— Пятьсот тысяч рублей нашла в твоём шкафу за старыми документами! — голос Нины дрожал от ярости, когда она ворвалась в гостиную, сжимая в руке толстую пачку денег. — Это что за тайник?!
Её муж Андрей застыл с чашкой кофе на полпути ко рту. В комнате воцарилась такая тишина, что было слышно, как тикают настенные часы. За окном февральский Петербург укутывался в серый туман, а в их квартире на Васильевском острове разворачивалась драма, которая копилась месяцами.
Андрей медленно поставил чашку на журнальный столик. На его лице не было удивления — только усталая обречённость человека, которого поймали на том, что он и так собирался рано или поздно признать.
— Это мамины деньги, — произнёс он тихо, не глядя жене в глаза. — Она попросила подержать у нас. Временно.
Нина почувствовала, как внутри неё поднимается волна гнева, смешанного с отвращением. Она знала, что за этим «временно» стоит целая история лжи и манипуляций, в центре которой — её свекровь Галина Ивановна.
— Твоя мать, у которой трёхкомнатная квартира в центре города и пенсия в семьдесят две тысячи, прячет у нас полмиллиона? — Нина говорила медленно, растягивая каждое слово, словно пыталась донести очевидную истину до глухого. — А мы с тобой каждый месяц считаем копейки, чтобы выплатить ипотеку за нашу однушку на окраине?
Она вспомнила все те разы, когда они отказывали себе в самом необходимом. Как покупали продукты по акциям, как она донашивала старые сапоги третью зиму, потому что новые были «роскошью». Как они питались гречкой и макаронами последнюю неделю перед зарплатой, потому что все деньги уходили на платежи.
А всё это время в их же квартире, в их собственном шкафу, лежала сумма, которая могла решить большинство их проблем.
— Нина, ты не понимаешь, — Андрей встал, его движения были резкими, нервными. — Мама боится держать такие деньги у себя. Она одна живёт, вдруг ограбят или ещё что…
— Ограбят? — Нина рассмеялась, но в её смехе не было веселья. — У неё сейф есть! Я сама видела, когда она его демонстрировала своим подружкам. Немецкий, за восемьдесят тысяч! Но полмиллиона она предпочитает хранить в нашем шкафу за твоими старыми курсовыми?
Она подошла к окну, всё ещё сжимая деньги в руке. На улице начинался снегопад — мелкий, колючий, февральский. Нина помнила, как год назад они с Андреем стояли у этого же окна и мечтали о том, как обставят квартиру, когда выплатят ипотеку. Как поедут в отпуск — первый за пять лет совместной жизни. Как заведут ребёнка, когда будет финансовая стабильность.
А стабильности всё не было. Зато были постоянные просьбы свекрови: то отвезти её на дачу, то помочь с ремонтом, то сопроводить к врачу — всегда в рабочее время Нины, из-за чего та теряла в зарплате.
— Знаешь, что меня больше всего бесит? — Нина повернулась к мужу. — Не деньги. А то, что ты мне врал. Смотрел в глаза и врал. Когда я предлагала взять кредит на ремонт ванной, где труба уже третий месяц подтекает. Когда плакала от бессилия, потому что не могла купить нормальные лекарства отцу. Ты знал, что эти деньги здесь, и молчал.
Андрей опустился обратно на диван. Ему было тридцать четыре года, но сейчас он выглядел как провинившийся подросток — сутулые плечи, потухший взгляд, руки, беспомощно лежащие на коленях.
— Мама сказала, что если ты узнаешь, то заставишь её потратить. Что ты…
— Что я — что? — Нина подошла ближе, её голос стал жёстче. — Что я жадная? Что я охочусь за её деньгами? Это она тебе внушила?
В дверь позвонили. Три коротких звонка — фирменный знак Галины Ивановны. Она никогда не звонила один раз, как все нормальные люди. Всегда три — требовательных, настойчивых, не терпящих промедления.
