— Он считал меня списанным предметом, но одна маленькая тайна, копившаяся годами в ящике стола, перевернёт дом и откроет путь к неожиданной свободе.
Глава 1. Ультиматум в прихожей
— «Освободи спальню, я приведу молодую!» — слова Николая Ивановича прозвучали так громко, что даже на лестничной площадке стих разговор соседок.
Евдокия Павловна стояла в узкой прихожей, придерживая рукой висящее на крючке пальто. Она не сразу поняла: это он ей, матери его дочери, жене почти сорока лет, говорит такое.
На коврике у двери стояли сапоги Марины, дочери. Она как раз зашла «на огонёк» после работы и теперь застыла, уставившись на отца.
— Папа… Ты серьёзно? — Марина прижала ладони к щекам, словно от пощёчины.
— А что тут смешного? — Николай Иванович приосанился, поправил ворот рубашки. — Я имею право. Я хочу жить по-человечески, а не… в музее старья. Устал я от этих обоев с цветочками, от вечного запаха пирогов и варенья! Мне молодость нужна, свежесть!
Евдокия Павловна молчала. В её груди что-то холодное расползлось, словно лёд. «Музей старья», — эхом отозвалось в голове.
В коридоре скрипнула створка: это соседка Тамара Сергеевна высунула нос в щёлку своей квартиры. Любопытные глаза блеснули.
— Николай! — строго сказала она, — ты чего орёшь? На весь подъезд слышно!
— Не твоё дело, Тамара, — махнул рукой он, — у себя командуй.
Соседка недовольно фыркнула и захлопнула дверь, но Евдокия знала: через пять минут весь подъезд будет знать каждое слово.
Марина шагнула вперёд, схватила отца за рукав:
— Ты что, с ума сошёл? Маму из спальни? А ты сам где будешь?
— Я буду там. С Ольгой. — Он нарочно выделил имя, будто гордился. — А мать пусть на диване в зале обоснуется. Ей хватит.
Тишина. Только старый холодильник в кухне загудел, будто вторя этой мерзкой фразе.
Евдокия Павловна поправила косу, выпрямилась. Голос её прозвучал спокойно, но глухо:
— Всё сказала.
И, не глядя на мужа, прошла мимо него, задела плечом. Закрылась в спальне и щёлкнула замком.
Она прислонилась к двери, слушая, как в прихожей Марина всхлипывает, а Николай что-то ворчит про «новую жизнь». Но плакать не хотелось. Нет. Слёз у неё больше не осталось.
Она медленно подошла к старой тумбочке у кровати, провела пальцами по её тёмному лакированному боку. В нижнем ящике, под стопкой старых журналов, лежало кое-что, о чём он даже не догадывался.
Евдокия присела, открыла ящик. Бумаги, конверт с надписью её рукой, несколько пожелтевших квитанций. Сердце стукнуло чаще.
«Ничего, Николай, — подумала она, прижимая конверт к груди. — Рано ты меня списал. Рано…»
Глава 2. Конверт из тумбочки
Евдокия Павловна аккуратно разорвала заклеенный уголок. Бумаги пахли старой типографской краской и пылью. Она словно прикоснулась к прошлому, которое всё эти годы терпеливо ждало часа.
На стол легли документы: договор о приватизации, какие-то дополнительные листы с подписями и печатями, квитанции об оплате коммуналки за девяностые. Но главное — сберкнижка. Толстая, с тёмно-зелёной обложкой. На развороте цифры — пусть и не баснословные, но вполне ощутимые.
«Я ж тогда на чёрный день отложила… И всё забылось. А теперь, выходит, этот день и пришёл».
Она поправила очки, которые всегда держала на шнурочке на шее, и углубилась в строчки договора. Там черным по белому значилось: квартира оформлена не только на Николая, но и на неё. Причём её доля — больше, чем он любил вспоминать в разговорах.
Вдруг раздался осторожный стук.
— Мам? — голос Марины. — Можно?
