Ключи от квартиры были ещё тёплыми от рук нотариуса, когда я позвонила мужу.
— Андрей, представляешь, всё оформили! Квартира официально моя! — голос дрожал от счастья. — Родители так переживали, что могут быть какие-то проблемы с документами, но всё прошло идеально.
— Это здорово, Лен. Я так рад за тебя, — в его голосе послышалась какая-то натянутость, но я списала это на усталость. — Слушай, мама хочет с тобой поговорить. Она сейчас у меня в кабинете.
— Со мной? А что случилось?
— Лучше сама послушай.
Трубку перехватил чей-то уверенный голос:
— Леночка, поздравляю с приобретением! Наконец-то у нас появилась нормальная жилплощадь. Я уже всё продумала. Слушай внимательно.
«У нас»? У меня в животе что-то сжалось.
— Людмила Викторовна, здравствуйте. Простите, но я не совсем понимаю…
— Да что тут понимать? — свекровь говорила так, будто объясняла ребенку таблицу умножения. — Квартира трёхкомнатная, это прекрасно. Значит, так: в большой комнате будете вы с Андреем, в средней — я с Петром Степановичем, а маленькую отдадим под кабинет. Петру нужно где-то работать, он на пенсии, но консультации даёт. Или можно Мишке эту комнату, когда он из армии вернётся. В общем, решим.
Я стояла посреди улицы возле нотариальной конторы, сжимая телефон так, что побелели пальцы.
— Людмила Викторовна, но это моя квартира. Родители оформили её на меня.
— Ну и что? — в голосе свекрови прозвучало искреннее недоумение. — Ты же жена моего сына. Значит, это наша семейная собственность. И нечего тут мелочиться. Мы же не чужие люди!
— Но мы с Андреем хотели жить вдвоём…
— Вдвоём? — свекровь рассмеялась. — Лена, милая, опомнись. Ты думаешь, в наше время можно позволить себе такую роскошь? У вас зарплаты небольшие, а вот мы с Петром Степановичем будем помогать по хозяйству, со внуками нянчиться. Это же так удобно!
— Но у вас есть своя квартира…
— Однокомнатная! — голос свекрови стал жёстче. — Нам тесно. И вообще, в нашем возрасте уже нужна помощь, понимаешь? А ты что, хочешь, чтобы родители мужа где-то в углу ютились, а вы тут в трёх комнатах разгуливали?
Я почувствовала, как по спине течет холодный пот. Это не могло происходить на самом деле. Квартиру родители покупали для меня, копили десять лет. Мама работала на двух работах, папа отказывал себе во всём. Это была их любовь, их забота, их надежда на то, что у дочери будет свой угол.
— Верните Андрея, пожалуйста.
— Да он тут рядом стоит. Андрюша, жена твоя что-то артачится. Поговори с ней.
Шорох, потом голос мужа:
— Лен, ну пожалуйста, давай без скандала. Мама волнуется за нас, хочет помочь…
— Помочь? — я не узнавала свой голос. — Андрей, это моя квартира! Мои родители её купили! Для нас с тобой!
— Ну и для всех. Мы же семья, Лен. Родители уже старые, им тяжело в их однушке. Мама права — мы поможем им, они помогут нам. Это же нормально.
— Нормально было бы сначала спросить меня!
— Я и спрашиваю.
— Нет, не спрашиваешь! Твоя мать уже всё решила! Уже распределила комнаты!
Андрей замолчал, потом сказал тише:
— Лена, я же знаю, ты привыкла к своей семье, где каждый сам по себе. Но в нормальных семьях так не делают. Нельзя отворачиваться от родителей.
— При чём тут отворачиваться? У них есть жильё!
— Плохое жильё. А у нас теперь хорошее. Большое. На всех хватит.
Я нажала отбой и прислонилась к стене дома. Руки тряслись. В сумке лежали документы на квартиру, пахнущие типографской краской. Моя квартира. Моя.
Вечером родители встретили меня на пороге сияющими улыбками.
— Ну что, доченька, покажи! — мама взяла из моих рук папку с документами, как святыню. — Вот она, наша радость. Твоя квартира.
Папа обнял меня:
— Теперь у тебя есть своё гнёздышко. Будешь жить спокойно, никто не выгонит, ничего не отнимет. Это такое счастье — знать, что у тебя есть крыша над головой.
