— Лена, ты что, не понимаешь? Этот дом — для всей нашей родни! — голос тёти Светы резанул, как холодный ветер.
Я замерла, держа кружку с кофе. Стены моей кухни, казалось, надвинулись, воздух стал тяжёлым. Уют, который я создавала семь лет после смерти деда, исчез в один миг.
— Светлана Ивановна, дом достался мне по завещанию, — мой голос был ровнее, чем я ожидала. — Здесь я выросла. За дедом ухаживала до последнего.
Дядя Миша тяжело плюхнулся на табурет, который протестующе заскрипел.
— А нас даже на похороны не позвали! Случайно узнали от знакомых. Это по-семейному?
Всё началось три недели назад с их внезапного визита. Я возвращалась из офиса — в агентстве наконец приняли мой проект по иллюстрациям. Мечтала о тёплой ванне и горячем шоколаде.
У ворот стоял серый джип. Потрёпанный, но явно недешёвый.
На крыльце ждали тётя Света и дядя Миша — родственники, которых я не видела лет двенадцать. Дед редко о них упоминал, а если говорил, то с досадой:
«Жадность их испортила, Леночка. Деньги всё перевернули.»
— Леночка! — тётя Света раскрыла объятия, будто мы вчера расстались. — Какая красавица стала!
От неё пахло дорогим парфюмом и табаком. Дядя Миша внимательно оглядывал дом.
— Захотели навестить родные края, — улыбнулась тётя, но взгляд был холодным. — Посмотреть, как племянница живёт одна.
В тот вечер я накрыла стол, достала дедовы наливки. Они делились рассказами о жизни на севере, о сыне Антоне и его фирме. Потом тётя Света как бы невзначай сказала:
— Думаем вернуться сюда насовсем. Может, домик прикупить поблизости…
Я предложила погостить пару дней. Какая же я была наивная!
Утром меня разбудил шум передвигаемой мебели. Тётя Света в переднике распоряжалась над дедовым шкафом:
— Миша, к окну его! Свет портит старые фотографии.
— Тётя Света, что вы делаете?
— Леночка, не злись! Пыль везде, бардак… Решила прибраться. Ты же на работе целыми днями, когда тебе убирать?
— Не трогайте дедовы вещи, — сказала я, сдерживая раздражение.
Вернувшись вечером, я не узнала дом. Вместо моих штор висели яркие гардины. Дедову коллекцию статуэток заменила картина с волками в лесу. В моей комнате — их чемоданы.
— Перебрались в главную спальню, — объявила тётя Света. — Тебе одной столько места ни к чему.
Это была дедова комната, которую я берегла в неприкосновенности.
— Я не разрешала…
— Лена, не будь ребёнком, — вмешался дядя Миша. — Мы же родня! Поживём немного…
«Немного» растянулось на три недели. Они редко выходили, только по делам в город. Вечерами звали шумных гостей. Мой рабочий уголок перенесли в чулан — «в зале он не смотрится».
В саду дядя Миша начал пилить старые груши — «плодов не дают, только место занимают».
Я чувствовала себя чужой в своём доме. Каждый вечер собиралась с ними поговорить. Каждое утро не хватало решимости.
Сегодня они раскрыли свои планы.
— Пойми, Лена, — тётя Света положила руку мне на плечо. Её наманикюренные пальцы вызвали дрожь. — Мы тоже родня. Пётр Иванович был моим дядей.
— Двоюродным. А для меня — родным дедом.
— Дом мой по закону, — я выпрямилась. — Завещание заверено нотариусом.
— Завещания оспаривают, девочка. Особенно если их пишут старики не в ясном уме…
Я вспыхнула:
— Что вы хотите сказать?
— Все знают, Пётр Иванович в последние годы… путался, — тётя скорчила печальное лицо. — Соседи подтвердят. Марья Семёновна видела, как его водили под руки. Имя своё забывал…
— Это ложь! — я вскочила, кофе пролился. — Дед до конца был в здравом уме!
