Марина вышла на кухню за салатом и замерла у двери. Голос свекрови доносился из гостиной — громкий, уверенный.
— Да что ты говоришь, Валентина Петровна! — это была тётя Зина, сестра Алексея.
— Говорю как есть. Тридцать лет живёт с моим сыном, а благодарности никакой. Дом запустила совсем. Я вчера заходила — пыль на полках, в углах паутина.
Марина сжала ручку двери. Какая паутина? Она же вчера всё мыла перед их приходом.
— И готовить разучилась, — продолжала Валентина Петровна. — Лёша худой какой стал. Я ему котлеты принесла, так он их за пять минут съел. Видно, дома не кормят нормально.
— Может, она устаёт на работе?
— Работа! Сидит в офисе, чай пьёт. А я в её годы троих детей растила, огород полола, корову доила. И ничего, справлялась.
Марина отступила от двери. Руки дрожали. Господи, ну как можно так врать? Алексей котлеты съел быстро, потому что опаздывал на встречу. А про пыль… Да у неё дома чище, чем в больнице.
— Неблагодарная она, Зин. Я столько для неё делала, помогала всегда. А теперь даже не звонит. Холодная стала совсем.
— А Лёша что говорит?
— А что он скажет? Мужики они все слепые. Не видят, что у них под носом творится.
В гостиной засмеялись. Марина прислонилась к стене. Сердце колотилось так, что, казалось, все услышат. Тридцать лет она старалась. Тридцать лет пыталась стать для этой женщины хорошей. И вот оно — благодарность.
Она взяла салатник и вернулась в комнату. Лицо горело, но она улыбалась.
— А вот и наша хозяюшка! — Валентина Петровна поднялась навстречу. — Зинаида только хвалила твой оливье.
— Спасибо. — Марина поставила салат на стол.
— Маришка, ты чего такая бледная? — Алексей подошёл, обнял за плечи.
— Всё нормально. Просто устала немного.
— Ещё бы не устать, — вздохнула свекровь. — Столько гостей, столько работы. Хорошо, что я вчера борщ приготовила, помогла.
Зина кивнула:
— Вот и хорошо, что помогаете друг другу.
Марина посмотрела на свекровь. Та спокойно намазывала масло на хлеб. Врёт и не краснеет. Борщ варила она, Марина, всю субботу. А Валентина Петровна только укроп порезала.
— Да, очень помогает, — тихо сказала Марина.
Следующие две недели Марина жила как в тумане. Спала плохо, ела через силу. Алексей спрашивал, что случилось, но она только качала головой.
— Всё в порядке.
— Мариш, ну скажи. Может, к врачу сходим?
— Не надо. Просто устала.
А что сказать? Что твоя мама меня поливает грязью? Что тридцать лет стараний пошли коту под хвост? Алексей и так между двух огней мечется — только хуже будет.
В пятницу Марина рано пришла с работы. Хотела прибраться, но услышала голос Валентины Петровны из спальни. Свекровь говорила по телефону.
— Светка? Да, это я… Слушай, про Марину хочу сказать. Совсем от рук отбилась… Что? Нет, Лёша не слышит, он в душе… Представляешь, я ей вчера предлагаю — давай вместе на дачу съездим, порядок наведём. А она мне: у меня планы. Какие планы? Телевизор смотреть? На диване лежать?
Марина осторожно подошла ближе.
— И готовить перестала совсем. Полуфабрикаты одни покупает. Лёша мне жалуется — мам, говорит, котлеты твои скучаю… А я что? Я готовлю, несу. А она ещё недовольное лицо корчит… Неблагодарная.
Кровь стучала в висках. Когда Алексей жаловался на её готовку? Он всегда хвалил, просил добавки.
— Ты права, Свет. Избаловались молодые. В наше время таких разводили бы быстро… Что? Да нет, Лёша тряпка. Не разведётся. А жаль.
Марина отступила на кухню. Села за стол, закрыла лицо руками. Господи, да что же это такое? Ну зачем так врать? Зачем настраивать всю родню против неё?
Телефон в спальне замолчал. Валентина Петровна вышла на кухню.
— А, Мариночка! Рано сегодня.
— Да, пораньше отпустили.
— Хорошо. Я тут Лёше рубашку погладила, в шкаф повесила. А то у тебя всё мятое висит.
— Спасибо.
— Это я тебе помогаю. Мы же семья.
Семья. Марина кивнула и пошла в комнату. Там она достала блокнот и записала дату, время разговора. Выписала фразы, которые запомнила слово в слово.
Может, она сходит с ума? Может, ей всё кажется? Но нет — голос свекрови звучал в ушах очень чётко. И Светлана на том конце провода охотно поддерживала разговор.
На выходных приехала племянница Алексея, Настя. Молодая, весёлая. Марина её любила.
