— Где ключи? — его голос прозвучал устало и привычно, пока он пытался повернуть в замке ничего не подозревающий ключ, который вдруг упёрся во что-то чужое, железное и неподвижное.
Я стояла в дверном проёме, ведущем в гостиную, опёршись плечом о косяк. Руки скрещены на груди. В одной руке я сжимала новенький, блестящий комплект ключей. Они были холодными и тяжёлыми.
— Ключи можешь оставить себе, — сказала я ровным, лишённым всяких эмоций голосом. — Эти уже не подойдут.
Он перестал дёргать свою связку, медленно вынул её из замочной скважины и повернулся ко мне. На его лице застыла смесь непонимания и начинающегося раздражения. Усталость после рабочего дня делала его черты грубее.
— Алена, что это значит? Что за детский сад? — он сделал шаг ко мне, но я не отступила. Мой взгляд должен был быть таким же твёрдым, как и новый замок.
— Это значит, что я сменила запирающее устройство. Сегодня. Пока ты развозил по городу свою сестру, пока я отпрашивалась с работы и ждала слесаря. Это взрослое, осознанное решение. Не детский сад.
— Ты с ума сошла? — он бросил свою связку на тумбу у входа. Ключи звякнули о дерево. — Вломиться в свой же дом? Или что, я должен был тебе звонить и умолять впустить?
— Это наш с тобой дом, Максим. Но, судя по всему, ты решил сделать его общежитием для бедных родственников. А я — не профсоюзный комитет. Я против.
Он засмеялся, но смех вышел нервным и злым. Он провёл рукой по лицу, как будто пытаясь стереть с него усталость и мои слова.
— Опять начинается? Снова про Иру? Она погостит ещё немного и уедет.
— Она «гостит» уже четыре месяца, Максим! Четыре! — голос мой дрогнул, но я взяла себя в руки. Никаких истерик. Только факты. — «Неделя», говорил ты. Пока устроится. «Месяц», пока найдёт новую работу. Теперь — «ещё немного». У неё, прости за цинизм, инкубационный период какой-то долгий. Работа так и не появляется.
— У неё сложный период! — он повысил голос, сделав шаг вперёд. Я почувствовала запах его одежды, городской пыли и чуть-чуть его одеколона. Знакомый, родной запах, который сейчас вызывал тоску. — Её уволили, она в депрессии! Она моя сестра, я не могу её вышвырнуть на улицу!
— А я твоя жена! — выдохнула я, и мои пальцы так сильно сжали ключи, что металл впился в кожу. — И я тоже в депрессии. От её вечного присутствия. От её немытой посуды в раковине, от её вещей, разбросанных по всему дивану, от её разговоров по телефону за полночь. От того, что я прихожу в свой дом и не могу расслабиться, потому что чувствую чужого человека. Каждый день!
— Она старается не мешать! — защищал он её, и в его глазах читалась знакомая, до тошноты знакомая беспомощность. Он всегда так делал. Оправдывал её бездействие.
— О, да! Она так старается, что я сегодня утром чуть не сломала ногу о её новые туфли, которые стояли посреди коридора. Она так старается, что вчера доела творог, который я купила для себя, потому что знала, что она его не любит. Она так старается, что ты теперь её личный таксист и спонсор. Ты забираешь её с шумных вечеринок в два часа ночи, а в семь утра уже едешь на работу. Как ты себя чувствуешь, кстати? Герой братства?
Он смотрел на пол, его челюсть двигалась. Он злился. На меня. Потому что злиться на Иру ему было нельзя — она же «в депрессии».
— Ты просто её не любишь. С самого начала. Ты ревнуешь.
Это была последняя капля. Та самая, глупая, избитая фраза, которую мужчины используют, когда у них нет аргументов.
— Максим, я не ревную. Я устала. Я устала жить втроём в квартире, которую мы с тобой купили на двоих. Я устала от того, что ты лжёшь. Ты лгал про сроки. Ты лжёшь сейчас, говоря, что она уедет. Она не уедет. Она нашла себе идеального хозяина — тебя. А этот дом стал для неё бесплатной гостиницей со всеми удобствами и обслуживанием.
