– …и поэтому ты будешь молчать! – Голос свекрови, Людмилы Борисовны, звенел натянутой струной в маленькой кухне, казалось, еще немного – и лопнут стекла в окнах. – Ты поняла меня, Анна? Твое дело – дом, ребенок и молчание. А мы с Пашей сами решим, как нам жить и что делать с деньгами.
Анна стояла у раковины, мертвой хваткой вцепившись в холодный край мойки. Ее спина была прямой, как у солдата перед расстрелом. Она не оборачивалась. Она смотрела на свое размытое отражение в темном вечернем окне, за которым моросил унылый ноябрьский дождь.
– Паша? – тихо, почти беззвучно спросила она, обращаясь не к мужу, стоявшему у холодильника, а к его отражению рядом со своим. – Ты тоже так считаешь?
Павел, крупный, обычно громкоголосый мужчина, сейчас казался сдувшимся воздушным шаром. Он отвел глаза и пробурчал, ковыряя ногтем этикетку на банке с огурцами:
– Ань, ну мама же дело говорит. Зачем эти скандалы? У меня рейсы, нервы… Я прихожу домой отдохнуть, а не слушать твои претензии. Ну да, взяли мы с мамой кредит. Тебе-то что? Мы его и платить будем. Это на машину, для работы нужно.
– «Мы»? – Анна наконец обернулась. Ее большие серые глаза потемнели, стали почти черными. – Какое «мы», Паша? Кредит оформлен на тебя. На нашу семью. А значит, платить его будем мы ОБА из нашего ОБЩЕГО бюджета. А то, что твоя мама добавила на первый взнос, не делает ее хозяйкой наших финансов. Я просто спросила, почему это решение было принято без меня.
– Потому что ты бы начала кудахтать! – взвилась Людмила Борисовна, подбоченившись. Она была невысокой, сухонькой женщиной, но энергии в ней было, как в атомном реакторе. Ее острый нос хищно подрагивал. – Про свои копейки медсестринские вспомнила бы! А тут дело серьезное, мужское! Павел – добытчик, ему и решать. А твое дело, повторяю, – молчать и кивать. Благодари, что в моей квартире живешь, на всем готовеньком!
Это была ее коронная фраза. Квартира, в которой они жили, действительно принадлежала свекрови. Десять лет назад, когда они с Павлом поженились, она великодушно пустила их в свою «двушку», а сама переехала в однокомнатную, оставшуюся от ее матери. И все эти десять лет Анна слышала про «мою квартиру» по любому поводу: от неправильно сваренного борща до просьбы купить новую люстру.
Анна перевела взгляд на мужа, ища поддержки. Но он смотрел в пол. Он всегда смотрел в пол, когда его мать начинала атаку. Он был ее сыном, ее продолжением, ее безвольным солдатом. А Анна… Анна была просто приложением к сыну. Функцией. Удобной, безропотной, а теперь еще и обязанной молчать.
– Значит, так, – подытожила Людмила Борисовна, видя, что сопротивление сломлено. – Вопрос закрыт. Паша машину берет, я ему помогаю, а ты… ты просто не лезешь. И поменьше своего мнения высказывай. Умнее казаться будешь. Всё, я пошла, у меня сериал.
Она вышла из кухни, оставив за собой шлейф запаха валокордина и победы.
Анна и Павел остались одни в оглушающей тишине, нарушаемой лишь гудением холодильника. Павел наконец поднял глаза. В них была и виноватость, и усталость, и раздражение.
– Ань, ну не начинай, пожалуйста. Мама… ты же знаешь ее. Она помочь хочет.
– Помочь? – голос Анны был ледяным. – Она хочет контролировать, Паша. Каждую копейку, каждый наш шаг. Сегодня она решает, какую машину тебе купить. Завтра – в какую школу пойдет Миша. А послезавтра – когда мне можно дышать, а когда нет.
– Ты преувеличиваешь!
– Я преувеличиваю?! – Анна сделала шаг к нему. – Это она только что, стоя здесь, на МОЕЙ кухне, где я готовлю ТЕБЕ ужин, заявила, что я должна заткнуться и молчать! А ты, мой муж, мой защитник, стоял и кивал, как китайский болванчик!
