Кухня в нашей съёмной однушке всегда была маленькой. Настолько, что, если открыть дверцу холодильника, Антон вынужден был втягивать живот, чтобы я могла пройти к чайнику. Сегодня он втягивал не только живот, но и глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом.
— Так, слушай, банк нам ипотеку одобрил, — начала я бодро, хотя внутри уже закипала. — Я тут посмотрела пару вариантов в новостройке. Срок сдачи — полтора года, успеем накопить на ремонт.
— Угу… — Антон почесал затылок и вздохнул так, как будто я предложила ему стать донором почки.
— Что «угу»? — я с прищуром посмотрела на него. — Это же то, к чему мы шли. Я работала без отпусков, ты тоже вкалывал… ну, иногда.
— Вика, тут, короче, есть один момент… — он поёрзал на табуретке. — Я думаю, будет лучше, если мы оформим квартиру на маму.
Я замерла, держа чашку на полпути ко рту.
— На кого?! — тихо, но с тем тоном, от которого даже коты обычно разбегаются.
— Ну… на маму. Это временно. Так выгоднее для семьи. — Он говорил уверенно, но уголок его глаза дернулся.
— Для чьей семьи, Антон? Для нашей или для семьи твоей мамы и её хрустальной вазы, которую она моет в перчатках, как будто это Севрский фарфор? — я даже не пыталась скрывать сарказм.
Антон почесал подбородок.
— Просто, понимаешь, налог меньше будет, и… да и вообще, если что, она сможет потом…
— «Если что» — это что? — перебила я. — Если я вдруг исчезну? Если она решит, что я недостаточно хорошо мою полы и надо выселить меня вместе с тапочками?
Он замялся. Я уже видела, как в его голове крутится любимая пластинка свекрови: «Вика, это же временно, мы же семья, я же мать Антона…»
— Мам, зайди на минутку! — вдруг крикнул он в сторону прихожей.
И я поняла: спектакль начинается.
В дверях появилась она. Марина Павловна. Женщина, которая в свои шестьдесят три умела входить в комнату так, словно проверяет владение, а не зашла к молодым на чай.
— Виктория, ну что ты опять надумала? — сказала она, усаживаясь в моё кресло и поправляя свой золотой браслет. — Мы же всё обговорили. Оформим на меня, чтоб не переплачивать. Ты же умная девочка, должна понимать выгоду.
— Я понимаю выгоду, — ответила я ледяным голосом. — Но выгода будет не моей. Я же платить собираюсь, а не вы.
— Ой, ну что ты считаешь копейки, — махнула рукой свекровь. — Это же для вас! Потом перепишем на Антона, всё будет честно.
Я хмыкнула.
— «Потом» — это когда? Когда мне будет 50 и я наконец заслужу право жить в квартире, за которую сама же и заплатила?
Антон вмешался:
— Вика, не надо так… Мы же все родные.
— Родные?! — я разозлилась настолько, что вилка в моей руке чуть не сломалась. — Родные не лишают друг друга прав на жильё!
Марина Павловна склонила голову набок, как учительница, разговаривающая с двоечником:
— Знаешь, Виктория, в нашем возрасте мы понимаем, что деньги — это ерунда, главное — доверие.
— Тогда доверьтесь и оформите на меня, — ответила я, не моргнув.
В кухне повисла тишина. Даже холодильник будто перестал гудеть, ожидая продолжения.
Антон снова почесал затылок — его универсальная реакция на стресс.
— Вика, ну ты понимаешь, мама просто хочет помочь…
— Конечно. Особенно она «помогла» в прошлый раз, когда заявила, что я слишком молодая, чтобы иметь своё мнение. — Я встала и положила перед ними папку с документами по ипотеке. — Вот, читайте. Банк одобрил, платёж посильный. Оформляем на меня, или не оформляем вообще.
Марина Павловна усмехнулась.
— Ну смотри, девочка… Жизнь длинная, а память у людей короткая.
— Зато у меня память отличная, — сказала я и уставилась на Антона. — И я прекрасно запомню, кто сегодня выбрал выгоду вместо меня.
Он отвёл взгляд. И я уже знала: этот разговор будет иметь продолжение. И оно вряд ли будет мирным.
Я всегда считала, что Антон трус. Не в том смысле, что он боится темноты или тараканов (хотя тараканов он боится сильнее, чем налоговой), а в том, что он вечно уходит от прямых решений. Но сегодня он превзошёл сам себя.
Прошла неделя после того разговора на кухне. Я уже почти успокоилась и решила, что он, может, одумается. Наивная. В пятницу вечером, когда я вернулась с работы, на кухне меня ждал семейный совет в составе Антона и его мамы. На столе — мои распечатки ипотечного договора и чашки с остывшим чаем. Настроение — как у судьи перед вынесением приговора.
— Виктория, мы тут с Антоном подумали… — начала Марина Павловна, сложив руки на груди. — Тебе же проще будет, если квартира будет оформлена на меня. Ты ведь молодая, тебе ещё кредитная история пригодится, вдруг захочешь что-то другое купить.
— Ага, — кивнула я. — Например, билет в один конец до Бали, когда вы меня из этой «вашей» квартиры попросите.
Антон попытался улыбнуться, но у него вышло выражение лица человека, который забыл вытащить вилку из розетки.
— Вика, перестань, мама же не враг тебе…
— Нет, ну конечно, — я изобразила удивление. — Просто очень заботится о том, чтобы я не имела ни ключа, ни прав на жильё, которое оплачиваю. Такая забота редко встречается.