— Тёть Мариш, как дела? Что-то ты худая стала.
— Работы много.
— Понятно. А бабуля говорила, ты на дачу не ездишь совсем. Она расстраивается.
— Говорила?
— Ну да. Звонила маме, жаловалась. Типа предлагает помочь, а ты отказываешься.
Марина налила чай.
— Настя, а что ещё говорила?
— Да ерунда всякая. Ты же знаешь бабулю — любит покритиковать. Говорит, дом запустила, готовить разучилась. Но это же глупости, правда?
— Правда.
Настя ушла. Марина достала блокнот, сделала ещё одну запись. Значит, не кажется. Значит, Валентина Петровна действительно обзванивает всю родню и рассказывает про неё гадости.
Вечером позвонила мама.
— Мариночка, как дела?
— Нормально, мам.
— А Валя Петровна звонила. Беспокоится за тебя. Говорит, устала очень, похудела.
— Звонила?
— Да, вчера. Такая переживает. Предлагает помочь по хозяйству, а ты, говорит, гордая, не соглашаешься.
Всё. Хватит. Марина положила трубку и открыла блокнот на новой странице.
В среду у Алексея был день рождения. Собралась вся родня — тёти, дядьи, племянники. Марина готовила три дня. Мясо запекала, торт делала сама.
— Маришка, ну ты даёшь! — восхитился брат Алексея. — Стол просто шикарный.
— Да уж, постаралась наша хозяйка, — кивнула Валентина Петровна. — Я, правда, салаты помогала резать.
Марина промолчала. Свекровь резала один огурец и то криво.
За столом было шумно, весело. Говорили о работе, детях, планах на лето. Марина молчала, но внимательно слушала. И ждала.
— А помнишь, Лёш, как в молодости рыбачили? — смеялся дядя Витя. — Целыми днями на речке сидели.
— Эх, молодость! — вздохнул Алексей. — Сейчас некогда совсем.
— Да и жёны не пускают, — подмигнул Витя.
— Это да, — засмеялась тётя Зина. — Мой тоже всё на рыбалку просится. А я говорю — дом сначала отремонтируй.
— А Марина Лёшу пускает, — вмешалась Валентина Петровна. — Она у нас либеральная. Только готовить не любит. Лёша мне жалуется — мам, говорит, котлетки твои скучаю.
Алексей поднял голову:
— Мам, когда я такое говорил?
— А ты забыл? На прошлой неделе.
— Не помню что-то.
— Возраст, сынок. Склероз.
Все засмеялись. Алексей пожал плечами и потянулся за салатом.
Марина встала:
— Можно мне сказать несколько слов?
— Конечно! — Алексей улыбнулся. — Тост будешь говорить?
— Не совсем тост.
Все повернулись к ней. Марина достала блокнот.
— Я хочу прочитать кое-что. — Голос звучал спокойно, ровно. — Валя Петровна, вы помните разговор с Зинаидой две недели назад? Цитирую: «Дом запустила совсем, пыль на полках, в углах паутина».
Тётя Зина покраснела. Валентина Петровна открыла рот.
— Или разговор со Светланой в прошлую пятницу. «Готовить перестала совсем, полуфабрикаты покупает. Лёша жалуется». Или вот с моей мамой: «Предлагаю помочь по хозяйству, а она гордая, не соглашается».
— Мариш, ты что? — растерянно спросил Алексей.
— Я записывала. Каждый разговор, каждую фразу. — Марина перелистнула страницу. — За месяц накопилось много материала.
За столом стояла тишина. Дядя Витя кашлянул.
— Валя Петровна, — продолжала Марина, — я тридцать лет стараюсь быть хорошей невесткой. Помогаю вам, забочусь, приглашаю в гости. А вы звоните всем подряд и рассказываете, какая я плохая. Зачем?
— Я… я не говорила ничего плохого…
— Говорили. У меня всё записано. И свидетели есть.
Настя сидела красная как рак. Зина изучала тарелку.
— И ещё. Лёша никогда не жаловался на мою готовку. Никогда не просил ваши котлеты. Это ложь.
Алексей повернулся к матери:
— Мам, это правда?
— Я просто… расстраиваюсь иногда… Мне кажется, Марина меня не любит…
— Так не кажется же! — Марина подалась вперёд. — Вы знаете, что врёте. И продолжаете врать.
— Мариш, успокойся, — попросил Алексей.
— Нет. Хватит молчать. Я устала от этого театра. — Она обвела взглядом стол. — Все вы слушаете эти сплетни и молчите. Никто не подумал спросить меня, правда ли это.
— Мы не знали…
— Теперь знаете. — Марина закрыла блокнот. — Валентина Петровна, я не прошу любви. Но прошу перестать врать про меня. Это унизительно.