– А что я должен был сделать?! Орать на собственную мать?!
– Ты должен был сказать: «Мама, это моя жена, и мы решим наши финансовые вопросы сами». Всё! Больше ничего не требовалось! Но ты не смог. Ты никогда не можешь, когда дело касается ее.
Павел поморщился, как от зубной боли.
– Всё, хватит. Я устал. Я в рейс ухожу послезавтра на две недели. Давай хоть эти два дня без скандалов проживем.
Он развернулся и ушел из кухни, оставив Анну одну.
Она стояла посреди кухни, и земля уходила у нее из-под ног. Десять лет. Десять лет она была хорошей женой, заботливой матерью их восьмилетнего сына Миши, удобной невесткой. Она прощала мужу его слабохарактерность, списывая ее на усталость. Она терпела ядовитые уколы свекрови, убеждая себя, что стариков нужно уважать. Она строила семью, вила гнездо, вкладывала всю себя без остатка в этот дом, в этих людей.
И вот результат. Ей, хозяйке этого дома, матери, женщине, вынесли приговор: молчать. Быть вещью. Пустым местом.
Что-то внутри нее, что-то, что она старательно давила и убаюкивала годами, с оглушительным треском сломалось. Терпение. Это было ее терпение. Оно не просто закончилось. Оно превратилось в свою противоположность – в холодную, звенящую, как натянутая сталь, ярость.
Она не будет плакать. Не будет биться в истерике. Она не скажет им больше ни слова.
Они хотели, чтобы она молчала? Хорошо. Она будет молчать.
Но ее молчание они не забудут никогда.
Анна медленно подошла к окну. Дождь усилился, его косые струи хлестали по стеклу. Она посмотрела на свое отражение. На нее смотрела уставшая 34-летняя женщина с темными кругами под глазами. Но в глубине этих глаз зарождался новый, незнакомый ей самой огонек. Огонек войны.
Она достала телефон. Дрожащими пальцами нашла в контактах номер. «Светка-Адвокат». Они не виделись сто лет, но когда-то были лучшими подругами.
Гудки шли долго. Анна уже хотела сбросить, но тут в трубке раздался бодрый, чуть насмешливый голос:
– Алло! Слушаю защитника униженных и оскорбленных! Если вы по поводу мужа-козла – направо, если по разделу имущества – налево. Если и то, и другое, то вам прямо ко мне, в кабинет психологической и юридической помощи! Анька? Это ты, что ли?
Анна сглотнула ком в горле.
– Света… привет. Мне нужна твоя помощь. И то, и другое. И третье.
– Так, – голос в трубке мгновенно стал серьезным. – Диктуй адрес. Буду через час. С коньяком и Гражданским кодексом.
Светлана влетела в квартиру, как небольшой ураган. Высокая, ярко-рыжая, в кожаной куртке и с огромной сумкой, из которой торчала бутылка армянского коньяка и толстенная книга в бордовом переплете.
– Ну, показывай поле боя, боец! – с порога заявила она, сбрасывая ботинки. – Где тут у нас окопался враг?
Миша уже спал, Павел закрылся в комнате с ноутбуком, делая вид, что готовит документы для рейса. Квартира погрузилась в то гнетущее молчание, которое бывает после крупной ссоры.
На кухне, под пристальным взглядом Светланы, Анна выложила всё. Про десять лет унижений, про «мамину квартиру», про последний разговор, про кредит, про приказ «молчать». Она говорила тихо, без слез, и от этого ее рассказ звучал еще страшнее.
Светлана слушала, нахмурив свои выщипанные «ниточкой» брови. Она налила коньяк в две чайные чашки, пододвинула одну Анне.
– Пей. Это сейчас не для удовольствия, а в качестве лекарства. Значит, так, подруга, – начала она, когда Анна закончила. – Ситуация паршивая, но не безнадежная. Первое и главное: ты молодец, что позвонила. Второе: плакать и жалеть себя будем потом. Сейчас – действуем.