Андрей вскочил, явно обрадованный возможности прервать тяжёлый разговор. Но Нина опередила его. Она подошла к двери, всё ещё держа в руке пачку денег, и распахнула её.
Галина Ивановна стояла на пороге в своей норковой шубе, которую носила уже лет десять, но которая всё ещё выглядела дорого и внушительно. Седые волосы были уложены в идеальную причёску, на пальцах блестели кольца — наследство от покойного мужа, успешного инженера с оборонного завода.
— Ниночка, милая, — начала она своим обычным покровительственным тоном, но осеклась, увидев деньги в руках невестки. Её лицо мгновенно изменилось — с масляно-любезного на холодное и настороженное. — Это что?
— Это ваши деньги, Галина Ивановна, — Нина говорила спокойно, но в её голосе звучала сталь. — Те самые, которые вы прятали в нашей квартире. В нашем шкафу. Пока мы экономили на всём.
Свекровь быстро оправилась от первого шока. Она прошла в квартиру, не разуваясь — ещё одна её привычка, которая бесила Нину, — и повернулась к сыну.
— Андрюша, что происходит? Почему она роется в твоих вещах?
«В твоих вещах». Не в их общих, не в семейных — в твоих. Как будто Нина была чужим человеком в собственном доме.
— Мама, может, не надо… — начал Андрей, но Галина Ивановна жестом заставила его замолчать.
— Я спрашиваю, почему посторонние люди трогают то, что им не принадлежит?
Посторонние люди. После пяти лет брака, после всех жертв и компромиссов, после бессонных ночей, когда Нина выхаживала Андрея после операции, она всё ещё была для его матери посторонним человеком.
— Я искала документы на квартиру, — Нина старалась говорить ровно. — Хотела посчитать, сколько нам ещё осталось выплачивать. И нашла это.
Она протянула деньги свекрови, но та не взяла их. Вместо этого Галина Ивановна театрально всплеснула руками.
— Андрюша, ты слышишь? Она считает наши семейные деньги! Контролирует! Я же говорила тебе, что нельзя доверять…
— Мама, хватит! — неожиданно для всех, включая себя самого, выкрикнул Андрей. — Просто хватит!
В комнате повисла тишина. Галина Ивановна смотрела на сына так, будто он ударил её. Нина тоже удивлённо посмотрела на мужа — за все годы их брака она ни разу не слышала, чтобы он повышал голос на мать.
— Андрюша, что с тобой? — голос свекрови дрогнул. — Тебе совсем не жаль родную мать? Я всю жизнь для тебя…
— Мама, забери свои деньги и иди домой, — Андрей говорил устало, словно вся энергия покинула его после этой вспышки. — Пожалуйста. Нам с Ниной нужно поговорить.
Галина Ивановна выпрямилась. На её лице появилось выражение оскорблённого достоинства, которое она надевала как маску всякий раз, когда не получала желаемого.
— Ну что ж, — она взяла деньги из рук Нины, демонстративно пересчитала их. — Вижу, как ты ценишь родную мать. Вижу, кто для тебя важнее. Но запомни, сынок: жёны приходят и уходят, а мать у тебя одна.
Она развернулась и пошла к выходу. У двери обернулась.
— И ещё, Андрей. Дачу я передумала тебе оставлять. Продам. Раз у тебя есть жена, которая может обеспечить, то моя помощь тебе не нужна.
Дверь за ней закрылась с таким грохотом, что задрожали стёкла в серванте — старом, ещё бабушкином, который они не могли заменить из-за нехватки денег.
Андрей сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони. Нина села рядом, но не прикасалась к нему. Между ними была пропасть шириной в пятьсот тысяч рублей и годы недоверия.
— Она блефует насчёт дачи, — наконец сказал Андрей. — Она уже сто раз грозилась её продать. То когда я не поехал с ней в санаторий, то когда забыл про её день рождения…
— Мне всё равно, — Нина смотрела прямо перед собой. — Мне абсолютно всё равно, что она сделает с дачей. Меня волнует другое. Почему ты выбрал её, а не меня? Почему её секреты важнее нашего доверия?