— Не кричи, — тётя покачала головой. — Мы не враги. Хотим справедливости. Проконсультировались с юристом. Можем судиться… Или договориться по-родственному.
Дядя Миша хмыкнул:
— Дом просторный. Четыре комнаты, веранда. Можно жить вместе. Или продай нам часть — цену дадим хорошую.
Я смотрела на них и не узнавала. Эти люди были на моём дне рождения. Дядя Миша качал меня на карусели. Тётя Света дарила игрушки.
Теперь передо мной сидели чужие, расчётливые люди. Мой дом, полный воспоминаний, для них был просто собственностью.
— Уезжайте, — сказала я твёрдо. — Сегодня.
Они переглянулись, будто услышали шутку.
— Лена, ты не понимаешь, — тётя вздохнула. — Мы уже оформили временную регистрацию. Скоро сделаем постоянную. Антон с семьёй приедет через неделю…
— Что?!
— Думала, мы шутим? — дядя усмехнулся. — Всё серьёзно. Дом должен быть общим.
Я посмотрела в окно, на сад, где дед учил меня сажать цветы. На старую грушу, которую дядя не успел спилить — ту, где я читала книги.
Что-то внутри переключилось.
— Знаете, — мой голос стал твёрдым. — Я звоню в полицию. Заявлю о незаконном вселении.
— Смешно! — фыркнул дядя. — Мы родня, ты сама нас пригласила!
— На пару дней. Не на постоянку. А перестановка в доме — это порча имущества.
Тётя Света побледнела.
— Ещё как посмею. Я записала наш разговор. Включила диктофон, когда вы начали угрожать.
Это был блеф. Но мой взгляд их убедил.
Дядя вскочил, лицо налилось краской:
— Ты спятила! Мы хотели по-хорошему!
— Час на сборы, — я распахнула дверь. — И ещё… Дед просил передать: «Скажи Светке — жадность не роднит».
Тётя застыла, открыв рот. А я поняла — борьба только начинается…
Через три часа дом опустел. Серый джип с рёвом укатил в сторону города. Я сидела на веранде, глядя на звёзды.
Завтра нужно было многое: вернуть шкаф на место, снять яркие гардины, выбросить картину с волками. Спасти остатки груш.
Но сейчас я просто дышала. Дом за спиной снова становился моим.
— Мы справимся, деда, — шепнула в ночь.
Через неделю в дверь постучали. На пороге стоял парень с папкой бумаг.
— Иск об оспаривании завещания, — сказал он сухо. — И ходатайство об аресте имущества.
Я с тревогой взглянула на документы. Они не отступали.
Вечером позвонила подруге Оле из юридической конторы.
— Лен, не переживай. Разберёмся, — успокоила она. — Завещание есть?
Я нашла дедовы бумаги. Завещание составлено за год до смерти, с подписью нотариуса. Всё по правилам.
— А доказательства, что ты за ним ухаживала? Счета из аптеки, справки от врача?
Я вспомнила последние месяцы деда. Бесконечные походы за лекарствами, отпрашивания с работы ради больницы. Записи приёмов, расписание таблеток.
— Чеки найдутся. В поликлинике меня помнят.
— Отлично! Нужны свидетели. Соседи, знакомые — кто видел, как ты заботилась. И главное — кто подтвердит, что дед был в ясном уме.
— Полдеревни подтвердит! Он до последнего в шахматы играл, газеты читал, новости обсуждал.
— Супер! Поговорю с боссом. Думаю, он возьмётся. Готовься к суду.
Я обошла соседей, рассказала о ситуации. Все были готовы помочь, возмущались «северными родственниками».
— Они мне сразу не понравились, — ворчала тётя Маша. — Глаза так и бегали по двору, всё прикидывали. А как Светка о деде говорила? «Вечно со своими газетами, о семье не думал». Это о Петре Ивановиче! Он всю деревню шахматам учил!