Евдокия чуть поколебалась, потом открыла. Дочь вошла, глаза красные от слёз.
— Мамочка… Ну что он творит? Совсем стыд потерял.
— Сядь, Мариш, — Евдокия подтолкнула к стулу. — Смотри сюда.
Она разложила бумаги веером, словно карты. Марина удивлённо приподняла брови.
— Это что?
— То, что он забыл, — твёрдо ответила Евдокия. — И то, что может его отрезвить.
Марина взяла сберкнижку, пролистала.
— Мама! Так у тебя… Ничего себе! А чего ж ты молчала?
— Время не приходило, — сухо сказала она. — Вот и пришло.
Дочь задумалась, постукивая пальцами по столу.
— Но ты думаешь… это остановит его? Он же вцепился в эту свою Ольгу.
— Пусть цепляется, — голос Евдокии стал тихим, но твёрдым. — А я — хозяйка. И у меня в руках больше, чем он думает.
Они переглянулись. В глазах Марины мелькнуло что-то новое — смесь удивления и гордости.
Вдруг за стенкой послышался мужской бас Николая и чей-то девичий смех. Евдокия вздрогнула, но Марина резко встала:
— Мам, я не дам им так просто… — и осеклась.
Евдокия подняла ладонь:
— Подожди. Не горячись. Мы всё сделаем по уму.
Она собрала бумаги обратно в конверт, аккуратно спрятала в тумбочку. Сердце стучало, но на душе впервые за долгое время стало спокойно.
Словно рядом с ней снова встал невидимый союзник — её собственная сила, которую она так долго прятала под заботами и молчанием.
Глава 3. Слухи на лавочке
У подъезда, на привычной зелёной лавочке с облезлой краской, кипела жизнь. С утра тут сидели бабушки с палочками, после обеда подтягивались мамочки с колясками, а к вечеру собирались все, кто хотел обсудить свежие новости.
В тот день новость была одна: «Николай Иванович променял Евдокию на молодую».
Тамара Сергеевна, как и всегда, оказалась главным диктором. Сидела в своём клетчатом пальто, держа в руках авоську с луком, и с важным видом вещала:
— Я сама слышала! Своими ушами! Стою, значит, дверь открываю, а он орёт: «Освободи спальню, я приведу молодую!» Представляете? При живой жене, при дочери!
— Срам какой… — ахнула Зинаида Петровна с четвёртого этажа. — В его-то годы!
— Да он всегда ходил петухом, — встряла Марфа Ивановна. — С молодыми глазами стрелял. Всё ему мало.
— А Евдокия-то? — спросила тоненьким голосом соседка с пятого.
— Молчит. Заперлась у себя. Женщина она гордая, — уверенно заявила Тамара Сергеевна, будто сама за Евдокию отвечала.
В этот момент к подъезду подошла Марина. На плече сумка с продуктами, волосы собраны в хвост. Она услышала последние слова и почувствовала, как кровь прилила к лицу.
— Сколько можно трепаться? — вспылила она. — Моя мать сильнее, чем вы думаете.
На лавочке воцарилась тишина. Бабушки переглянулись. Тамара Сергеевна виновато кашлянула:
— Мы ж не со зла, Мариш. Мы… переживаем. Женщины всё-таки.
Марина вздохнула, но не стала продолжать. Поднялась по ступенькам, вошла в подъезд. За спиной ещё долго слышался приглушённый шёпот:
— Всё равно жалко Евдокию…
— А может, она его проучит?
— А может, сама уйдёт?
В квартире Евдокия уже месила тесто. Руки работали привычно, уверенно, словно сами знали, что делать, а мысли витали далеко. Она услышала, как дочь шумно поставила сумку на стол.
— Мам… они все знают, — устало сказала Марина.
— Пусть знают, — ответила Евдокия спокойно. — Это мне даже на руку.
Марина удивлённо посмотрела на мать. Та вытерла руки о полотенце, налила дочери чаю.