Я оттолкнулась от косяка и прошла мимо него на кухню. Он потопал за мной.
— Куда ты собралась её девать? На улицу? Чтобы она ночевала на вокзале?
— У неё есть друзья, — сказала я, наливая в чайник воду. Руки не дрожали. Я удивлялась сама себе. — Есть знакомые. Есть, в конце концов, руки и голова, чтобы найти работу и снять комнату. Ей тридцать лет, а не три. Ты не её отец, ты её брат. И твоя обязанность — помочь ей встать на ноги, а не содержать её до глубокой старости.
— Ты бессердечная, Алена. Я не узнаю тебя.
— Нет, милый. Я просто трезвомыслящая. А ты — удобный. Для всех. Для неё — потому что она может сидеть на твоей шее и свесив ножки качать. Для меня — потому что я молчала четыре месяца, надеясь, что у тебя хватит ума понять, что происходит. Но нет. Не хватило.
Он сел на стул за кухонным столом и уставился на стол. На нём лежала пачка сигарет Иры. Я её ненавидела. Она курила на балконе, но запах всё равно тянуло в квартиру.
— Что ты хочешь от меня? Прямо сейчас.
— Я хочу, чтобы ты принял решение. Прямо сейчас. — я поставила чайник на плиту и щёлкнула конфоркой. Огонь вспыхнул ровно и уверенно. — Либо она съезжает. На этой неделе. Либо…
— Либо что? — он поднял на меня глаза. В них был испуг. Настоящий, детский испуг человека, которого загнали в угол.
— Либо съезжаешь ты. Вместе с сестрой.
Он молчал. Слышно было, как за стеной включился лифт, как где-то лаяла собака. Обычные звуки нашего дома, который вдруг перестал быть нашим.
— Ты ставишь меня перед выбором? Между тобой и сестрой? Это чудовищно.
— Нет, Максим. Это не я ставлю тебя перед выбором. Это жизнь так устроена. Когда создаёшь семью, ты выбираешь жену. Ты обещаешь построить с ней общее пространство, общий быт, общее будущее. А ты привёл в это пространство третьего человека. И разрешил ей тут хозяйничать. Так что выбор сделал ты. Сейчас я просто прошу тебя этот выбор пересмотреть.
— Я не могу её выгнать.
— Значит, твой выбор очевиден.
Он вскочил со стула.
— Да что с тобой такое?! Из-за какого-то пустяка ты готова разрушить всё! Она же никому не мешает!
В этот момент со стороны коридора послышался шорох, и в дверном проёме появилась Ира. Она стояла босиком, в своих дорогих, но мятых домашних штанах и с макияжем, который уже начал расплываться после вечеринки. Она выглядела как обиженный ангел: большие глаза, трогательная усталость.
— Ребята, я всё слышала… — её голос был тихим, проникновенным. Идеально подобранная интонация жертвы. — Я не хочу быть причиной ваших ссор. Я… я уеду. Завтра же. Куда-нибудь. Извините меня.
Она опустила голову. Максим тут же ринулся к ней, как на крыльях.
— Ира, не надо! Всё нормально. Это просто недоразумение.
Он обнял её за плечи. Она прижалась к его груди, бросив на меня взгляд исподлобья. В нём не было ни капли искреннего огорчения. Только расчёт и холодная уверенность в своей победе.
Я наблюдала за этой сценой и чувствовала, как во рту появляется вкус железа. Я так сильно стиснула зубы, что чуть не повредила эмаль.
— Какая трогательная сцена, — сказала я, и мой голос прозвучал ледяной стружкой. — Прямо «Брат защищает сестру от злой мегеры-жены». Только вот, Ирочка, ты забыла добавить: «Не волнуйся, братик, она скоро остынет, как всегда. А мы тут поживём ещё немножко, ведь у тебя такое большое сердце».
Ира всхлипнула, прижимаясь к Максиму ещё сильнее.
