– А я думаю, нам и в однушке было бы неплохо. Даже в студии. Сейчас такие планировки делают – закачаешься.
Марина оторвалась от отчета и удивленно посмотрела на мужа. Павел лежал на диване, закинув руки за голову, и с мечтательным видом разглядывал потолок. Их кот, солидный и пушистый британец по кличке Барон, уютно устроился у него на груди и мерно тарахтел.
– В студии? – переспросила она, решив, что ослышалась. – Паш, ты серьезно? А Лёшку куда? На антресоли? Ему скоро двенадцать, у него своя комната, свой стол, компьютер. Уроки где делать будет?
– Да ладно тебе, – лениво отмахнулся Павел. – Мы в его возрасте с родителями и сестрой в двушке жили, и ничего, выросли. А тут студия. Просторная. Можно зонировать красиво. Я в интернете видел, такие решения есть – просто космос. Перегородку стеклянную поставил – вот тебе и кабинет.
Марина сняла очки и потерла переносицу. Голова гудела от цифр, а тут еще муж с фантазиями.
– Паш, у нас двухкомнатная квартира. Просторная, хорошая. Мы только-только ремонт закончили в Лёшкиной комнате. Какие студии? Зачем?
Павел сел, аккуратно переместив кота на диванную подушку. Взгляд у него стал серьезным, даже каким-то заранее виноватым. Марина сразу поняла: это был не просто праздный разговор. Это была артподготовка.
– Марин, тут такое дело… Я с мамой сегодня разговаривал. Она совсем что-то расклеилась. Давление скачет, говорит, в городе ей душно, дышать нечем. Мечтает о даче. Чтобы земля своя, огурчики-помидорчики. На свежем воздухе здоровье поправлять.
Сердце у Марины неприятно екнуло. Она знала свою свекровь, Евгению Марковну, как облупленную. Эта женщина никогда ничего не делала и не говорила просто так. Каждое ее слово, каждый вздох был частью какого-то большого, известного только ей одной плана.
– Сочувствую, – осторожно сказала Марина. – Может, ей в санаторий съездить? Подлечиться, отдохнуть. Мы можем путевку купить.
– Да какой санаторий! – Павел встал и заходил по комнате. – Ты же ее знаешь, она казенные стены не переносит. Ей свое нужно. Уголок свой. Чтобы она там хозяйкой была. Понимаешь, это для души. Она говорит, вот была бы дачка, я бы там все лето жила, и здоровье бы наладилось, и нервы.
– Дача – это прекрасно, – согласилась Марина, стараясь сохранять спокойствие. – Но мы сейчас не можем себе позволить такую покупку. Мы ипотеку только три года назад закрыли, вздохнули свободно. Нужно Лёшку к институту готовить, репетиторы скоро понадобятся. Машину бы поменять неплохо, нашей уже семь лет.
– Вот! – Павел остановился и посмотрел на нее с таким видом, будто она сама подала ему нужную реплику. – Вот именно поэтому мама и предложила один вариант. Очень, по-моему, разумный.
Он снова сел на диван, поближе к ней, и взял ее за руку. Его ладонь была теплой и немного влажной.
– Ты только не кипятись сразу, ладно? Выслушай. Мама тут все посчитала. Она у нас женщина практичная. В общем, идея такая. Мы продаем нашу двушку.
Марина молча смотрела на него, чувствуя, как внутри все холодеет.
– Продаем, – с нажимом повторил Павел, видимо, приняв ее молчание за знак внимания. – Она сейчас хорошо стоит, район у нас отличный. Покупаем себе хорошую, просторную студию в новостройке. Там и ремонт свежий, и подъезды чистые. А на разницу… на разницу как раз маме на дачу и хватит. Даже еще останется, чтобы домик в порядок привести.
Он замолчал, с надеждой вглядываясь ей в лицо. В комнате повисла звенящая тишина, нарушаемая только мерным тиканьем настенных часов и урчанием кота.
Марина медленно высвободила свою руку.
– То есть, – произнесла она ровным, бесцветным голосом, – твоя мама решила, что двухкомнатная квартира для ее сына, невестки и двенадцатилетнего внука – это слишком много. И чтобы у нее появились огурчики на грядке, мы должны переехать в однокомнатное жилье. Я правильно поняла?