— Скоро, Мариш, он сам в ловушку попадёт. Ему и его «молодой» не понять, что стены тоже уши имеют.
Дочь хотела спросить, что мать задумала, но в этот момент с улицы донёсся звонкий женский смех. Незнакомый. Слишком молодой.
Евдокия и Марина переглянулись. Николай шёл по двору, а рядом с ним — стройная блондинка в ярком пальто. И смеялась она так, будто дом уже принадлежал ей.
Евдокия сжала полотенце в руках. Тесто на столе ждало, но в душе всё решилось: молчать она больше не будет.
Глава 4. Тайна соседки
Ольга, та самая «молодая», появилась в квартире уже на следующий день.
Сначала робко переступила порог, сняла сапоги, поставила их прямо на коврик — так, что грязь расползлась пятнами. Потом смело пошла по комнатам, как хозяйка: в кухне распахнула шкафчики, в спальне тронула покрывало, даже в шкаф заглянула.
— Вот тут мы шторы сменим, — заявила она звонким голосом, будто давала распоряжения строителям. — А этот ковёр вообще прошлый век.
Николай Иванович ходил за ней, потирая руки, глаза сияли.
— Ну, Олечка, всё будет, как ты хочешь.
Евдокия Павловна молча стояла в дверях. Ни одного слова не сказала, только смотрела, как чужая женщина роется в её вещах. Внутри у неё всё кипело, но лицо оставалось спокойным, будто каменное.
Когда дверь за «гостями» закрылась, в квартиру постучали.
— Евдокия? Ты дома? — послышался знакомый голос Тамары Сергеевны.
Евдокия нехотя открыла. Соседка стояла с авоськой и хитро прищуренными глазами.
— Ты прости, что вмешиваюсь, — начала она с порога, — но тут такое дело… Не могу больше молчать.
Она вошла, тяжело присела на табурет и, оглянувшись, шепнула:
— Ты знаешь, что часть вашей квартиры числится на меня?
Евдокия остолбенела.
— Как это — на тебя?
— А вот так, — вздохнула Тамара, вытаскивая из сумки сложенные бумаги. — Николай лет двадцать назад сам на меня оформил долю. Тогда, помню, у него какие-то махинации были, он просил: «Для отвода глаз». Мол, чтоб в налоговой меньше вопросов. А я… Ну, подписала, помогла по-соседски. И забыла.
Евдокия дрожащими пальцами взяла листы. Всё было оформлено по-настоящему: печати, подписи, даты.
— Так выходит… ты владелица?
— Формально да, — кивнула Тамара. — Но мне твоя доля не нужна. Просто совесть замучила. Видела, как он тебя при всех унизил. Так вот — если хочешь, я готова признать, что это всё твоё. Только… — она смущённо отвела глаза, — помоги мне. Я одна, мне тяжело. То в магазин сходить, то лекарства в аптеке.
Евдокия выпрямилась. В груди разлилось странное чувство: смесь благодарности и злости на Николая.
— Помогу, Тамара Сергеевна. Обещаю.
Соседка оживилась, закивала, оставила бумаги на столе.
Когда за ней захлопнулась дверь, Евдокия прижала документы к груди. Теперь она знала: у неё есть козырь. И в этот раз она сыграет по-крупному.
А за стенкой уже слышался голос Николая: он что-то весело рассказывал Ольге. Видимо, даже не догадывался, что дом, в котором он собирался «начать новую жизнь», давно перестал принадлежать ему полностью.
Глава 5. Старые долги
Николай Иванович всё чаще пропадал с Ольгой. Иногда они приходили вместе — громкие, весёлые, пахнущие дорогим парфюмом и сигаретами. Евдокия молча наблюдала, Марина кипела, а соседи только ждали нового повода для пересудов.
Вечером, когда Евдокия ставила на плиту чайник со сколотой ручкой, в дверь позвонили. Она подумала: «Опять эта парочка». Но на пороге стоял другой человек — коренастый мужчина лет шестидесяти, в поношенном пиджаке и с портфелем под мышкой.