— Я же сказала, что уеду… Зачем ты так?
— А ты прямо сейчас почему не собираешься? — спросила я просто. — Вот стоишь, плачешь. Время есть. Чемодан у тебя один, кажется. Ты же «гостила» всего неделю, потом месяц. На большее вещей не накопила? Или тебе нужно, чтобы братец помог? Он свободен. Может, сразу соберёт тебя и отвезёт? Хоть к друзьям, хоть на вокзал — твой выбор.
Максим смотрел на меня с ненавистью.
— Прекрати! Ты переходишь все границы!
— Границы? О каких границах ты говоришь? Ты сам их стёр, когда позволил ей поселиться в нашем доме без моего согласия.
Он не нашёлся что ответить. Он просто стоял, обняв свою вечно несчастную сестру, а я стояла напротив, с ключами от своего же дома в руке. Чайник на плите начал закипать, издавая тонкий, нарастающий свист. Он резал слух, как сирена тревоги.
— Я не буду это обсуждать в таком тоне, — процедил Максим. — Успокойся, и тогда поговорим.
— Говорить уже не о чем, — я выключила огонь под чайником. Свист прекратился, и в кухне воцарилась мёртвая тишина. — Решение принято. Замок сменился. Правила — тоже. Она — завтра. Или ты — вместе с ней.
Я прошла мимо них, направляясь в спальню. Их двоих. Он всё ещё держал её в своих объятиях. Это была идеальная картина союза. Союза против меня.
— И ключи эти, — обернулась я уже в коридоре, — можешь выбросить. Они больше не понадобятся.
Я вошла в спальню и закрыла дверь. Не захлопнула. Закрыла. Чётко, тихо, окончательно. Я прислушалась. Ничего. Ни слова, ни шагов. Просто тишина за дверью. Тишина, которую я купила ценой нового замка. И она была того стоит.
Прошло три дня. Семьдесят два часа напряжённого, густого молчания, которое висело в квартире тяжёлым покрывалом. Максим ночевал в гостиной, на том самом диване, где обычно разваливалась Ира. Ирония судьбы, подумала я, но не стала её озвучивать. Разговаривали мы только по necessity: «Передай соль», «Твой телефон звонил».
Ира вела себя как мышь под веником. Она старалась не попадаться мне на глаза, исчезала утром и возвращалась поздно вечером. Видимо, делала вид, что ищет работу или новое жильё. Я не верила ни на секунду. Это был её коронный номер — имитация бурной деятельности. Максим же смотрел на меня умоляющими глазами, надеясь, что я «остыну». Но я не остывала. Я каменела.
На четвертый день, вернувшись с работы раньше обычного, я застала дома одну Иру. Она сидела на кухне, пила мой чай и смотрела на моём ноутбуке какой-то сериал. Увидев меня, она вздрогнула и захлопнула крышку.
— Ой, Алена, я не знала, что ты так рано… Я просто…
— Ничего, — отрезала я, снимая пальто. — Продолжай. Осваивайся дальше. Скоро, глядишь, и в моей одежде будешь ходить, чтобы совсем уж чувствовать себя как дома.
Она покраснела и встала.
— Я не хочу ссориться. Я знаю, что я тут лишняя.
— Поздравляю с открытием, — я подошла к раковине — там стояла её чашка с недопитым кофе. Рядом — крошки от печенья. — Но знаешь, что самое забавное? Ты не лишняя. Ты — центральный элемент сейчас. Вся наша жизнь вертится вокруг вопроса «Что же будет с бедной Ирочкой?». Довольно лестно, не правда ли?
— Ты меня ненавидишь, — констатировала она с каким-то странным удовольствием.
— Нет. Ненависть — это слишком сильное чувство. Оно требует энергозатрат. Я к тебе равнодушна. Как к пыли на полке. Её просто нужно вытереть, и всё. Без эмоций.
Она смотрела на меня, и по её лицу пробежала тень злобы. Ей не нравилось, что её не ненавидят. Ей нужно было быть жертвой, мученицей. А равнодушие сводило всю её игру на нет.
