«Каждый месяц из нашего бюджета исчезали 5000 рублей. Жена говорила, что это подписка на цветы для уюта, но я не видел ни одного букета. Она стала прятать телефон, уходить по вечерам «к подругам» и возвращаться с заплаканными глазами. Я был уверен, что она мне изменяет, и решил поймать ее с поличным. Проследив за ней до старой панельки на окраине города, я готовился к худшему. Но то, что я узнал, оказалось страшнее любой измены. Лучше бы она и правда была с любовником».
***
Кирилл любил порядок во всем. В своей работе логистом, в гараже, где каждый инструмент висел на своем месте, и, конечно, в семейном бюджете. Раз в месяц они с Аней, его женой, садились за кухонный стол и подводили итоги: доходы, расходы, планы на будущее. Это был их маленький ритуал, укрепляющий чувство общности и стабильности. Но в этот сентябрьский вечер все пошло не так. Кирилл водил пальцем по строчкам банковской выписки, распечатанной на принтере, и его бровь недовольно поползла вверх.
«Ань, а что это за «Цветочная лавка» снова?» — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно более нейтрально. «Пять тысяч. И в прошлом месяце было пять тысяч. И в позапрошлом. Ты кому-то даришь букеты, о которых я не знаю?»
Аня, которая до этого увлеченно рисовала что-то в своем скетчбуке — она была талантливым веб-дизайнером и часто ловила вдохновение по вечерам, — подняла на него глаза. В них на секунду мелькнуло что-то странное, похожее на испуг. Но она тут же взяла себя в руки и улыбнулась. Слишком натянуто, как показалось Кириллу.
«А, это… — она махнула рукой. — Просто подписка. На цветы для дома. Чтобы всегда свежие стояли, для уюта».
Кирилл обвел взглядом их небольшую, но уютную «двушку». На подоконнике грустила одинокая орхидея, которую ему подарили коллеги на день рождения. На столе стояла ваза, но она была пуста. Никаких свежих цветов в доме не было. И не было уже несколько месяцев.
«Странно, — протянул он. — Я что-то не замечал цветов. Где они?»
«Ой, Кирилл, не начинай, — Аня раздраженно отложила карандаш. — Они быстро вянут, я их выбрасываю. Иногда на работе оставляю, в студии. Какая разница? Это же не миллионы, в самом деле. Просто моя маленькая прихоть».
Она встала и начала демонстративно мыть посуду, повернувшись к нему спиной. Разговор был окончен. Но для Кирилла все только начиналось. Пять тысяч — сумма действительно небольшая. Но ложь, которую он почти физически ощутил в ее голосе, была огромной. Что-то было не так. Почему она врет из-за такой мелочи? Или… это вовсе не мелочь?
Он снова посмотрел на выписку. «Цветочная лавка». Звучало так невинно. Но в голове уже начал прорастать ядовитый сорняк подозрения. Он вспомнил, как Аня в последнее время стала чаще задерживаться «на встречах с заказчиками», как вздрагивала, когда он брал в руки ее телефон, хоть и просто чтобы посмотреть время. Раньше такого не было. Они были одним целым, одной командой. А теперь между ними будто появилась невидимая стена, и этот ежемесячный платеж в пять тысяч был первым кирпичиком, который он смог нащупать.
Кирилл скомкал распечатку. Порядок в его мире был нарушен. И он чувствовал, что пока не докопается до правды, покоя ему не будет. Той ночью он лежал без сна, прислушиваясь к ровному дыханию жены рядом. Она казалась такой родной, такой беззащитной во сне. Но кто она на самом деле? И кому предназначались эти таинственные «цветы», которые он никогда не видел? Мысли крутились в голове, одна страшнее другой. Ревность, о которой он почти забыл за годы счастливого брака, медленно просыпалась, как голодный зверь.
***
Следующие несколько недель превратились для Кирилла в тихий ад. Он стал тенью в собственном доме, шпионом, выслеживающим самого близкого человека. Днем на работе он не мог сосредоточиться, механически выполняя свои обязанности, мыслями оставаясь дома, с Аней. Он прокручивал в голове ее слова, ее уклончивые ответы, и каждая деталь теперь казалась подозрительной.