— Здравствуй, Дуся, — кивнул он, чуть смутившись. — А Николай дома?
— А вы кто будете? — насторожилась Евдокия.
— Сергей. Мы с ним давно знакомы. Коллеги по цеху были. — Он понизил голос: — А ещё он мне кое-что должен.
Евдокия пригласила его в кухню. Сергей сел, достал из портфеля мятый конверт. Развернул бумажку с крупной подписью Николая.
— Вот. Расписка. Пятнадцать лет назад занял у меня приличную сумму — на ремонт, как говорил. Я ж поверил. А он… Ну, ты сама видишь. Деньги так и не вернул.
Евдокия всмотрелась в цифры и ахнула. Сумма была немаленькая, даже по нынешним временам.
— Я ждал, — продолжал Сергей, — думал, совесть проснётся. А тут слышу, он молодую к себе ведёт, шторы менять собирается… А долг мой?
Слова резанули, как нож. Евдокия невольно сжала руки в кулаки.
— И что вы хотите? — спросила она.
— Пусть отдаст. Иначе я расписки соседям покажу. А там глядишь, и в суд пойду. Уж больно меня его наглость задела.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь. Голоса — Николай и Ольга. Они смеялись, та что-то щебетала про «евроремонт» и «новую кухню».
Сергей усмехнулся:
— Вот, как раз вовремя.
Когда Николай вошёл в кухню и увидел старого знакомого, его лицо вытянулось.
— Ты? Чего пришёл?
— Долг, Коля, — спокойно сказал Сергей, — помнишь?
Ольга удивлённо переводила взгляд с одного на другого.
— Какой ещё долг?
— Старый, — зло бросил Николай, но глаза у него забегали. — Потом разберёмся.
— Нет, Коля, — Сергей положил расписку на стол. — Сейчас. Или плати, или я шум подниму. Поверь, соседи только ждут новости.
Евдокия молча наблюдала. В душе что-то радостно шевельнулось: всё складывалось так, словно сама судьба шаг за шагом подталкивала Николая к краю пропасти.
Он побагровел, сжал кулаки, но сказать ничего не смог. Только схватил Ольгу за руку и буркнул:
— Пошли отсюда!
Они ушли, хлопнув дверью.
Сергей, собирая бумаги, усмехнулся:
— Держи его, Дуся. Он уже на волоске. А я пока подожду… Но недолго.
И ушёл, оставив в кухне запах дешёвого табака и тяжёлую тень воспоминаний.
Евдокия провела ладонью по тумбочке, где лежали её документы. Теперь у неё было два козыря: доля квартиры и чужая расписка.
А значит, и шанс на победу.
Глава 6. Большое собрание
В тот день Евдокия Павловна встала раньше обычного. С вечера она приняла решение, и теперь действовала спокойно, чётко, будто готовилась не к семейной сцене, а к важному экзамену.
Она накрыла стол: чайник, вазочка с конфетами «Мишка на Севере», тарелка с домашним печеньем. Всё выглядело по-домашнему, но в воздухе висело напряжение.
К полудню гости начали собираться. Сначала Марина, бледная, но решительная. Потом Тамара Сергеевна, тащившая с собой сумку и нетерпеливое любопытство. Сергей пришёл с портфелем, в котором, как всегда, торчали его бумаги.
Наконец в дверь вошёл Николай Иванович с Ольгой. Она была в новом платье, с красной помадой, вела себя дерзко, как полноправная хозяйка.
— Ну что за сборище? — недовольно буркнул Николай, оглядываясь.
— Домашний совет, — спокойно сказала Евдокия и поставила перед ним стул. — Садись.
Когда все расселись, она достала из тумбочки конверт и аккуратно разложила бумаги на столе.
— Николай, — её голос звучал твёрдо, — ты требовал освободить спальню для своей «молодой». Но сначала скажи людям вот что: чья эта квартира?