— Максим говорит, что ты передумаешь. Что ты всегда так — вспылишь, а потом остынешь.
— Максим многого обо мне не знает, — улыбнулась я. — Например, того, что я в понедельник была у юриста.
Это была ложь. Но очень красивая и нужная ложь. Её глаза округлились.
— У юриста? Зачем?
— Ну, знаешь… Консультация. Насчёт раздела совместно нажитого имущества. Когда один из супругов ведёт себя безответственно, тратит общие деньги на содержание родственников… В общем, там много интересных нюансов.
Я говорила спокойно, вытирая стол. Я видела, как она бледнеет. Её главный козырь — брат с его квартирой и зарплатой — вдруг зашатался.
— Ты… ты не можешь просто так…
— О, ещё как могу! — весело сказала я. — Половина квартиры — моя. Половина всего. И если ваш братец решит, что его сестра важнее жены, ему придётся эту половину мне компенсировать. Деньгами. А где он их возьмёт? Продаст квартиру? И куда вы тогда поедете? К маме? А мама ваша, если я не ошибаюсь, живёт в однокомнатной хрущёвке. Вам с тобой на кухне будет тесновато, я думаю.
Она молчала, переваривая информацию. Я видела, как в её голове крутятся шестерёнки. Страх — это был тот мотиватор, который она понимала лучше всего.
— Ты хочешь разрушить его жизнь из-за своей ревности?
— Я хочу сохранить свою жизнь, Ира. А вы с ним её активно разрушаете. Так что я просто принимаю меры. Кстати, о деньгах. Тот концерт, на который он тебе покупал билеты? На группу эту модную? Знаешь, откуда деньги взялись?
Она смотрела на меня, не понимая.
— Это были наши общие сбережения. На летний отпуск. Мы собирались поехать в Италию. Вместе. А поедем теперь, я так понимаю, в гостиную, на диван, смотреть, как ты пьёшь мой чай. Не самый плохой вариант, конечно, но итальянская кухня, мне кажется, интереснее.
Я подошла к ней совсем близко.
— Так что, милая, пока ты решаешь, кто кого ненавидит, подумай лучше о практических вещах. Что будет с твоим братом, если он останется без половины жилья и с долгами? Сможешь ли ты его содержать? Или тебе нужен только тот брат, у которого есть ресурсы?
Я повернулась и пошла к себе в комнату, оставив её одну с её мыслями. Посев сомнения был произведён. Теперь оставалось ждать всходов.
Вечером вернулся Максим. Он был в хорошем настроении, даже насвистывал. Видимо, Ира уже успела нашептать ему что-то за день, и он решил, что буря миновала. Он зашёл в спальню без стука — уже самонадеянность.
— Привет. Слушай, я думал… Может, прекратим эту войну? Я поговорил с Ирой. Она реально ищет варианты. У неё даже есть просмотр комнаты в пятницу.
— Как замечательно, — сказала я, не отрываясь от книги. — А то я уж было подумала, что её поиски ограничиваются просмотром сериалов на моём ноутбуке.
Он сел на кровать.
— Алена, давай по-взрослому. Я понимаю, что был не прав. Что надо было сразу определить сроки. Но давай не будем рубить с плеча. Она уедет в пятницу. Если всё сложится.
— Если, — повторила я, закрывая книгу. — Максим, а ты веришь в то, что говоришь? Или ты просто произносишь слова, которые, как тебе кажется, я хочу услышать?
— Я верю! — он сказал это с таким наигранным энтузиазмом, что стало грустно.
— Хорошо. Допустим. Она съезжает в пятницу. А что изменится для нас?
— Всё вернётся на круги своя! Будет как раньше.
— Как раньше? — я посмотрела ему прямо в глаза. — Ты имеешь в виду — до того, как ты начал мне лгать? До того, как ты ставил интересы сестры выше моих? Ты думаешь, новым замком я хотела просто напугать тебя? Я отгораживалась, Максим. От тебя. От твоего предательства. И этот забор уже не убрать.