Началось все с ее телефона. Раньше он мог спокойно взять его, чтобы позвонить или что-то найти в интернете, если свой был далеко. Теперь же Аня не выпускала его из рук. Она уносила его с собой даже в ванную, а по ночам клала экраном вниз на тумбочку. Однажды Кириллу все же удалось заполучить его, пока жена была в душе. Сердце колотилось как бешеное, руки вспотели. Он чувствовал себя мерзко, но остановиться уже не мог. Пароль. Раньше стояла дата их свадьбы, но она не подошла. Он попробовал дату ее рождения, девичью фамилию матери, кличку ее детской собаки — все без толку. Она сменила пароль. Этот простой факт ударил по нему сильнее, чем любая ссора. Это было прямое доказательство — у нее есть секреты.
Потом был ноутбук. Аня иногда работала из дома, и ее MacBook был ее рабочим инструментом. Кирилл дождался, когда она уйдет в магазин, и бросился к нему. Но и тут его ждало разочарование. Все мессенджеры были закрыты, история браузера почищена. Словно кто-то заметал следы. Его Аня, которая раньше была рассеянной и забывчивой, вдруг стала осторожной и предусмотрительной. Это было на нее так не похоже, что пугало еще больше.
Его паранойя росла с каждым днем, отравляя все вокруг. Он перестал радоваться ее улыбке, видя в ней лишь фальшь. Он перестал верить ее словам, слыша в них только ложь. Когда она говорила, что задерживается на работе из-за срочного проекта, он представлял ее в объятиях другого. Когда она смеялась, разговаривая с кем-то по телефону, он был уверен, что это он — тот, кому предназначаются «цветы».
Кирилл стал раздражительным и молчаливым. Их уютные вечера превратились в пытку. Они сидели в одной комнате, но между ними была пропасть. Аня, казалось, тоже это чувствовала. Она пыталась заговорить с ним, спрашивала, что случилось, но он лишь отмахивался. Как он мог сказать ей, что подозревает ее в самом страшном? Как признаться, что превратился в ревнивого ищейку?
Однажды вечером она надела новое платье — простое, но элегантное, темно-синее. Сделала укладку и легкий макияж.
«Я к подругам, в кафе. Давно не виделись», — сказала она, целуя его в щеку.
От нее пахло новыми духами, которые он ей не дарил. И этот запах вдруг стал для него запахом предательства.
«К каким подругам?» — спросил он резче, чем хотел.
«К Свете и Марине, ты их знаешь».
«А где именно будете сидеть?»
Аня посмотрела на него с удивлением и обидой. «Кирилл, что за допрос? В «Шоколаднице» на проспекте. Ты что, собираешься меня проверять?»
Он промолчал, отведя взгляд. Когда за ней закрылась дверь, он подошел к окну и долго смотрел ей вслед. Она не пошла в сторону проспекта. Она свернула во дворы и направилась к метро. Еще одна ложь. Маленькая, но она легла в общую копилку его подозрений, сделав ее невыносимо тяжелой. Он больше не мог просто сидеть и ждать. Он должен был узнать правду, какой бы она ни была.
***
Напряжение в квартире стало почти осязаемым. Оно висело в воздухе, как пыль после ремонта, оседало на мебели, горчило в чае. Кирилл решил, что больше не может жить в этом молчаливом аду. Он должен был поговорить с Аней. Не обвинять, не кричать, а просто поговорить. Попытаться понять.
Он подготовился к этому разговору, как к важным переговорам. Купил ее любимый торт, заварил хороший чай. Дождался вечера, когда они оба были дома и никуда не спешили. Аня, удивленная таким знаком внимания после нескольких недель холодности, с надеждой улыбнулась.
«Что-то случилось, Кир? Праздник какой-то?» — спросила она, садясь за стол.
«Нет, — он сел напротив. — Просто хочу поговорить. По-человечески. Ань, я чувствую, что между нами что-то происходит. Ты отдалилась. Ты что-то скрываешь от меня. И я… я схожу с ума от догадок».
Он смотрел ей прямо в глаза, пытаясь прочитать в них ответ. Она опустила взгляд, ковыряя ложечкой торт.