– Ну почему сразу «решила»? – заюлил Павел. – Она предложила. Как вариант. Марин, ну ты подумай сама. Нам двоим, по сути, много и не надо. Лёшка… ну да, Лёшка. Но он же не всегда с нами будет жить. Вырастет, уедет учиться. А нам с тобой потом вдвоем в этой двушке куковать? А так – и у мамы мечта сбудется, и у нас новое жилье, пусть и поменьше. Уборки меньше, квартплата меньше. Одни плюсы.
Марина встала и подошла к окну. За окном зажигались огни вечернего города. Где-то внизу проехала машина, на детской площадке смеялись запоздавшие гуляки. Их обычная, устроенная, налаженная жизнь. Которую сейчас предлагалось пустить под откос ради прихоти свекрови.
– Паша, эта квартира – не только твоя, – сказала она, не оборачиваясь. – Половина первого взноса – это деньги, которые мне мои родители подарили на свадьбу. Мы десять лет платили ипотеку, отказывая себе во многом. Я не для того это делала, чтобы в сорок лет снова ютиться в одной комнате с мужем и сыном-подростком.
– Но это же для мамы! – в голосе Павла появились обиженные нотки. – Она меня одна растила, все для меня делала. Я что, не могу ей помочь? Она не вечная, Марин. Хочется, чтобы она хоть на старости лет порадовалась.
– Помочь и разрушить собственную семью – это разные вещи, – жестко ответила Марина. – Мы можем взять небольшой кредит и купить ей скромную дачу. Можем снимать для нее домик на лето. Есть десятки способов ей помочь, не продавая нашу единственную квартиру.
– Кредит! – фыркнул Павел. – Опять в кабалу лезть? Только выдохнули! А снимать – это деньги на ветер. Мама права, нужно свое. Чтобы навсегда.
Марина обернулась. На лице мужа была написана упрямая решимость. Она поняла, что Евгения Марковна поработала на славу. Сын был обработан, запрограммирован и спущен с цепи. Простые аргументы о комфорте и здравом смысле на него не действовали. Здесь нужно было что-то другое.
– Хорошо, – неожиданно для самой себя сказала она. – Я подумаю.
Павел просиял.
– Вот и умница! Я знал, что ты меня поймешь. Ты же у меня самая лучшая.
Он подошел и обнял ее, но Марина стояла неподвижно, как деревянная. Она думала. Думала о том, что война объявлена. И в этой войне ей придется сражаться не только со свекровью, но и с собственным мужем. А проигрывать она не собиралась.
На следующий день, в субботу, как по заказу, нагрянула Евгения Марковна. Она не пришла, а именно вплыла в квартиру, источая аромат аптечных трав и праведного самопожертвования. Худощавая, подтянутая, с аккуратно уложенными седыми волосами и цепким, оценивающим взглядом маленьких темных глаз.
– Мариночка, деточка, не в службу, а в дружбу, завари-ка мне шиповничку, – проворковала она с порога, протягивая невестке пакет из аптеки. – Давление сегодня шалит, просто ужас. Врач говорит, это все город, экология. За город надо, на землю.
Марина молча взяла пакет и пошла на кухню. Павел тут же подсуетился, помог матери снять пальто, усадил ее в самое удобное кресло в гостиной.
– Мамуль, ты как доехала? Может, прилечь тебе?
– Да что ты, сынок, я не разваливаюсь еще, – вздохнула Евгения Марковна, но вид у нее был такой, будто она только что вагоны разгружала. – Просто сердце ноет. И за себя, и за вас.
Марина поставила перед свекровью чашку с дымящимся отваром.
– Что же за нас-то у вас сердце ноет, Евгения Марковна? – спокойно спросила она, садясь напротив. – У нас вроде все в порядке.
Свекровь отхлебнула из чашки, поморщилась.
– В порядке-то в порядке. Пока. А о будущем вы думаете? Вот живете в этой хоромине, а ведь содержать ее – какие деньги! Квартплата, налоги. А мир-то какой нестабильный стал. Сегодня работа есть, а завтра? А так бы продали, купили гнездышко поуютнее, и денежка бы у вас осталась на черный день. И мне бы на мечту хватило.
Она говорила мягко, почти певуче, но в каждом слове сквозил металл. Это был не совет. Это был ультиматум.