Он потянулся ко мне, чтобы обнять.
— Милая, ну хватит… Прости меня.
Я отстранилась.
— Нет. Я не могу тебя простить. Потому что ты не просишь прощения за главное. Ты просишь прощения за то, что я «расстроилась». А не за то, что ты сделал. Ты не видишь проблемы. Ты видишь только мою реакцию на неё.
В этот момент в дверь постучали. Вошла Ира. Она была бледной и очень серьёзной.
— Макс, мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
Он с облегчением встал, будто его спасали от трудного разговора. Они вышли в коридор. Я не стала подслушивать. Я знала, о чём будет разговор. О деньгах. О квартире. О том, что её личная кормушка под угрозой.
Прошло минут двадцать. Дверь в спальню открылась снова. Вошёл один Максим. Его лицо было серым. Он выглядел так, будто его ударили по голове.
— Что ты ей наговорила? — его голос был хриплым.
— Правду, — пожала я плечами. — Она спросила — я ответила. Оказывается, когда начинаешь говорить правду, это сильно шокирует окружающих. Надо бы делать это чаще.
— Про раздел имущества? Про долги? Ты с ума сошла! Мы же ничего такого не обсуждали!
— А мы и не обсуждали. Я просто поставила её в известность о возможных последствиях её дальнейшего проживания здесь. Как взрослый, ответственный человек. Она же у нас взрослая? Или только кушать и спать бесплатно она взрослая, а нести ответственность — уже нет?
Он сел на кровать и опустил голову в руки.
— Она сказала, что уезжает. Завтра утром. К подруге. Сказала, что не хочет быть причиной наших проблем. Но я-то знаю, что это ты её выживаешь!
— Отлично! Наконец-то мы поняли друг друга. Я её выживаю. Правильно. Потому что это мой дом. И мне решать, кто в нём будет жить. Если тебе это не нравится — флаг тебе в руки. Дверь туда. — я показала рукой на выход.
Он поднял на меня глаза. В них была ненависть. Та самая, чистая, незамутнённая ненависть человека, у которого отняли его игрушку — чувство собственного благородства.
— Я никогда не думал, что ты такая… расчётливая и жестокая.
— А я никогда не думала, что ты такой… слабый и слепой. Видимо, мы оба сегодня совершили массу открытий.
Он вышел, хлопнув дверью. На следующий день, когда я вернулась с работы, Иры действительно не было. Её чемодан, её туфли, её пачка сигарет на кухне — всё исчезло. В квартире было непривычно просторно и тихо. Максим сидел в гостиной и смотрел в стену. Он не стал спрашивать, рада ли я. Он всё понял и без слов.
Прошла неделя. Мы существовали как два чужих человека, делящие одну жилплощадь. Он не пытался мириться. Я не делала шагов навстречу. Однажды вечером он зашёл в спальню. У него в руках был тот самый старый ключ, который больше не подходил.
— Я съезжаю, — сказал он просто. — Сниму квартиру. Пока. На время.
Я кивнула.
— Хорошо.
— Ты добилась своего.
— Я добилась того, чтобы в моём доме было мое пространство. Если для тебя это — победа, значит, так тому и быть.
Он повертел в руках бесполезный ключ.
— Я не могу простить тебе то, как ты поступила с Ирой.
— А я не могу простить тебе то, как ты поступил со мной. Так что мы в расчёте.
Он вышел. На следующий день приехали его друзья, собрали его вещи. Он взял только личные принадлежности, оставив всё, что было нашим общим. Когда он уезжал, он остановился в дверях.
— Замок… ты так и не поменяешь обратно?
— Нет, — ответила я. — Не поменяю.
Он кивнул и вышел. Я закрыла за ним дверь и услышала, как щёлкнул замок. Тот самый, новый. Звук был чётким и одиноким. Я облокотилась лбом о прохладную деревянную поверхность и закрыла глаза. Победа отдавала вкусом пепла. Но это была моя победа. И мой пепел.