«Тебе кажется, — тихо ответила она. — У меня просто сложный период на работе. Много проектов, устаю».
«Дело не в работе, — мягко, но настойчиво сказал Кирилл. — Дело в этих деньгах. В «Цветочной лавке». Дело в том, что ты мне врешь. Я не понимаю, почему. Если у тебя кто-то появился, просто скажи мне. Я пойму. Это будет больно, но это лучше, чем эта неизвестность».
При словах «кто-то появился» Аня вскинула на него глаза. В них плескалась такая обида и боль, что Кириллу на миг стало стыдно.
«Как ты можешь такое говорить? — ее голос задрожал. — Ты в своем уме? Я изменяю тебе? После всего, что у нас было?»
«А что мне думать?! — он начал заводиться, забыв о своем плане на спокойный разговор. — Ты врешь мне в глаза! Ты прячешь телефон, чистишь историю в компьютере, уходишь по вечерам, надушившись новыми духами, и врешь, куда идешь! Что я должен думать?!»
«Это не твое дело!» — вдруг выкрикнула она.
Этот крик прозвучал как выстрел в звенящей тишине их кухни.
«Не мое дело? — переспросил он ледяным тоном. — То, что происходит с моей женой, — не мое дело? Отлично. Просто отлично».
«Да, это мое личное! — Аня вскочила, опрокинув стул. Слезы катились по ее щекам. — У меня тоже может быть что-то свое, понимаешь? Что-то, чем я не хочу делиться! Почему я должна отчитываться за каждый свой шаг, за каждую копейку?»
«Потому что мы семья! — заорал он в ответ, тоже вскакивая. — Или я чего-то не понимаю в этой жизни?»
Они стояли друг напротив друга, разделенные кухонным столом и непреодолимой пропастью непонимания. Любовь, которая еще недавно казалась незыблемой, трещала по швам. Торт на столе выглядел нелепо и чужеродно. Разговора не получилось. Получился скандал, который ничего не прояснил, а лишь сильнее запутал все узлы.
«Я устала, — без сил прошептала Аня, поднимая стул. — Я больше не могу это обсуждать».
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Кирилл остался один на кухне. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Он хотел добиться правды, а в итоге лишь разрушил последние остатки их близости. Теперь он был уверен — она не признается. И чтобы узнать правду, ему придется действовать по-другому.
***
После той провальной попытки поговорить Аня окончательно закрылась. Она стала вежливой и отстраненной, как случайная соседка по коммуналке. Она готовила ужин, спрашивала, как прошел его день, но делала это механически, без тепла. Ее глаза были пустыми, а улыбка не касалась губ. Для Кирилла это было хуже, чем открытая война. Он чувствовал, как теряет ее, как она ускользает сквозь пальцы, словно песок.
Ее тайная жизнь, наоборот, стала еще более насыщенной. Два-три раза в неделю она уходила из дома по вечерам. Всегда по одному и тому же сценарию: «задержусь на встрече», «нужно обсудить проект с командой», «схожу в спортзал». Кирилл больше не задавал вопросов. Он просто кивал, а внутри все сжималось от бессильной ярости. Он жил, словно в аквариуме, наблюдая за ее жизнью через толстое стекло, не в силах дотянуться, не в силах что-то изменить.
Он начал замечать и другие детали. Иногда, возвращаясь домой, она была очень бледной и уставшей, с красными от слез глазами. На его вопросы она отвечала стандартно: «голова болит», «просто устала». Но Кирилл видел, что это не просто усталость. Это было глубокое, затаенное горе. В другие дни она, наоборот, возвращалась какой-то странно просветленной, задумчивой и тихой, будто побывала в церкви.
Эти перепады настроения сводили его с ума. Его воображение рисовало самые страшные картины. Он представлял себе ее тайного любовника — то успешным и богатым бизнесменом, который дарит ей дорогие подарки, то молодым и романтичным художником, с которым она забывает обо всем на свете. Он мысленно сравнивал себя с ними и всегда проигрывал. Он, Кирилл, со своей логистикой, с ипотекой и планами на отпуск в Турции, казался себе скучным и предсказуемым.
Однажды он не выдержал. Она снова собиралась «на встречу». Он стоял в коридоре, прислонившись к стене, и смотрел, как она красит губы перед зеркалом.