– Евгения Марковна, мы с Пашей уже обсуждали этот вопрос, – так же ровно ответила Марина. – И я не считаю, что переезд в студию – это хорошая идея для семьи с почти взрослым ребенком.
– Ой, да что там тот ребенок! – отмахнулась свекровь. – Мальчикам вообще нечего в тепличных условиях расти. Вырастет – спасибо скажет, что к жизни приучили, а не в отдельной комнате баловали. Павлуша вот вырос, и ничего, золотой мальчик. Потому что трудностей не боялся.
Павел, сидевший рядом, приосанился и с благодарностью посмотрел на мать.
Марина сделала глубокий вдох. Спорить было бесполезно. Нужно было менять тактику.
– Знаете, а ведь в чем-то вы правы, – вдруг сказала она. Евгения Марковна и Павел удивленно на нее посмотрели. – Действительно, нужно думать о будущем, оптимизировать расходы. Идея с продажей недвижимости… она не так уж и плоха.
– Вот! – обрадовался Павел. – Я же говорил!
– Да, – кивнула Марина, глядя прямо в глаза свекрови. – Только я думаю, что мы подходим к вопросу слишком узко. Если уж мы затеваем такую большую реорганизацию нашей жизни, нужно это делать с максимальной выгодой. Для всех.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Евгения Марковна.
– Я вот о чем подумала. Зачем вам, человеку с больным сердцем и давлением, разрываться между дачей и городом? Это же тяжело. Постоянные переезды, две сумки с вещами, два хозяйства. Вы хотите жить на природе? Прекрасно! Это самое правильное решение для здоровья.
Марина сделала паузу, наслаждаясь замешательством на лицах родственников.
– Поэтому я предлагаю гениальный, на мой взгляд, план. Мы продаем нашу двушку. И одновременно продаем вашу, Евгения Марковна, однокомнатную квартиру.
В комнате снова повисла тишина. Даже кот, кажется, перестал урчать.
– Что? – прошептала свекровь.
– Мою квартиру? – переспросила она уже громче, и в голосе ее зазвенели стальные нотки.
– Ну да, – с энтузиазмом подхватила Марина. – А зачем она вам, если вы будете жить на даче? Только лишние расходы на коммуналку. А теперь смотрите, какая арифметика. Складываем деньги от продажи двух квартир. Это же огромная сумма! Мы покупаем вам не просто дачку с сараем, а шикарный зимний дом! Со всеми удобствами: газ, вода, теплый туалет, душевая кабина. Чтобы вы там жили круглый год с комфортом, как королева. Рядом с лесом, озером. А на оставшиеся деньги… мы покупаем себе не студию, а просторную трехкомнатную квартиру! Чтобы и у нас с Пашей была своя спальня, и у Лёшки комната, и еще одна – гостевая. Например, для вас, если вы вдруг решите нас в городе навестить.
Марина откинулась в кресле, с победным видом глядя на ошарашенную свекровь.
– По-моему, идеально. Все в выигрыше. Вы получаете мечту в самом лучшем ее исполнении, а мы улучшаем свои жилищные условия. Паша, как тебе идея? По-мое-моему, это гораздо разумнее, чем нам в студию переезжать.
Павел смотрел то на жену, то на мать. Его простое, не склонное к сложным комбинациям сознание пыталось переварить услышанное. С одной стороны, предложение Марины звучало невероятно логично и выгодно. Трехкомнатная квартира! Маме – шикарный дом! Никаких студий! Но с другой… выражение лица матери его пугало.
Евгения Марковна медленно ставила чашку на стол. Руки у нее слегка дрожали.
– Ты… ты что несешь? – прошипела она, глядя на Марину с откровенной ненавистью. – Мою квартиру продать? Меня из моего дома выгнать? Чтобы я, старый человек, осталась без своего угла в городе?
– Но вы же сами говорили, что вам в городе душно, – с притворным недоумением сказала Марина. – Что вы хотите на землю, на природу. Я вам и предлагаю – не просто дачу на лето, а полноценный переезд. Навсегда. Разве не об этом вы мечтали?
– Я мечтала о даче! – голос Евгении Марковны сорвался на крик. – О маленьком домике, куда я могу приехать на лето! Отдохнуть! А не о том, чтобы меня сослали в деревню подыхать!
