя.
Они обменялись номерами. Он оказался москвичом. Она — из провинции. Вряд ли что-то получится.
Но… А почему бы и нет?
Сейчас Надя стоит у окна своей квартиры и смотрит на вечерний город.
На тумбочке лежит телефон. Вчера звонил тот мужчина с моря. Михаил. Предлагал встретиться — у него в городе командировка.
— Подумаю, — сказала Надя.
И действительно думает. Не торопится. Но и не боится. Просто думает.