«Аня, — тихо сказал он. — Я все знаю».
Она замерла, ее рука с помадой остановилась на полпути. Она посмотрела на его отражение в зеркале.
«Что ты знаешь?» — спросила она так же тихо.
Сердце Кирилла забилось быстрее. Вот он, момент истины. Он блефовал, но ее реакция показала, что он попал в точку.
«Знаю, что дело не в работе. Знаю, что ты меня обманываешь. Я просто хочу понять, почему. Мы ведь любили друг друга. Куда все это делось?» — в его голосе прорвалась неподдельная боль.
Аня медленно повернулась к нему. Ее лицо было похоже на маску.
«Если ты все знаешь, то о чем нам говорить? — холодно ответила она. — Не жди меня сегодня, я буду поздно».
Она взяла сумочку и вышла за дверь, оставив его одного в гулком коридоре, наполненном запахом ее духов. Этот холодный ответ окончательно сломил его. Он понял, что она не просто скрывает что-то. Она больше не боится, что он узнает. Ей, кажется, стало все равно. И это было самое страшное. В тот вечер Кирилл принял решение. Хватит догадок и мучений. Завтра он возьмет на работе отгул и проследит за ней. Он увидит все своими глазами. Он должен был узнать имя своего врага, даже если это разобьет ему сердце.
***
Утро следующего дня было серым и промозглым, под стать настроению Кирилла. Он позвонил на работу и, сославшись на мигрень, взял отгул. Аня, ничего не подозревая, позавтракала, поцеловала его в щеку (дежурный, холодный поцелуй) и ушла, бросив через плечо: «Сегодня вернусь пораньше, если получится».
Кирилл подождал несколько минут, а затем вышел следом. Он чувствовал себя героем дешевого детектива: натянул на глаза кепку, поднял воротник куртки. На улице он держался на расстоянии, стараясь не привлекать внимания. Сердце стучало где-то в горле. Часть его души кричала: «Вернись! Не делай этого!», но другая, одержимая ревностью, толкала вперед.
Аня, как он и предполагал, пошла к метро. Кирилл проскользнул в тот же вагон, спрятавшись за спинами других пассажиров. Он смотрел на ее отражение в темном стекле напротив. Она выглядела сосредоточенной и немного нервной, теребила ремешок сумки. Куда она едет? На тайное свидание?
Она вышла на станции «Пролетарская», в районе, который Кирилл плохо знал. Это была старая, промышленная часть города с обшарпанными пятиэтажками и тихими, запущенными дворами. Он последовал за ней, держась на другой стороне улицы. Аня уверенно шла по лабиринту дворов, явно зная дорогу. Наконец, она остановилась у подъезда ничем не примечательного, панельного дома, одного из десятков таких же. Оглянувшись по сторонам — у Кирилла в этот момент замерло сердце, — она набрала код на домофоне и скрылась внутри.
Кирилл перебежал дорогу и замер у подъезда. Вот оно. Тайное гнездышко. Квартира, где она встречается с другим. Он представил, как она сейчас поднимается на лифте, как ее там встречают, как она улыбается чужой, не ему предназначенной улыбкой. Тошнота подступила к горлу.
Что делать дальше? Ворваться? Устроить скандал? Он стоял в нерешительности, когда из подъезда вышел пожилой мужчина с собакой. Дверь на мгновение осталась открытой, и Кирилл, поддавшись импульсу, шагнул внутрь. В подъезде пахло сыростью и кислыми щами. Он посмотрел на табло лифта. Лифт остановился на четвертом этаже.
Он начал медленно, почти бесшумно подниматься по лестнице. Он не знал, что скажет и что сделает. В голове был полный туман. На четвертом этаже было четыре квартиры. За какой из дверей сейчас рушится его жизнь? Он прислушался. Из-за одной двери, обитой старым дерматином, доносились приглушенные голоса. Женский — голос Ани — и еще один. Тоже женский, но хриплый, старческий.
Кирилл замер, сбитый с толку. Он ожидал чего угодно: мужского смеха, музыки, звуков поцелуев. Но этот разговор… Он был тихим и печальным. Кирилл не мог разобрать слов, но сама интонация говорила о боли. Он прижался ухом к холодной двери.