Маска доброй, больной мамы слетела в одно мгновение. Перед Мариной сидела разъяренная, эгоистичная женщина, чьи коварные планы были разрушены одним встречным предложением.
– Павлик! – она повернулась к сыну. – Ты слышишь, что она говорит? Она хочет лишить твою мать единственного жилья! Продать квартиру, в которой ты вырос!
Павел растерянно моргал.
– Мам, ну… Марина же не то имела в виду. Она же предлагает тебе большой дом купить… еще лучше…
– Мне не нужен большой дом в глуши! – взвизгнула Евгения Марковна. – Мне нужна моя квартира! И дача! Я хочу иметь и то, и другое! А твоя жена… эта… эта интриганка… она все перевернула! Она хочет все себе загрести!
– Позвольте, – вмешалась Марина, сохраняя ледяное спокойствие. – Себе я как раз ничего не гребу. Я предлагаю справедливый обмен. Вы получаете дачу своей мечты, пожертвовав городской квартирой. А мы, пожертвовав своей квартирой, получаем жилье побольше. Все по-честному. Или вы хотели, чтобы пожертвовали только мы? Чтобы мы с сыном ужались, а вы получили и дачу, и квартиру в придачу?
Евгения Марковна открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Сказать ей было нечего. Марина попала в самую точку, вскрыв истинную суть ее замысла: решить свои проблемы исключительно за чужой счет, ничем не поступаясь со своей стороны.
– Я… я… у меня давление! – наконец нашлась она, хватаясь за сердце. – Воды! Павлик, вызывай скорую! Твоя жена меня в могилу свести хочет!
Павел заметался по комнате, не зная, что делать. Марина молча встала, налила в стакан воды и протянула свекрови.
– Не надо скорую, Евгения Марковна. Давление у вас сейчас поднимется от злости, а не от болезни. Выпейте воды и успокойтесь. Вопрос, я так понимаю, закрыт. Никто никуда не переезжает.
Евгения Марковна оттолкнула ее руку со стаканом. Вода расплескалась на ковер.
– Я к вам больше ни ногой! – прошипела она, с трудом поднимаясь с кресла. – И ты, – она ткнула пальцем в сторону Павла, – смотри, с кем живешь! Она тебя еще по миру пустит!
Кое-как накинув пальто, она выскочила за дверь, громко хлопнув ею на прощание.
Павел растерянно смотрел на закрывшуюся дверь, потом перевел взгляд на Марину.
– Марин… зачем ты так? Она же старый человек…
– Старый человек, который чуть не оставил твоего сына без собственной комнаты, а нас с тобой – без нормального жилья, – отрезала Марина. – Ты так и не понял, Паша? Она не о здоровье своем пеклась. И не огурчики ей были нужны. Ей нужна была дача для статуса, для хвастовства перед подружками. И получить она ее хотела за наш счет. Исключительно за наш.
Она устало опустилась в кресло. Битва была выиграна. Но какой ценой?
– Она же теперь со мной разговаривать не будет, – сокрушенно произнес Павел.
– Переживешь, – коротко ответила Марина. – Зато мы останемся жить в своей квартире.
Они долго молчали. Павел ходил по комнате, взъерошивая волосы. Он был зол, растерян и, кажется, впервые в жизни начал что-то понимать про свою маму. Марина смотрела в окно. Она не чувствовала радости победы. Только усталость и горечь. Она отстояла свой дом, свою семью. Но трещина в отношениях с мужем, которая появилась после того первого разговора, теперь превратилась в пропасть.
Он посмотрел на нее по-новому. Смесь уважения, удивления и… страха. Он увидел в ней не просто жену, хозяйку и мать своего ребенка. Он увидел сильного, расчетливого игрока, который может просчитывать ходы и наносить точные удары. И этот новый образ его одновременно и восхищал, и пугал.
Прошла неделя. Евгения Марковна не звонила. Павел ходил мрачнее тучи. Несколько раз он порывался позвонить матери сам, но что-то его останавливало. Может быть, слова Марины все-таки заронили в его душу семена сомнения. А может, он просто боялся услышать очередную порцию упреков.
