— Вы где? Что происходит? — орала моя мать в трубку так, что я инстинктивно отодвинул телефон подальше от уха. Её голос, пронзительный, как сирена на пожарной машине, резал слух даже на расстоянии. — Гости уже на пороге, а твоя жена где-то прохлаждается! Ты вообще понимаешь, что происходит? У нас сегодня вечер! Вечер! А твоя Алина опять исчезла, как будто её и не было!
Я стоял на лестничной площадке старого дома в центре города, держа в одной руке пакет с цветами, а в другой — телефон. За спиной у меня был тяжёлый день: совещания, отчёт, срыв сроков, два часа в пробке. Я только хотел домой, принять душ, забыть обо всём. А вместо этого — истерика свекрови, которая, как всегда, считала, что мир должен крутиться вокруг её праздников.
— Мама, — начал я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, — я только что пришёл с работы. Я не знаю, где Алина. Я думал, она уже дома.
— Как это не знаешь? — голос матери стал ещё выше. — Вы же муж и жена! Вы должны быть как единое целое! А ты не знаешь, где твоя жена? Это же позор! Люди приехали из другого города, чтобы отметить годовщину нашей семьи, а хозяйка квартиры — где? В магазине? На прогулке? В салоне красоты? Опять!
Я закрыл глаза. Годовщина семьи. Да, конечно. Мать каждый год устраивала этот «вечер семейного единства», на который приглашались только самые близкие — то есть, по её мнению, те, кто умеет восхищаться ею. Алина терпеть не могла эти вечера. Она называла их «показательными выступлениями перед судом из одного зрителя — свекрови».
— Мама, — повторил я, — я сейчас зайду домой, посмотрю, может, она уже пришла. Попробую её найти.
— Найти! — фыркнула она. — Как будто она потерялась! Она взрослая женщина, а не ребёнок! Она должна была быть здесь ещё два часа назад!Она должна была мне помочь с приготовлениями.А что в итоге. Я уже всех встретила, напитки налила, закуски разложила, а она отсутствует! Это неприемлемо!
Я глубоко вдохнул, сжал пакет с цветами и, не дожидаясь финального потока упрёков, закончил разговор. Телефон пискнул — сообщение: «Приходи
как только сможешь. И приведи её. Люди ждут».
Я вошёл в квартиру. Тишина. Ни звука. Никаких признаков жизни. В прихожей валялась одна туфля Алины — та самая, с каблуком, которую она обожала и ненавидела одновременно. На вешалке — её пальто. Значит, была дома. Но где теперь?
Я прошёл в гостиную.Но Алины не было. Я заглянул на кухню — пусто. В спальню — тоже. В ванной — тишина. Только капает вода из крана.
Я сел на диван, положил цветы рядом. Голова гудела. Что делать? Позвонить Алине? Я уже звонил — телефон выключен. Сообщения — без ответа. Это было не в её стиле. Она всегда отвечала, даже если просто писала: «Потом». А тут — полный молчок.
Я вспомнил утро. Мы завтракали вместе. Она была тихой, задумчивой. Я спросил, всё ли в порядке. Она кивнула, сказала: «Просто устала». Я, как идиот, ответил: «Потерпи до вечера. Сегодня у мамы вечер. Ты же обещала быть». Она улыбнулась — такой странной, вымученной улыбкой — и сказала: «Обещала. Буду».
И исчезла.
Я встал, прошёлся по квартире. В её сумочке — кошелёк, документы, только телефон отсутствовал. Значит, взяла его с собой. Но куда? К подруге? К матери? Но зачем отключать телефон?
Я решил проверить её дневник — старая привычка, оставшаяся с университетских лет. Она вела его в блокноте, который хранила в тумбочке. Я колебался. Читать чужой дневник — это предательство. Но тревога в груди нарастала. Что, если с ней что-то случилось?
Я открыл тумбочку. Блокнот лежал на самом верху. Толстый, в кожаной обложке, с замком. Я знал код — нашу дату свадьбы. Открыл.
Первые страницы — обычные заметки: «Купить молоко», «Записаться к врачу», «Позвонить свекрови насчёт вечера». Потом — записи становились плотнее, мрачнее.
> *15 марта. Опять этот вечер. Я не хочу. Не могу больше. Каждый год — одно и то же: я должна быть идеальной хозяйкой, улыбаться, слушать, как мама Анна рассказывает о своём «идеальном семействе», как я — «хорошая невестка, хоть и из простой семьи». Я чувствую себя марионеткой. Хочу исчезнуть.*
> *20 марта. Вчера он сказал: «Ты обещала быть». Как будто это всё, что имеет значение. Обещание. А мои чувства? Мои желания? Я не машина, чтобы включаться по расписанию.*
> *22 марта. Я схожу с ума. Каждый день — одно и то же. Работа, дом, свекровь, улыбка, молчание. Я забыла, каково это — просто быть собой. Иногда мне кажется, что меня больше нет. Есть только тень, которая ходит, говорит, улыбается, но внутри — пустота.*
> *24 марта. Сегодня последний день. Я не приду. Пусть будет. Пусть скажут, что я груба, эгоистка, плохая жена. Мне всё равно. Я ухожу. Просто ухожу. Не навсегда. Но на время. Нужно вдохнуть. Найти себя. Может быть, я вернусь. А может, и нет.*
Я захлопнул блокнот. Сердце билось так, будто пыталось вырваться из груди. Я сидел, не в силах пошевелиться. Все эти годы я думал, что всё в порядке. Что Алина просто устала. Что это временные трудности. А она — кричала. Только не вслух. Внутри.