«…пожалуйста, поешь хоть немного, — это был голос Ани, умоляющий и нежный. — Я принесла твой любимый бульон».
«Не хочу, — ответил тот самый хриплый, надтреснутый голос. — Оставь меня. Зачем ты вообще приходишь?»
«Я не могу тебя оставить», — тихо ответила Аня. И в ее голосе было столько страдания, что у Кирилла по спине пробежал холодок.
Это был не любовник. Что, черт возьми, здесь происходит? Он отступил от двери, чувствуя себя еще более потерянным, чем раньше. Тайна не раскрылась, а лишь стала глубже и страшнее. Он не знал, сколько простоял на этой лестничной клетке. Наконец, он услышал шаги за дверью. Он бросился вниз по лестнице, выскочил на улицу и спрятался за углом дома, тяжело дыша. Через несколько минут из подъезда вышла Аня. Она была бледная как полотно, и по щеке у нее катилась слеза, которую она быстро смахнула рукой. Она шла, опустив голову, маленькая и сломленная. И в этот момент Кирилл понял, что был чудовищно, непростительно неправ.
***
Он не стал догонять ее на улице. Он молча поехал домой, и дорога показалась ему вечностью. Ревность, которая сжигала его изнутри неделями, испарилась, оставив после себя лишь холодный, липкий стыд. Он был не просто неправ — он был жесток и слеп. Он мучил ее своими подозрениями, в то время как она, очевидно, переживала какую-то свою, скрытую от всех трагедию.
Когда Аня вошла в квартиру, он сидел на кухне. Она вздрогнула, увидев его.
«Ты… ты не на работе?» — растерянно спросила она.
«Я взял отгул, — тихо ответил он. — Аня, я все видел. Я проследил за тобой».
Он ожидал гнева, крика, слез. Но она лишь устало опустилась на стул и закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Кирилл подошел и опустился перед ней на колени, взяв ее холодные руки в свои.
«Прости меня, — прошептал он. — Я был таким идиотом. Таким слепым, эгоистичным идиотом. Я не знаю, что там происходит, но я вижу, как тебе плохо. Пожалуйста, расскажи мне. Позволь мне помочь».
Аня подняла на него заплаканные глаза. В них больше не было ни холода, ни обиды — только бездонная усталость и боль.
«Там… моя мама», — выдавила она сквозь слезы.
Кирилл замер. Он почти ничего не знал о ее матери. Аня всегда говорила, что она сирота, что ее воспитывала бабушка. Мать, по ее словам, оставила ее в детстве и уехала в неизвестном направлении. Это была запретная, болезненная тема, которую они никогда не обсуждали.
«Но ты же говорила…»
«Я врала, — перебила она. — Врала тебе, врала всем. Потому что мне было стыдно. Она не просто уехала. Она пила. Страшно пила. Бабушка забрала меня к себе, когда мне было шесть, чтобы я не видела этого ужаса. Она бросила меня, Кирилл. Она променяла меня на бутылку. Я ненавидела ее всю жизнь».
Она говорила, и с каждым словом спадала пелена тайны, открывая страшную, уродливую правду. Оказалось, полгода назад ее нашел дальний родственник и сообщил, что мать нашли. Она жила все эти годы в том самом районе, скатившись на самое дно. А теперь она умирала. Цирроз печени, последняя стадия. Врачи в хосписе давали ей от силы пару месяцев.
«Я сначала не хотела идти, — шептала Аня, глядя в пустоту. — Я хотела, чтобы она просто исчезла. Но не смогла. Я пошла. И увидела ее… Кирилл, она совсем старая, высохшая, она меня даже не сразу узнала. Она ничего не просит, только гонит меня. А я все равно хожу. Покупаю ей еду, которую она не ест, лекарства. Сижу рядом. И не понимаю, что я чувствую. То ли ненависть, то ли жалость…»
Теперь все встало на свои места. «Цветочная лавка» — это был не магазин цветов. Это было название благотворительного фонда, который опекал тот самый хоспис. Пять тысяч в месяц были ее пожертвованием. Тайные отлучки, заплаканные глаза, странная задумчивость — все это было связано с ее умирающей матерью, о которой ей было слишком больно и стыдно рассказать даже ему.