— Как это чья? Наша с тобой! — отмахнулся он. — Но распоряжаюсь я.
— Неправда, — вмешалась Тамара Сергеевна. — Ты на меня когда-то долю записал. Помнишь? Так вот, я подтверждаю: всё это Евдокинино.
Она вытащила свои бумаги. Соседи ахнули. Ольга побледнела.
Николай вскочил:
— Ты с ума сошла, старуха! Это всё фикция была!
— Фикция или нет, а документы настоящие, — холодно ответила Евдокия. — И если хочешь, можем в суд подать.
Тут Сергей положил на стол свою расписку.
— А это — твой долг. С процентами уже. Думаешь, я молчать стану?
Комната наполнилась шёпотом. Марина смотрела на отца с отвращением, Тамара торжествующе кивала, Сергей сидел каменно, а соседи, заглянувшие в открытую дверь, уже шептались в коридоре.
Ольга резко поднялась:
— Коля, ты мне говорил, что всё в порядке! Что квартира твоя, что денег у тебя полно! А выходит… — она вздохнула и схватила сумочку. — Я не собираюсь жить в этом гадюшнике и ещё за твои долги отвечать!
И, не попрощавшись, выскочила за дверь.
Николай остался стоять посреди комнаты, бледный, с дрожащими руками. Он открыл рот, но слова не шли.
— Видишь, — сказала Евдокия, собирая бумаги обратно, — не я тебя списала, а жизнь.
Сергей молча поднялся, забрал расписку и кивнул:
— Думай, Коля. Времени у тебя мало.
Тамара вздохнула и, поправив платок, добавила:
— А Евдокия молодец. Настоящая хозяйка.
Марина, не выдержав, расплакалась и обняла мать.
А Николай так и стоял в углу, беспомощный, сломанный, будто с него одним махом сдёрнули все маски.
Глава 7. Чай и пирог
Вечер в квартире стоял тихий. Соседи уже разошлись, только в подъезде ещё шептались последние новости — «Николай облажался», «Евдокия умница», «Вот это она дала!».
Евдокия Павловна поставила чайник на плиту. Он зашипел, и знакомый, почти родной звук наполнил кухню. На столе красовался свежий пирог с яблоками — пышный, румяный, с золотистой корочкой. Запах корицы смешался с ароматом чая, и стало как-то по-домашнему тепло.
Марина сидела рядом и всё ещё утирала глаза.
— Мамочка… Ты сегодня как царица была. Я горжусь тобой, слышишь?
Евдокия улыбнулась уголком губ.
— Ну-ну, царица… Просто хватит молчать, Мариш. Время пришло.
В этот момент в кухню заглянула Тамара Сергеевна.
— Ой, а у вас тут так пахнет… Можно? — И, не дожидаясь ответа, уже усаживалась за стол. — Дуся, ты сегодня молодец, честное слово. Я ж прямо душой порадовалась.
Евдокия разлила чай по стаканам в подстаканниках, нарезала пирог.
— Ешьте, гости дорогие. Сегодня есть что отпраздновать.
Они втроём сидели, пили горячий чай, хрустели пирогом и переговаривались то вполголоса, то смеясь. В кухне царила лёгкость — та самая, которой не было много лет.
Николай всё это время стоял в коридоре. Он не решался войти, слушал смех и звон ложечек. Сутулился, прятал глаза. Никто его не звал.
Он выглядел чужим — маленьким, растерянным, ненужным.
Евдокия мельком взглянула на него через плечо. И впервые за долгое время не почувствовала ни боли, ни страха, ни обиды. Только спокойствие.
Она подала дочери ещё кусок пирога, налила чай соседке и сказала с лёгкой усмешкой:
— Жить будем, девочки. Ещё как будем.
Чайник радостно зашипел, словно поддакивал.
А Николай так и остался стоять в тени, не зная, куда себя деть.
И это был уже его выбор.