Я смотрела на их лица, на морщинки возле глаз, на потемневшие от работы руки отца, на седину в маминых волосах — и не могла выговорить ни слова.
— Лена, что случилось? — мама всегда чувствовала моё состояние.
— Людмила Викторовна хочет переехать к нам. Со свёкром. Она уже распределила комнаты.
Наступила такая тишина, что стало слышно тиканье часов в коридоре.
— Как это — распределила? — папа говорил медленно, будто боялся что-то упустить.
— Позвонила сразу после оформления. Сказала, что в большой комнате будем мы с Андреем, в средней — они с Петром Степановичем, а маленькая пойдёт под кабинет. Или для Миши, когда он вернётся из армии.
Мама опустилась на стул.
— Это шутка?
— Мне бы хотелось.
Папа прошёлся по комнате, потом остановился у окна. Плечи его были напряжены.
— И что Андрей?
— Он сказал, что в нормальных семьях не отворачиваются от родителей. Что надо им помочь.
— Помочь, — повторил отец тихо. — На твоих квадратных метрах, на которые мы для тебя десять лет копили.
— Пап…
— Нет, Лена, погоди. — Он повернулся ко мне, и я увидела в его глазах боль. — Мы с мамой экономили на всём. Отпуск не брали, одежду не покупали, машину старую до последнего держали. Знаешь зачем? Чтобы у тебя было своё. Понимаешь? Своё. Не их, не его — твоё.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь, — мама вытирала глаза. — Мы оформили её на тебя специально, через дарение. Чтобы никто не смог это отнять. Чтобы ты была защищена.
— Мы же семья, — я повторила слова Андрея, и они прозвучали фальшиво даже для меня самой.
— Семья — это когда уважают твоё мнение, — сказал отец. — А не когда распоряжаются твоей собственностью без спроса. Что, свекровь хоть раз спросила, согласна ли ты?
Я молчала.
— Вот именно, — кивнул папа. — Она решила, что твоё — это её. Потому что ты всего лишь жена её сына.
— Что мне делать?
Родители переглянулись.
— Это твоё решение, доченька, — сказала мама. — Но помни: если ты пустишь их сейчас, то не выпроводишь уже никогда. Это будет их квартира, где они любезно разрешают вам с Андреем жить.
Я приехала к свекрови на следующий день. Людмила Викторовна открыла дверь в домашнем халате, с ободком на голове.
— О, Леночка! Проходи, проходи! Как раз вещи собираю. Думаю, может, уже на этой неделе переедем, пока не похолодало?
Их однокомнатная квартира была чистенькой, светлой. На подоконниках цвели герань и фиалки. По стенам висели фотографии — Андрей в разном возрасте, его брат Миша, семейные портреты.
— Людмила Викторовна, нам надо поговорить.
— Конечно, милая! Я как раз хотела с тобой обсудить расстановку мебели. Видишь ли, у нас есть прекрасный сервант, дубовый, ещё от моей бабушки. Он большой, но в гостиной встанет отлично. И диван наш возьмём, он почти новый…
— Людмила Викторовна, — я прервала её поток слов. — Вы не переедете в мою квартиру.
Она замерла с коробкой в руках.
— Что?
— Я сказала: вы не переедете. Это моя квартира, и я хочу жить там с мужем. Вдвоём.
— Ты шутишь.
— Нет.
Свекровь поставила коробку на стол. Лицо её изменилось — мягкость сменилась холодностью.
— Ты понимаешь, что говоришь? Ты отказываешь родителям мужа?
— Я не отказываю. Я просто хочу свою личную жизнь. У вас есть жильё, вы не на улице. Если вам нужна помощь, мы можем помогать — деньгами, делами, чем угодно. Но жить мы будем отдельно.
— Деньгами, — свекровь усмехнулась. — Какими деньгами? У вас зарплаты по тридцать тысяч! На что вы жить будете в трёхкомнатной квартире? Одна коммуналка съест половину!
— Это наша проблема.
— Твоя проблема, — поправила она. — Потому что Андрей со мной согласен. Он понимает, что семья — это не ты одна с твоими капризами. Семья — это мы все.
— Тогда почему же это на всех должна делиться именно моя квартира? Почему не ваша?
— Потому что в нашей тесно! — Людмила Викторовна повысила голос. — Господи, ну какая же ты эгоистка! Я всегда это чувствовала. Ты из тех, кто думает только о себе. Вот мы с Петром Степановичем — мы жили с его родителями двадцать лет! В двухкомнатной квартире! И ничего, выжили, не развелились!