«Почему ты мне не сказала?» — еле слышно спросил Кирилл, и в этом вопросе была не претензия, а лишь бесконечное сожаление.
«Я боялась, — ответила Аня. — Боялась, что ты меня не поймешь. Что будешь презирать меня за такую семью, за такую мать. Это была моя тайна, мой позор. Я хотела справиться сама».
Он крепко обнял ее, прижимая к себе. Он чувствовал ее дрожь, ее боль, и его сердце разрывалось от стыда за собственную черствость. Он довел ее до ручки своими подозрениями, заставил страдать вдвойне, в то время как должен был быть рядом, поддерживать и защищать.
***
Тишина, которая наступила после признания Ани, была совсем другой. Не напряженной и холодной, а целительной и теплой. Они долго сидели обнявшись на полу в кухне, и время будто остановилось. Все маски были сброшены, все тайны раскрыты. Остались только двое людей, измученных болью, ложью и недопониманием, но все еще способных найти дорогу друг к другу.
«Поедем завтра вместе», — сказал Кирилл. Это был не вопрос, а утверждение.
Аня подняла на него удивленные, но благодарные глаза и молча кивнула.
На следующий день они вместе поехали в тот самый дом на «Пролетарской». Кирилл купил по дороге фрукты и термос с тем самым бульоном, который Аня всегда носила матери. Поднимаясь по знакомой лестнице, он держал жену за руку, чувствуя, как она напряжена.
Когда Аня открыла своим ключом дверь, Кирилл увидел маленькую, тускло освещенную комнату. На кровати у окна лежала иссохшая женщина с серым лицом и пустыми глазами. Трудно было поверить, что это мать его прекрасной Ани.
«Мама, это Кирилл, мой муж», — тихо сказала Аня.
Женщина перевела мутный взгляд на Кирилла, но в нем не было никакого интереса.
«Зачем ты его притащила? — прохрипела она. — Чтобы похвастаться? Смотри, мол, как я хорошо устроилась, не то что ты?»
«Нет, — твердо ответил Кирилл, подходя ближе. — Я пришел, потому что Аня — моя жена. И ее боль — это моя боль. Мы здесь, чтобы помочь вам».
Он поставил термос и пакет с фруктами на тумбочку. Женщина смотрела на него несколько долгих секунд, и в ее глазах что-то дрогнуло. Кажется, впервые за долгое время.
С того дня они стали ездить к ней вместе. Кирилл взял на себя все бытовые вопросы: разговаривал с врачами, покупал нужные лекарства, чинил капающий кран. Он освободил Аню от этой тяжелой ноши, позволив ей просто быть дочерью. Он видел, как это было для нее важно. Она сидела у кровати матери, читала ей вслух книги или просто молчала, держа ее за руку. Они почти не разговаривали, но в этом молчании было больше близости, чем за все предыдущие годы.
Мать Ани ушла через три недели. Тихо, во сне. На похоронах были только они вдвоем. Когда все закончилось, Аня долго плакала у него на плече — не от горя, а от облегчения и опустошения. Ее многолетняя война с прошлым закончилась.
Кризис, который едва не разрушил их семью, как ни странно, сделал их только сильнее. Они научились главному — говорить. Говорить о своих страхах, о своей боли, о своих сомнениях. Тайна, рожденная из стыда и страха, чуть не развела их по разным углам ринга, но правда, какой бы горькой она ни была, снова сделала их одной командой.
Однажды вечером, разбирая старые бумаги, Кирилл наткнулся на ту самую банковскую выписку. «Цветочная лавка», пять тысяч рублей. Он усмехнулся своим мыслям и показал ее Ане. Она посмотрела на него, и в ее глазах больше не было ни страха, ни боли. Только любовь и безграничное доверие.
«Знаешь, — сказала она, — а давай и правда подписку на цветы оформим. Чтобы в доме всегда пахло жизнью».
Кирилл обнял ее и поцеловал. Он знал, что в их доме теперь всегда будет пахнуть не только цветами, но и чем-то гораздо более важным — доверием. Тем самым, которое они едва не потеряли и которое теперь ценили больше всего на свете.