Отношения между супругами стали натянутыми и холодными. Они разговаривали только по делу: «купи хлеб», «проверь у Лёшки уроки», «нужно заплатить за свет». Вечерами Павел утыкался в телевизор, а Марина – в свой ноутбук. Они спали в одной постели, но между ними будто лежала ледяная стена.
Однажды вечером, когда Марина уже собиралась ложиться спать, Павел вдруг заговорил.
– Я тут подумал… – сказал он, не глядя на нее. – Тот твой план… про продажу обеих квартир… Он ведь и правда был… умный.
Марина промолчала, ожидая продолжения.
– Я просто никогда не думал о маме… так. Что она может быть… ну… несправедливой. Она же всегда говорила, что все для меня, все для семьи.
– Люди часто говорят красивые слова, чтобы прикрыть некрасивые поступки, – тихо ответила Марина.
– Да… – вздохнул он. – Знаешь, мне сегодня Света звонила, двоюродная сестра. Спрашивала, что у нас случилось, почему тетя Женя на всех огрызается. Оказывается, у ее закадычной подруги, тети Вали, дети дачу шикарную купили. И мама решила, что ей тоже надо. Не хуже. Вот и вся причина ее плохого самочувствия.
Он горько усмехнулся.
– А я, как дурак, поверил… Готов был сына в угол загнать, лишь бы мамочку порадовать.
Он наконец посмотрел на нее. В его взгляде больше не было обиды. Только сожаление и какая-то запоздалая вина.
– Прости меня, Марин. Я был неправ.
Это было первое «прости» за все пятнадцать лет их совместной жизни. Марина почувствовала, как лед в ее душе начал потихоньку таять. Но она знала, что как прежде уже не будет. Она выиграла эту войну, но поле битвы – ее семья – осталось израненным.
Она не ответила. Просто подошла к нему и молча положила голову ему на плечо. Он осторожно, почти робко, обнял ее. Они стояли так посреди комнаты, двое людей, которые только что заново познакомились друг с другом. Впереди была неизвестность. Смогут ли они склеить разбитую чашку своей семьи? Или осколки так и будут ранить их при каждом неосторожном движении? Ответа не было. Но сегодня, в этот самый миг, они снова были вместе. Против всего мира. Или, по крайней мере, против хитроумных планов Евгении Марковны. А это уже было немало.
Спустя месяц Евгения Марковна позвонила сама. Голос у нее был сухой и деловой.
– Павел, мне нужно, чтобы ты приехал и починил кран на кухне. И полку в ванной прибей, я новую купила.
Ни слова о даче. Ни слова о ссоре. Как будто ничего и не было. Павел поехал. Вернулся вечером, задумчивый.
– Все сделал, – доложил он Марине. – Она со мной разговаривала так, будто мы вчера виделись. Про погоду, про цены в магазине. Про тебя не спросила. И про Лёшку тоже.
Жизнь входила в новую колею. Евгения Марковна периодически «вызывала» сына для мелких хозяйственных нужд, демонстрируя, что он по-прежнему ей обязан. Павел ездил, но уже без прежнего энтузиазма, а с какой-то тяжелой необходимостью. Он больше не рассказывал Марине о маминых жалобах и мечтах. Их мир разделился на две части: их собственная семья, которую они с таким трудом отстояли, и его стареющая, эгоистичная мать, к которой он был привязан узами долга.
Примирения не случилось. Никто не просил прощения, никто не признавал ошибок вслух. Просто все молча приняли новые правила игры. Евгения Марковна поняла, что невестка – это не тихая овечка, и больше не пыталась лезть в их семью со своими прожектами. Павел понял, что слепая сыновья любовь может дорого стоить. А Марина… Марина поняла, что ее дом – это крепость, которую иногда приходится защищать даже от самых близких людей. И что за спокойствие и личные границы нужно бороться. Жестко и без сантиментов.
Иногда, глядя на мужа, она думала о том, что та ссора, как ни странно, сделала их брак крепче. Он словно повзрослел за одну неделю, сбросив с себя инфантильную веру в непогрешимость матери. Они не стали ближе в романтическом смысле, но между ними появилось новое партнерство. Партнерство двух взрослых людей, которые знают цену своему дому и своей семье. И это было куда важнее, чем несбывшаяся мечта свекрови об огурцах на собственной грядке.