Валентина Петровна сидела бледная, теребила салфетку. Никто не ел, все смотрели то на неё, то на Марину.
— Ну скажите что-нибудь, — спокойно попросила Марина.
— Я… я не хотела… — начала свекровь.
— Хотели. Иначе зачем звонить всем подряд?
— Мне казалось… ты меня избегаешь…
— Я вас не избегаю. Я просто не хочу выслушивать критику по каждому поводу.
Алексей положил руку на стол:
— Мам, почему ты мне ничего не говорила?
— А что говорить? Ты жену защищаешь всегда.
— Потому что она ничего плохого не делает! — Он повысил голос. — Ты понимаешь, что творишь?
— Лёш, не кричи на маму, — попросила тётя Зина.
— А на жену можно поливать грязью?
— Мы не думали…
— Вот именно — не думали. — Марина встала. — Я пойду посуду помою.
— Сиди, — сказал Алексей. — Мам, извинись перед Мариной.
— Я… прости меня. Я правда не хотела обидеть.
— Не хотели, но обидели. — Марина села обратно. — И не только меня. Алексея тоже. Вы рассказываете, что он на жену жалуется, что дома голодает. Это же неправда.
— Неправда, — подтвердил Алексей. — Мам, я никогда не жаловался на Марину. Никогда.
— Может, я неправильно поняла…
— Не поняли, а выдумали. — Марина открыла блокнот. — Вот запись от вторника: «В наше время таких разводили бы быстро». Это тоже неправильно поняли?
Валентина Петровна заплакала.
— Ну всё, мам, хватит, — устало сказал Алексей. — Хватит слёз. Виновата — извинись нормально.
— Марина, прости меня, пожалуйста. Я больше не буду.
— Хорошо. Но я хочу понимать — действительно больше не будете или просто говорите?
— Не буду. Честное слово.
— Тогда договоримся. — Марина убрала блокнот. — Если у вас есть претензии ко мне — говорите мне в лицо. Не нравится моя готовка — скажите мне. Считаете, что дом грязный — приходите, покажите, что не так. Но разговоры за спиной прекращаем раз и навсегда.
— Согласна.
— И ещё. Больше никого из родственников не привлекаем к нашим семейным делам. Ни моих, ни ваших.
— Хорошо.
Дядя Витя кашлянул:
— Может, продолжим праздник? А то стол остывает.
— Да, давайте, — кивнула Марина. — Алёш, открой вино. У нас же день рождения.
Алексей наполнил бокалы. Разговор постепенно наладился, но натянуто. Все чувствовали себя неловко. Настя первая попрощалась, сославшись на раннюю работу. Остальные тоже стали собираться.
— Ну мы пошли, — сказала тётя Зина. — Спасибо за ужин, Мариночка. Очень вкусно было.
— Пожалуйста.
Валентина Петровна задержалась.
— Марина, я правда больше не буду. Обещаю.
— Посмотрим.
— А можно я завтра приду? Торт доедим вместе.
— Можно. Только без нравоучений.
— Без нравоучений.
Когда все ушли, Алексей обнял Марину.
— Прости меня тоже. Надо было раньше это остановить.
— Ты не виноват. Трудно выбирать между мамой и женой.
— Но я выберу тебя. Всегда.
— Знаю.
Они убирали посуду вместе. Марина мыла тарелки, Алексей вытирал.
— Мариш, а блокнот ты действительно вела?
— Конечно. Хочешь посмотреть?
— Нет. Верю. Просто… как ты решилась сегодня всё сказать?
— Устала молчать. Тридцать лет молчала — и что? Хуже стало только.
— А теперь?
— Теперь хотя бы честно. Будут проблемы — решим открыто.
На следующий день Валентина Петровна пришла с цветами.
— Это тебе. За вчерашний ужин.
— Спасибо. Проходите, чай поставлю.
Они ели торт и осторожно разговаривали о погоде, работе, соседях. Валентина Петровна не критиковала, не поучала. Было непривычно, но спокойно.
— Я поняла вчера, — сказала она перед уходом. — Ты права была. Не надо за спиной говорить.
— Не надо.
— А если что-то не понравится?
— Скажете прямо. Я взрослая, выдержу критику.
— Хорошо.
С тех пор изменилось многое. Валентина Петровна стала приходить реже, но общение стало проще. Марина больше не боялась её визитов. Если свекровь начинала ворчать, она спокойно отвечала или просила объяснить, что именно не так.
Родственники первое время смущались, но постепенно привыкли. Зина даже извинилась за то, что не остановила тогда сплетни.
А Марина перестала ждать благодарности. Она делала то, что считала правильным, и этого хватало. Блокнот лежал в ящике стола, но больше не пополнялся. Записывать стало нечего.