В день суда я проснулась на рассвете. Долго выбирала одежду. Остановилась на строгом костюме и дедовой запонке — серебряной с орнаментом.
В суде ждали Оля и её шеф — уверенный мужчина с цепким взглядом. Внушал доверие.
Потом я увидела их — тётю Свету и дядю Мишу с лощёным адвокатом в дорогом пиджаке. Выглядели самоуверенно.
— Леночка, ещё не поздно договориться, — шепнула тётя Света. — Предложение о выкупе в силе.
Я промолчала. Смотрела на женщину, которую когда-то считала близкой. Теперь она была чужой.
Суд начался. Их адвокат говорил складно, убедительно. Тётя Света даже всплакнула, рассказывая, как «бедный дядюшка всё забывал».
Когда дошла наша очередь, Оля достала пухлую папку.
— Ваша честь, у нас доказательства, что Пётр Иванович был в здравом уме, — она выложила медсправки, заключение терапевта, показания соцработника.
Затем вызвали свидетелей. Соседи, коллеги деда, библиотекарь, аптекарь — все говорили о его ясном уме, отличной памяти. О том, как он читал книги и спорил о политике до последней недели.
Я видела, как менялись лица тёти Светы и дяди Миши. Уверенность таяла, сменялась растерянностью, затем злостью.
В перерыве они шептались с адвокатом в углу. Тот разводил руками.
— Дело выиграно, — шепнул мне адвокат Оли. — Они не ждали столько доказательств. Думали запугать и забрать дом.
После перерыва их адвокат попросил посмертную экспертизу. Это могло затянуть дело на месяцы.
Но судья отклонил просьбу, сославшись на достаточно доказательств. Через полчаса вынес решение в мою пользу.
Завещание признали законным. Дом остался моим.
Выходя из зала, столкнулась с тётей Светой. Она стояла у окна, нервно теребя ремень сумки.
— Поздравляю. Ты победила… пока. Подадим апелляцию.
Я посмотрела на неё. Хотелось ответить резко, но вместо этого спросила:
— Зачем вам это? У вас есть дом, дача. Зачем дедов дом?
— Принцип. Наследство семьи…
— Нет. Я видела, как вы осматривали участок. Хотите продать, да? Застроить коттеджами, земля растёт в цене…
Она вздрогнула. Я угадала.
— Бизнес есть бизнес. Ничего страшного.
— Страшно то, что вы готовы очернить память человека, который вас любил. Назвать его больным — ради прибыли.
Я пошла к выходу. Она крикнула вслед:
— Лена! Ты правда записала наш разговор?
Я обернулась:
— Нет, тётя Света. Это был блеф. Но если будете продолжать, я начну записывать.
Домой вернулась ночью. Прошла по дорожке, открыла калитку. Напряжение недель отпускало. В лунном свете дом выглядел тёплым, родным, хоть и старым.
Распахнула окна, впуская свежий воздух. В саду пахло цветами и травой. Поставила чайник, вышла на веранду с кружкой.
— Мы справились, деда. Твой дом остался твоим.
Вдруг раздался стук в калитку. Я насторожилась — не тётя ли Света вернулась? Но на дорожке стоял Серёжа, соседский парень. В руках — маленький саженец груши.
— Лен, это тебе. Мы с отцом привили. Взяли ветку от твоей старой груши. Отец сказал, приживётся. Будут те же плоды.
Я взяла саженец, в горле защемило. Хрупкое деревце с нежными листочками — продолжение той груши, где я читала книги.
— Спасибо, Серёж. Завтра посадим. На лучшем месте.
Он кивнул и ушёл. А я стояла, держа саженец. Символ того, что жизнь идёт дальше.
Дом за спиной тихо поскрипывал, будто соглашаясь. Он пережил чужаков.
И теперь снова был моим. Местом, где хранится не просто имущество, а память. Моя память. Дедова память…