— Может быть, вам было комфортно. А я не хочу так жить.
— Не хочешь? — в глазах свекрови вспыхнуло что-то опасное. — Ну хорошо. Тогда посмотрим, что скажет Андрей, когда узнает, что его жена выгоняет его родителей на улицу.
— Я никого не выгоняю. У вас есть дом.
— Дыра, а не дом! — крикнула она. — Твои родители смогли купить тебе трёшку, а мы всю жизнь вкалывали и имеем только эту конуру! И ты ещё смеешь…
Она не договорила, но я всё поняла. Зависть. Обида. Чувство несправедливости. Людмила Викторовна считала, что мне просто повезло, а ей — нет. И теперь я должна поделиться своим везением.
— Мне жаль, что у вас так сложилась жизнь, — сказала я тихо. — Правда жаль. Но это не значит, что я обязана отдать вам свою квартиру.
— Отдать? — она захохотала истерично. — Да не надо отдавать, по документам же она твоя! Я о сыне думаю! О том, как ему будет удобнее! С нами он получит и присмотр, и помощь, и уход!
— Я тоже могу дать ему это.
— Ты? — она окинула меня презрительным взглядом. — Ты ещё готовить толком не научилась. У тебя в голове одна работа. А потом дети пойдут — кто с ними сидеть будет? Опять же, бабушка нужна.
— Когда будут дети, тогда и решим.
— Нет, — свекровь шагнула ко мне. — Решим сейчас. Ты либо семья, либо — нет. И если нет, то нечего моему сыну с тобой время терять.
Я встала.
— Это должен решить сам Андрей. Я не буду вас слушать. Извините, мне пора.
Я шла к двери, когда она крикнула мне вслед:
— Ты пожалеешь! Я такую жизнь тебе устрою, что захочешь сама на улицу уйти!
Андрей пришёл поздно вечером. Я ждала его на кухне съёмной квартиры, где мы жили последний год.
— Мама звонила, — он бросил куртку на стул. — Наговорила мне столько… Лена, что произошло?
— Я сказала ей, что они не переедут к нам.
Он застыл.
— Ты что, серьёзно?
— Абсолютно. Это моя квартира, Андрей. Моя. Не наша общая, не семейная — моя. Родители покупали её для меня, а не для твоих родителей.
— Но я думал, мы договорились…
— Нет, — я покачала головой. — Договаривались не мы. Договаривалась твоя мама. Меня никто не спрашивал.
Он сел напротив, провёл рукой по лицу.
— Лен, ты не понимаешь. Мама очень обижена. Она говорит, что ты эгоистка, что думаешь только о себе…
— А ты как думаешь?
— Я думаю… — он замялся. — Я думаю, что мы могли бы попробовать. Ну подумай сама: им тяжело в их квартире, у отца больная спина, ему по лестнице на пятый этаж хрущевки трудно ходить. А мы молодые, здоровые. Почему бы не помочь?
— Помочь — это одно. А отдать им свою жизнь — другое. Андрей, ты представляешь, каково это — жить с твоими родителями? С твоей мамой, которая будет контролировать каждый мой шаг?
— Она не будет контролировать…
— Будет! Она уже контролирует! Уже распределила комнаты, уже решила, где что стоять будет! Она уже считает эту квартиру своей!
Андрей молчал, глядя в стол.
— Знаешь, что самое обидное? — я чувствовала, как подступают слёзы. — Ты даже не встал на мою сторону. Ты не сказал маме: «Подожди, давай сначала с женой обсудим». Ты просто согласился. Как будто моё мнение вообще не имеет значения.
— Это не так…
— Так! — я повысила голос. — Ты всегда на её стороне! Всегда! Когда она критикует мою готовку, ты молчишь. Когда она говорит, что я плохая жена, ты молчишь. Когда она учит меня жизни, ты молчишь! А потом удивляешься, почему я не хочу жить с ней под одной крышей!
— Лена, успокойся…
— Не говори мне успокаиваться! — я встала. — Я устала успокаиваться! Устала делать вид, что всё нормально! Это не нормально, Андрей! Не нормально, когда жена твоей матери важнее, чем ты сам!
— Это моя мать!
— А я — твоя жена! — крикнула я. — Неужели ты не видишь разницы?