Она открыла свой ноутбук, который всегда носила с собой.
– Во-первых, квартира. То, что она принадлежит свекрови, – это, конечно, их главный козырь. Мы его должны выбить. У тебя есть какие-нибудь доказательства, что вы вкладывали деньги в эту квартиру? Ремонт, мебель, техника? Чеки, выписки, может, свидетели?
Анна задумалась.
– Ремонт мы делали капитальный лет пять назад. Павел, тогда как раз премию хорошую получил. Нанимали бригаду… Но все чеки, наверное, у Паши. Мебель покупали постепенно. Технику тоже. Что-то я со своей зарплаты, что-то он.
– Так. Это уже что-то. Свидетели – бригада, соседи, которые слышали шум и видели, как вы все завозили. Будем копать. Во-вторых, общий бюджет. Ты говоришь, у вас все деньги были общие?
– Да. И его зарплата, и моя – все шло в одну копилку. Я вела учет, у меня в тетрадке все записано, но это же просто тетрадка…
– Тетрадка – это прекрасно! – оживилась Светлана. – Это называется «косвенное доказательство». Особенно если там все сходится по датам с поступлениями зарплат. Ты эту тетрадку спрячь так, чтобы даже тараканы не нашли. Теперь главное – их план. Они взяли кредит на машину, которую оформят на Павла. Машина, купленная в браке, – совместно нажитое имущество. Как и кредит. Они хотят, чтобы ты молча платила половину долга за машину, на которой будет кататься Павел, а может, и его маменька. Хитро.
Светлана отхлебнула коньяк.
– Нам нужно нанести упреждающий удар. Такой, чтобы они из своего окопа вылезти побоялись. У меня есть идея. Дерзкая, наглая, но юридически безупречная. План называется «Переполох».
Глаза Светланы заблестели азартным огоньком.
– Твой муж уезжает послезавтра. На две недели. Это наше окно возможностей. За это время мы должны сделать следующее. Первое: ты собираешь все свои и Мишкины вещи. Абсолютно все, до последней заколки. Второе: ты снимаешь квартиру. Небольшую, на месяц. Деньги найдем, я займу, если что. Третье, и самое главное: пока его не будет, мы с тобой делаем в «маминой» квартире… косметический ремонт.
Анна уставилась на подругу, не веря своим ушам.
– Ремонт? Света, ты с ума сошла? Зачем?
– Не просто ремонт, Анечка. А ремонт-сюрприз! Представь: возвращается твой благоверный из рейса, а дома… всё по-другому. Например, все стены выкрашены в твой любимый цвет. Ну, скажем, в нежно-сиреневый.
– Я ненавижу сиреневый, – машинально сказала Анна.
– Тем лучше! – рассмеялась Светлана. – Представь лицо Людмилы Борисовны, когда она увидит свои обои в цветочек под слоем радикально-черной краски? А что? Модный лофт-дизайн! Мы наймем ребят, они за три дня все сделают. И главное, мы соберем ВСЕ чеки. На краску, на валики, на работу. И оформим их на твое имя.
Анна смотрела на подругу во все глаза. План был безумным.
– Но… они же меня убьют.
– Юридически – не смогут. Ты действовала в интересах семьи, улучшала жилищные условия. Ты же не знала, что свекровь предпочитает стиль «бабушкин комод». А вот скандал будет грандиозный. И в этом скандале они наговорят много интересного. Что мы с тобой… – Светлана хитро подмигнула, – предусмотрительно запишем на диктофон. Это будет наш второй козырь.
– А потом? Что потом?
– А потом, когда они будут в ярости и растерянности, ты появишься. Вся такая спокойная и независимая. И предъявишь им свои условия. Раз уж ты не имеешь права голоса в семье, то и не хочешь участвовать в ее расходах. Ты подаешь на алименты на содержание ребенка. Прямо в браке, да, так можно. Двадцать пять процентов от его официального дохода. А еще ты потребуешь от них компенсацию за половину стоимости «ремонта», который ты сделала на свои деньги.
Анна молчала, переваривая информацию. План был похож на сценарий голливудского фильма.