Я схватил телефон, набрал её номер. Опять выключено. Я выскочил из квартиры, сбежал по лестнице, сел в машину. Куда? Куда она могла поехать?
Я вспомнил, что она любила парк у реки. Там, где старые липы и скамейки, где она читала в детстве. Мы ходили туда в начале отношений. Она говорила: «Здесь я могу дышать».
Я помчался туда. Дорога заняла двадцать минут. Парк был почти пуст — поздний вечер, холодно. Я бродил по аллеям, звал её. Никого.
Потом увидел. На дальней скамейке, у самой воды, сидела женщина в пальто. Сгорбленная. Я подошёл ближе.
— Алина?
Она вздрогнула, обернулась. Глаза красные, щёки бледные. В руках — чашка с остывшим кофе.
— Ты… как ты меня нашёл?
— Я прочитал твой дневник, — сказал я. — Прости. Я не хотел. Но я испугался.
Она молчала. Потом кивнула.
— Не извиняйся. Наверное, так и должно было случиться.
— Почему ты не пришла? — спросил я тихо.
— Потому что не могла, — ответила она. — Я села в машину, поехала сюда. Хотела просто посидеть. Вспомнить, кто я. А потом поняла — я не хочу туда. Не хочу быть «хорошей невесткой». Не хочу улыбаться, пока внутри всё кричит. Я не плохая жена. Я просто… устала.
Я сел рядом. Взял её руку. Холодная.
— Я не знал, — сказал я. — Я думал, ты просто капризничаешь. Что это всё мелочи.
— А ты спрашивал? — тихо спросила она. — За всё это время ты хоть раз спросил: «Ты в порядке?» Ты говорил: «Ты обещала». Но ты не спрашивал, хочешь ли ты этого.
Я молчал. Она была права. Я был занят. Работа, мать, обязанности. А её — я считал «данностью». Моей женой. Моей ответственностью. Но не человеком.
— Я люблю тебя, — сказал я. — И мне больно видеть тебя такой.
— А мне больно быть такой, — ответила она. — Я не хочу уходить. Но я не могу так больше. Я хочу, чтобы ты слышал меня. Не только когда мама Анна орёт в трубку. А когда я молчу. Когда я смотрю в окно. Когда я не улыбаюсь.
Я кивнул.
— Я попробую. Я не знаю, как, но попробую.
Она посмотрела на меня. Впервые за долгое время — по-настоящему.
— Я не ухожу навсегда. Я просто ухожу… на время. Нужно подумать. Нужно понять, могу ли я быть счастлива здесь. С тобой. Но только если ты изменишься.
— Я изменюсь, — сказал я. — Обещаю.
Она улыбнулась — слабо, но искренне.
— Не обещай. Просто делай.
Мы сидели ещё долго. Говорили. О том, как всё началось. О первых свиданиях, о смеющихся глазах, о мечтах. О том, как постепенно эти мечты были заменены на «надо». Надо улыбаться. Надо быть хорошей. Надо терпеть.
Когда мы вышли из парка, было уже за полночь. Я отвёз её к подруге — той, у которой она останется на несколько дней. Обнял на прощание.
— Я буду ждать, — сказал я.
— Я знаю, — ответила она. — Но жди не как должного. А как возможность.
На следующий день я пришёл к матери. Она открыла дверь с недовольным лицом.
— Ну? Где жена? Что за спектакль вчера? Люди ушли обиженные!
— Мама, — сказал я спокойно, — Алина уехала. Она устала. Она нуждается в отдыхе. В тишине. В себе.
— Что значит «уехала»? Она что, бросила мужа? Семью? Это неприемлемо!
— Это не бросок, — сказал я. — Это крик. О котором я не слышал. О котором, возможно, и вы не слышали.
— Я всегда была для неё как мать! — воскликнула она.
— Но вы никогда не спрашивали, хочет ли она такой матери, — сказал я. — Вы требовали. Оценивали. Сравнивали. А она — человек. Свои мечты. Свою боль.
Мать замолчала. Лицо её дрогнуло.
— Я… я просто хотела, чтобы всё было хорошо, — прошептала она.
— А вы спрашивали, что для неё «хорошо»?
Она не ответила.
Я ушёл. В тот день я написал заявление об отпуске. Нужно было остановиться. Передохнуть. Подумать. О нас. О себе. О том, что такое семья.
Через неделю Алина позвонила.
— Я вернусь, — сказала она. — Но не сразу. Я хочу, чтобы ты пришёл ко мне. Не как муж, которому жена обязана подчиняться. А как человек, который хочет быть рядом.
— Я приду, — сказал я. — И я буду слушать.
— Главное — не говори «обещаю». Просто будь.
Мы молчали. Потом она сказала:
— Спасибо, что нашёл меня.
— Спасибо, что не ушла окончательно, — ответил я.
И впервые за долгое время я почувствовал, что дышу. По-настоящему. Глубоко. Свободно.
Потому что любовь — это не только обещания. Это — слышать. Даже когда молчат.
Это — видеть. Даже когда улыбаются.
Это — быть. Даже когда всё рушится.
И, может быть, именно с этого — с вопроса «Где ты?» — а не «Где вы?» — и начинается настоящая семья.