Андрей молчал долго. Когда заговорил, его голос был глухим.
— Она всегда так делала. С детства. Если я не слушался, она заболевала. Если спорил — у неё случался сердечный приступ. Когда я сказал, что хочу жениться на тебе, она неделю пролежала в больнице. Врачи ничего не нашли, но она убедила всех, что это из-за стресса.
Нина знала эти истории. Знала, но раньше не придавала им значения. Думала, что это в прошлом, что их любовь сильнее манипуляций стареющей женщины. Как же она ошибалась.
— И что теперь? — спросила она.
— Не знаю, — Андрей повернулся к ней. В его глазах была такая растерянность, что Нине стало почти жаль его. Почти. — Нина, я правда не знаю. Я устал разрываться между вами. Устал быть плохим сыном и плохим мужем одновременно.
На следующее утро Нина проснулась с чёткой решимостью. Она приняла душ, оделась в свой лучший костюм — тот, что покупала на собеседование три года назад, — и села за ноутбук.
Андрей ушёл на работу рано, оставив записку: «Поговорим вечером». Но Нина не собиралась ждать вечера. Она открыла сайт с объявлениями о недвижимости и начала искать квартиру для съёма.
Её телефон зазвонил около полудня. Номер был незнакомый.
— Нина? Это Елена, подруга Галины Ивановны.
Нина нахмурилась. Зачем подруге свекрови звонить ей?
— Слушаю вас.
— Галина Ивановна в больнице. Сердце. Она просила передать Андрею, но он не берёт трубку.
Нина закрыла глаза. Конечно. Классический ход. Даже не оригинально.
— В какой больнице? — спросила она устало.
— В двадцать шестой. Кардиология.
Нина поехала одна. Не стала звонить Андрею, не стала устраивать панику. Просто села на метро и поехала.
Галина Ивановна лежала в отдельной палате — разумеется, платной. Выглядела она прекрасно для человека с сердечным приступом: румяные щёки, блестящие глаза, даже причёска была в порядке.
— А, это ты, — свекровь отвернулась к окну. — Андрюша не приехал?
— Он на работе. Не знает, что вы здесь.
— Не знает, что родная мать умирает, — патетически вздохнула Галина Ивановна.
Нина села на стул у кровати.
— Что сказали врачи?
Свекровь помолчала. Видимо, не ожидала такого прямого вопроса.
— Что обычно говорят… Стресс, возраст…
— Могу я поговорить с вашим лечащим врачом?
Галина Ивановна резко повернулась к ней.
— Зачем?
— Затем, что если вам действительно плохо, нужно знать, какие лекарства покупать, какой уход обеспечить.
В палату вошла медсестра — молодая девушка с усталым лицом.
— Галина Ивановна, вам пора на процедуры.
— Какие процедуры? — спросила Нина.
Медсестра удивлённо посмотрела сначала на неё, потом на пациентку.
— Да никакие. Галина Ивановна может идти домой. Анализы в норме, ЭКГ тоже. Мы её оставили только потому, что она настояла. За отдельную плату.
В палате повисла тишина. Галина Ивановна смотрела на медсестру с такой яростью, что та попятилась к двери.
— Я… я потом зайду, — пробормотала девушка и выскользнула из палаты.
Нина встала.
— Знаете что, Галина Ивановна? Я устала. Устала от ваших манипуляций, от вашей лжи, от того, что вы превратили Андрея в вечного должника. Но больше всего я устала от того, что позволяла вам это делать.
Она подошла к двери, обернулась.
— Можете продавать дачу, можете устраивать истерики, можете ложиться в больницу хоть каждую неделю. Это больше не мои проблемы. И знаете что? Это больше не будут и проблемы Андрея. Потому что либо он выбирает нормальную жизнь со мной, либо остаётся вашей марионеткой. Но без меня.