Он поднялся тоже, лицо его побледнело.
— Значит, ты хочешь, чтобы я выбирал между тобой и родителями?
— Нет, — я покачала головой. — Я хочу, чтобы ты наконец понял: у нас с тобой должна быть своя жизнь. Не под надзором твоей мамы, не по её правилам. Своя. Мы взрослые люди, мы имеем право на личное пространство.
— Личное пространство, — он усмехнулся горько. — Знаешь, в чём твоя проблема, Лена? Ты насмотрелась зарубежных сериалов с женщинами-карьеристками. К тому же у тебя в семье каждый сам по себе. А потом мы удивляемся новостям, почему старики одинокие умирают.
— Мои родители не одинокие. Я их люблю и помогаю им. Но я не живу с ними в одной квартире!
— Потому что у тебя теперь своя есть, — он сказал это тихо, но я услышала укор.
— Ты что, завидуешь?
— Нет. Просто констатирую факт: у тебя есть своя квартира, большая, хорошая. И ты отказываешь моим родителям даже в куске этой квартиры.
— Это не кусок! Это целая жизнь! Понимаешь? Если они переедут, это навсегда! Ты думаешь, твоя мама когда-нибудь уедет? Никогда! Она будет там до конца! А потом ещё и Миша твой приедет, и мы будем жить впятером в моей — МОЕЙ! — квартире!
Он отвернулся к окну.
— Может, тогда нам вообще не стоит жить вместе.
Эти слова повисли в воздухе, как приговор.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что говорю, — он не оборачивался. — Если ты не готова быть частью моей семьи по-настоящему, если для тебя родители — это чужие люди, то какой смысл?
— Смысл в том, что мы любим друг друга! — я шагнула к нему. — Андрей, посмотри на меня!
Он повернулся. Глаза его были холодными.
— Любовь — это не только красивые слова, Лена. Это поступки. Это готовность идти навстречу. А ты не готова даже на элементарное — принять моих родителей.
— Я приняла их! Я всегда была с ними вежлива, всегда помогала, терпела все замечания твоей матери! Но жить с ними — это слишком!
— Для тебя слишком, — он кивнул. — Понятно. Но если ты не принимаешь их, то не принимаешь и меня.
— Не делай из этого трагедию!
— Это не я делаю, — он взял куртку. — Это ты делаешь выбор. Живи в своей квартире. Одна. Или с кем хочешь. Но без меня.
Он вышел, хлопнув дверью.
Я стояла посреди кухни и не могла поверить, что это происходит на самом деле. Неужели он правда ушёл? Неужели квартира оказалась важнее, чем наш брак?
Нет. Не квартира. Мама. Его мама, которая с детства учила его, что мать — это святое, что родителей надо слушаться, что мать всегда права.
Прошла неделя. Андрей не звонил. Я тоже не звонила — гордость не позволяла. Родители смотрели на меня с тревогой, но не задавали вопросов.
В субботу утром в дверь позвонили. Я открыла и увидела на пороге свёкра, Петра Степановича. Он стоял, теребя в руках шапку, и выглядел смущённым.
— Леночка, можно войти?
Я молча пропустила его. Мы сели на кухне, я поставила чайник.
— Людмила в магазин ушла, — сказал он. — Специально дождался, чтобы одному прийти. Хотел с тобой поговорить.
— Слушаю вас, Пётр Степанович.
Он помолчал, потом вздохнул тяжело.
— Людка… она хорошая женщина, честное слово. Но у неё характер такой — всё сама решить хочет, всех построить. Я привык, мне уже всё равно. А вот Андрюшка вырос под этим каблуком, и теперь не может возразить.
Я молчала, наливая чай.
— Ты не думай, что я против того, чтобы пожить в хорошей квартире, — продолжал свёкор. — Кто ж будет против? Но я понимаю: это твоё. Твои родители старались, копили. Это несправедливо — отнимать у тебя.
— Спасибо, — я чувствовала, как к горлу подступает комок.
— Только вот что я тебе скажу, девочка, — он посмотрел мне в глаза. — Людка не успокоится. Она будет долбить Андрюшку, пока он не сделает так, как она хочет. Он не умеет матери отказывать. К сожалению.
— То есть вы хотите сказать, что я должна сдаться?