– Я… я не знаю, Света. Это так… агрессивно.
– Аня! – Светлана накрыла ее руку своей. – Они объявили тебе войну. В этой войне можно либо сдаться и всю жизнь прожить униженной тряпкой, либо сражаться. Они играют грязно, используют манипуляции и шантаж. Мы будем играть по правилам. По юридическим правилам. Но очень жестко. Твое молчание должно быть не молчанием жертвы, а молчанием хищника, который затаился перед прыжком.
Она посмотрела Анне прямо в глаза.
– Ты готова прыгнуть?
И Анна, впервые за долгие годы почувствовав не страх, а азарт, кивнула.
– Готова.
Следующие два дня прошли как в тумане. Анна молчала. Она готовила мужу еду, собирала его сумку в рейс, отвечала на вопросы односложно: «да», «нет», «не знаю». Павел сначала напрягся, ждал продолжения скандала, но потом, видимо, решил, что жена «одумалась» и приняла их условия. Он даже повеселел.
Людмила Борисовна заходила пару раз, бросала на Анну победоносные взгляды, но, натыкаясь на ее ледяное спокойствие и молчание, чувствовала себя неуютно и быстро уходила.
В день отъезда Павел на прощание неловко обнял жену.
– Ну, ты это… не дуйся. Приеду – поговорим.
Анна молча кивнула и закрыла за ним дверь.
А через час в квартире уже была Светлана с рулеткой и каталогом красок.
– Так, начнем, пожалуй, с гостиной. Как тебе оттенок «Мексиканская фуксия»? Думаю, твоей свекрови очень пойдет к лицу.
Операция «Переполох» началась. Светлана оказалась не только блестящим юристом, но и гениальным прорабом. Она нашла бригаду из двух молодых парней, которые за умеренную плату и обещание «не задавать лишних вопросов» согласились работать быстро.
Пока Анна, следуя инструкциям, методично упаковывала вещи в коробки, парни сдирали старые обои и готовили стены к покраске. Светлана лично съездила в строительный гипермаркет и вернулась с банками краски самых невообразимых цветов. Гостиная должна была стать цвета фуксии, спальня – ядовито-зеленой, а коридор, по ее коварному замыслу, – угольно-черным.
– Это концептуально! – заявила она Анне, которая с ужасом смотрела на этот набор колориста-самоубийцы. – Черный коридор символизирует тупик, в который они завели ваши отношения.
Анна, пакуя детские игрушки, наткнулась на старый альбом с фотографиями. Вот они с Пашей в самом начале, счастливые, влюбленные. Вот родился Миша, и Павел не сводит с него обожающего взгляда. Куда все это делось? Когда он превратился в маменькиного сынка, а она – в бессловесную прислугу?
В дверь позвонили. На пороге стоял их сосед снизу, дядя Коля, отставной полковник лет семидесяти. Дядя Коля был местной достопримечательностью: строгий, но справедливый, с громовым голосом и неиссякаемым запасом армейских баек.
– Анна, здравствуй! – прогремел он. – Что у вас тут за маневры? Третий день грохот стоит, как на полигоне.
– Здравствуйте, дядя Коля. Ремонт у нас… косметический, – нашлась Анна.
Дядя Коля заглянул в квартиру, увидел ободранные стены, банки с краской и хмыкнул.
– Косметический, говоришь? Ну-ну. Похоже на подготовку к Сталинградской битве. Павел-то твой в курсе?
– Это сюрприз, – улыбнулась Анна.
Полковник смерил ее долгим, проницательным взглядом. Он жил под ними десять лет и, обладая отменным слухом, был невольным свидетелем многих семейных сцен.
– Сюрпризы бывают разные, – изрек он. – Бывают, как орден на китель. А бывают, как наряд вне очереди. Ты, если что, Анечка, обращайся. Я, конечно, не юрист, но окоп вырыть и оборону держать научить могу. И свидетелем, если понадобится, выступлю. Я этой… мегере старой, – он выразительно посмотрел на потолок, имея в виду Людмилу Борисовну, – давно хотел сказать пару ласковых. Уж больно она на моего комбата похожа была. Тот тоже думал, что умнее всех.