Марина Павловна скривилась.
— Ты всё время говоришь про деньги, как будто это главное.
— А что главное? — спросила я. — Доверие? Так вот, я вам доверяю ровно настолько, чтобы держать всё на своём имени.
Я села напротив, сложив руки на столе, как на переговорах.
— Смотрите, я плачу 70% от платежа, Антон — 30%. При этом квартира оформляется на вас. Где тут логика?
Антон кашлянул.
— Ну… мы же потом перепишем…
— Антон, «потом» — это слово из сказок. А у нас тут не сказка, а ипотека. — Я наклонилась вперёд. — Если вы хотите такую схему, то пусть мама платит все 100%, а я снимаю себе жильё.
Марина Павловна вздёрнула подбородок.
— Какая ты стала дерзкая, Виктория. Раньше такой не была.
— Раньше я верила, что у нас семья, а не кооператив, где старшие берут всё, а младшие платят.
Антон встал, прошёлся по кухне, потом вдруг заговорил громче:
— Ну хватит уже! Ты из всего делаешь трагедию! Мама хочет как лучше. Ты вечно ищешь подвох.
— Я не ищу, я его нахожу, — ответила я, глядя ему прямо в глаза. — Потому что он лежит на поверхности.
Тут свекровь решила перейти в наступление:
— Виктория, я тебя понимаю, но пойми и нас. У нас же был разговор… Ты же сама говорила, что уважаешь старших.
— Я уважаю старших, когда старшие уважают меня, — отрезала я. — А когда меня хотят лишить права на собственный дом, я перестаю быть «уважительной невесткой» и становлюсь женщиной, которая готова пойти до конца.
Антон в этот момент выглядел так, словно мечтал оказаться на рыбалке, в тишине, и желательно без меня и матери в радиусе километра. Но не вышло.
— Вика, ну ты же понимаешь… мама одна, ей тяжело…
— Ей тяжело? — я с трудом сдержала смешок. — Она живёт в своей трёшке, получает пенсию и сдаёт комнату квартирантам. А я должна платить за квартиру, которой у меня не будет? Логично.
Марина Павловна сжала губы.
— Ладно, Виктория. Думай как хочешь, но без моего согласия мы ничего не подпишем.
— Отлично, — я резко поднялась. — Значит, подписывать будем только я. Без вас. На себя.
Я ушла в комнату и закрыла дверь, оставив их в кухне перешёптываться, как два заговорщика. Сердце стучало так, что казалось, его слышно через стену.
В тот момент я поняла: они никогда не будут на моей стороне. Антон всегда выберет тёплую тень маминого одобрения, а я — свою свободу.
Воскресенье началось с запаха жареной картошки и голосов в кухне. Я не сразу поняла, что Марина Павловна снова здесь. Потом услышала:
— Антон, я всё узнала. Если оформить на меня, налогов вообще не будет. А Виктория… ну что, она же молодая, ещё заработает.
Я остановилась в дверях кухни. В руках у Антона была моя кредитная папка. Моя. И он не пытался даже выглядеть виноватым.
— Антон, ты что делаешь с моими документами? — спросила я тихо.
Он вздрогнул.
— Я… просто хотел, чтобы мама посмотрела…
— Чтобы мама посмотрела, как ты сливаешь мою жизнь в унитаз? — голос у меня сорвался. — Ты вообще слышишь, что ты делаешь?
Марина Павловна поднялась, как генерал на совещании.
— Виктория, не надо эмоций. Всё решается спокойно.
— Спокойно? — я шагнула к столу и выхватила папку. — Спокойно — это когда муж стоит рядом. А у меня тут двое взрослых людей пытаются убедить, что я должна сама платить за квартиру его мамы.
Антон нахмурился.
— Да никто тебе не враг! Просто мама опытнее…
— Опытнее в чём? — перебила я. — В том, как оставить женщину без копейки собственности? В том, как держать сына на коротком поводке?
Марина Павловна резко встала, но я не отступила. Мы стояли в метре друг от друга, как два бойца на ринге.
— Ты меня совсем не уважаешь, — прошипела она.
— Я вас уважаю ровно настолько, насколько вы уважаете меня, — сказала я. — А вы не уважаете. Вы видите во мне угрозу вашему контролю над сыном.
Антон замялся.
— Вика, ну может…
— Нет, Антон, — я перебила. — Может — это когда выбираешь цвет обоев. А здесь выбор простой: либо мы оформляем на меня, либо мы не оформляем вообще.
Тишина повисла тяжелая, как влажное одеяло.
— Значит, ты готов потерять жену, но не готов потерять мамину подпись, — сказала я и почувствовала, как у меня внутри что-то окончательно щёлкнуло.
Я развернулась, прошла в комнату, собрала сумку с документами и ноутбуком.
— Виктория, ты куда? — испугался Антон.
— Покупать квартиру, — ответила я, — только без вас.
Я прошла мимо Марины Павловны, чувствуя на себе её взгляд. Не злой — растерянный. Может, она в первый раз поняла, что я могу уйти.
Через три месяца я уже сидела в своей кухне. Белые стены, большое окно, новый стол. Моя квартира. Мой дом. И ни одной фамилии в документах, кроме моей.
Я посмотрела на кипящий чайник и улыбнулась: иногда, чтобы построить своё, нужно сначала разрушить чужую игру.