— Нет, — покачал головой Пётр Степанович. — Я хочу сказать, что тебе придётся выбирать. Либо квартира без Андрея, либо Андрей возвращается, но вместе с его матерью. И со мной.
— Это несправедливо.
— Жизнь вообще несправедлива, дочка. — Он допил чай и встал. — Я своё сказал. Решать тебе. Но если ты уступишь сейчас, то будешь уступать всю жизнь. Людка такая — дай ей палец, руку откусит.
Когда он ушёл, я долго сидела на кухне, обхватив руками чашку. Два варианта. Оба — потеря.
Или потеряю квартиру — мечту родителей, десять лет их труда, моё единственное личное пространство.
Или потеряю Андрея — мужа, которого любила, с которым планировала будущее.
Но разве это честный выбор? Разве любовь должна требовать такой жертвы?
Решение пришло внезапно, когда я увидела маму вечером. Она перебирала старые фотографии, и я заметила снимок: мама в молодости, худая, измученная, в больничном халате.
— Это когда ты в реанимации работала? — спросила я.
— Да. После твоего рождения. — Мама погладила фотографию. — Мне нужно было три ставки крутить, чтобы на эту квартиру накопить. Помню, приходила домой — ты уже спишь, уходила — ты ещё спишь. Бабушка сидела с тобой.
— Мам…
— Знаешь, о чём я думала всё это время? — она подняла на меня глаза. — Что моя дочь никогда не будет зависеть от чужих людей. Что у тебя будет своё, и никто не сможет тебе указывать, как жить. Что ты будешь свободна.
Я обняла её и заплакала.
— Прости меня, мама. Прости, что всё так вышло.
— Ты ни в чём не виновата, солнышко. Ты просто попала в ловушку. Но помни: ловушки открываются изнутри. Только ты сама можешь выбраться.
Той же ночью я написала Андрею сообщение:
«Я люблю тебя. И я готова попробовать наладить отношения. Но на моих условиях: мы живём вдвоём, твои родители остаются в своей квартире. Мы будем им помогать, навещать, поддерживать — но жить отдельно. Если ты согласен — приезжай. Если нет — значит, ты сделал свой выбор».
Ответ пришёл только утром:
«Лена, мне нужно время подумать».
Время. Ещё одно растягивание, ещё одна возможность для Людмилы Викторовны давить на сына. Я понимала, что он не придёт. Не сможет. Не сумеет переступить через материнские установки.
И я была права.
Через три дня Андрей прислал длинное сообщение, где объяснял, что семья — это святое, что он не может бросить родителей, что я эгоистка, которая думает только о себе. Что если бы я его любила, то пошла бы навстречу. Что он ждал от меня большего.
Я читала это и понимала: передо мной не мой муж, а голос его матери. Каждая фраза, каждая интонация — всё это говорила через него она.
Я не стала отвечать. Просто заблокировала номер.
Полгода спустя я праздновала новоселье. В моей квартире — светлой, просторной, уютной — собрались родители, друзья, коллеги. Мы смеялись, пили шампанское, строили планы.
— Ну что, Ленк, — подруга обняла меня за плечи, — жалеешь?
— О чём?
— О том, что не уступила. Что не попробовала с ним и его родственниками.
Я оглядела свою квартиру: мои стены, мои книги на полках, мои цветы на подоконнике, моё пространство, где никто не будет указывать, как мне жить.
— Нет, — сказала я честно. — Не жалею. Знаешь, какая разница между любовью и манипуляцией? Любовь даёт тебе свободу выбора. Манипуляция требует от тебя жертв. Андрей требовал жертвы. А я выбрала свободу.
— И не боишься остаться одна?
— Одна и одинокая — это разные вещи, — улыбнулась я. — Я одна. Но я не одинока. У меня есть родители, друзья, работа, мечты. И главное — у меня есть я сама. Я не потеряла себя в чужих ожиданиях.
Вечером, когда все разошлись, я стояла у окна и смотрела на город. Где-то там, в однокомнатной квартире, сидели Андрей с родителями. Возможно, Людмила Викторовна пилила его за то, что он упустил такую квартиру. Возможно, он жалел о своём выборе.
А может быть, нет. Может быть, он считал, что поступил правильно, что остался верен семейным ценностям.
Каждый имеет право на свой выбор.
И я сделала свой.
Ключи от квартиры лежали на подоконнике, поблёскивая в свете фонарей. Мои ключи. От моих дверей. От моей жизни.