Вечером, когда Андрей вернулся домой, Нина сидела в гостиной с чемоданом у ног. На столе лежали ключи от квартиры и обручальное кольцо.
— Нина, что происходит? — Андрей застыл в дверях, его взгляд метался от чемодана к кольцу.
— Я сняла квартиру. Небольшую студию на Петроградке. Переезжаю завтра.
— Но… почему? Из-за вчерашнего? Нина, давай поговорим…
Нина встала, подошла к нему.
— Андрей, я люблю тебя. Правда люблю. Но я не могу больше жить в этом театре абсурда, где твоя мать режиссёр, ты — послушный актёр, а я — вечно виноватая статистка. Сегодня она была в больнице. Симулировала очередной приступ.
Андрей опустился на диван.
— Опять?
— Ты знал, что она симулирует?
— Подозревал. Но вдруг в этот раз правда? Вдруг я не поверю, а у неё действительно…
— Вот именно это «вдруг» и держит тебя на крючке всю жизнь. Андрей, тебе тридцать четыре года. Половину из них ты живёшь в страхе, что твоя мать умрёт, если ты её ослушаешься. Но она не умрёт. Она здоровее нас обоих.
Она села рядом с ним, взяла за руку.
— У тебя есть выбор. Либо ты идёшь к психологу, разбираешься с этой созависимостью, учишься выстраивать границы с матерью. И тогда мы попробуем всё заново. Либо… либо мы разводимся. Потому что я не хочу прожить ещё пять лет в ожидании, когда ты наконец повзрослеешь.
Андрей сжал её руку.
— А если я выберу тебя, а она правда…
— Она пережила смерть мужа, развод твоей сестры, твой переезд от неё. Переживёт и то, что ты станешь самостоятельным. А если нет — это не твоя ответственность. Ты не можешь жить чужой жизнью, Андрей. Пора начать жить своей.
Три месяца спустя Нина сидела в маленькой кофейне на Невском. Напротив неё — Андрей. Он выглядел иначе: расправленные плечи, прямой взгляд, даже морщины на лбу разгладились.
— Как терапия? — спросила Нина, отпивая капучино.
— Тяжело. Но психолог говорит, что прогресс есть. На прошлой неделе мама звонила, плакала, говорила, что я её бросил. Я выслушал и сказал, что люблю её, но больше не буду бежать по первому звонку. Она бросила трубку.
— И?
— И ничего. Вчера написала СМС, что едет на дачу, спросила, не нужно ли что-то оттуда привезти. Как будто ничего не было.
Нина улыбнулась.
— Это хорошо. Значит, учится принимать новые правила.
— А ты? Как твоя студия?
— Нормально. Маленькая, но своя. Никто не входит без стука, никто не хранит полмиллиона в моём шкафу, — она рассмеялась. — Знаешь, я думала, буду жалеть. Но нет. Я впервые за пять лет чувствую себя свободной.
Андрей помолчал.
— Нина, я понимаю, что рано об этом говорить. Но… есть шанс, что мы когда-нибудь… ?
Нина посмотрела на него внимательно. В его глазах не было той затравленности, которая жила там годами. Не было страха, что вот-вот раздастся звонок и ему придётся всё бросить и бежать к матери.
— Есть, — сказала она. — Но не сейчас. Сначала ты должен научиться жить для себя. А я — вспомнить, кто я без постоянной борьбы с твоей матерью. А потом… потом посмотрим.
Они вышли из кофейни вместе, но разошлись в разные стороны. Нина шла по Невскому, и впервые за долгое время ей было легко. Она знала, что сделала правильный выбор. Иногда, чтобы сохранить любовь, нужно отпустить человека. И если это настоящее — оно вернётся. Уже другим. Свободным от призраков прошлого и манипуляций тех, кто прикрывается словом «семья», чтобы управлять чужими жизнями.
Её телефон зазвонил. Номер Галины Ивановны. Нина сбросила вызов и заблокировала номер. У неё больше не было свекрови. У неё была своя жизнь.