Он рассказал короткую историю о том, как они во время учений «потеряли» этого комбата в лесу на целые сутки, чтобы он не мешал выполнять задачу.
– Главное в любой операции, дочка, – это внезапность и хорошо подготовленный тыл, – заключил он и, отдав Анне честь, удалился.
Его визит придал Анне сил. Она была не одна.
Через четыре дня все было готово. Квартира выглядела так, будто в ней взорвалась радуга. Анна, глядя на это буйство красок, чувствовала смесь ужаса и злорадного восторга. Светлана носилась по комнатам, принимая работу и любовно складывая чеки в отдельную папочку.
Коробки с вещами перевезли на снятую на месяц маленькую, но уютную квартирку на другом конце города. Последней Анна забирала ту самую тетрадь с семейным бюджетом и папку с чеками.
Павел должен был вернуться в воскресенье вечером. А в субботу утром Анна, как и советовала Светлана, нанесла визит свекрови.
Людмила Борисовна открыла дверь, удивленно глядя на невестку. Та была не одна, а с дядей Колей, который вызвался быть «группой моральной поддержки».
– Аня? Что-то случилось? – в голосе свекрови прозвучала тревога.
– Здравствуйте, Людмила Борисовна, – спокойно сказала Анна. – Ничего не случилось. Я просто пришла вас предупредить. Я от вас с Пашей ушла.
Брови свекрови поползли на лоб.
– Что значит «ушла»? Куда? Ты что, с ума сошла?
– Я сняла квартиру. И подала на алименты. Вот, вам копия искового заявления.
Анна протянула ей сложенный вдвое лист бумаги. Людмила Борисовна брезгливо взяла его, пробежала глазами. Лицо ее начало медленно наливаться краской, точь-в-точь как стены в ее бывшей гостиной.
– Алименты?! В браке?! Да ты… ты что себе позволяешь, дрянь неблагодарная?!
– Она себе позволяет действовать по закону, – громыхнул дядя Коля из-за спины Анны. – И попрошу без оскорблений, гражданочка. А то у меня тут диктофончик включен. Для протокола.
Людмила Борисовна осеклась, перевела взгляд на соседа.
– А вы еще кто такой?
– Совесть я ваша, – не моргнув глазом, ответил полковник. – Но можете звать меня Николай Петрович.
– Я… я сейчас Паше позвоню! Он приедет, он с тобой разберется! – задыхаясь от ярости, прошипела свекровь, снова глядя на Анну.
– Конечно, позвоните, – кротко согласилась Анна. – Он все равно завтра возвращается. И еще, Людмила Борисовна. Мы тут, пока Паши не было, небольшой ремонт в вашей квартире сделали. Чтобы освежить. Надеюсь, вам понравится. Ключи я вам не отдам. Жду вас с Павлом завтра вечером у подъезда. Обсудим наши дальнейшие действия.
Не дожидаясь ответа, Анна развернулась и пошла к лифту. Дядя Коля, бросив на ошарашенную Людмилу Борисовну испепеляющий взгляд, последовал за ней.
Когда двери лифта закрылись, Анна прислонилась к стенке и засмеялась. Это был смех на грани истерики, смех освобождения.
– Ну что, дочка, – хмыкнул дядя Коля. – Первый снаряд в цель попал. Ждем ответного огня.
Ответный огонь не заставил себя ждать. Телефон Анны начал разрываться от звонков. Сначала от свекрови, потом от Павла, который, видимо, был уже где-то на подъезде к городу. Анна не отвечала. Она следовала плану.
Вечером следующего дня она стояла у своего подъезда. Рядом с ней, как скала, возвышался дядя Коля. Вскоре подкатил грузовик Павла. Он выпрыгнул из кабины, злой, небритый. Следом подъехало такси, из которого вылетела Людмила Борисовна.
– Анна! Что все это значит?! – с ходу набросился на нее муж. – Что за цирк с алиментами? Что ты устроила?!
– Тихо, Паша. Давай не будем устраивать представление для соседей, – спокойно ответила Анна. – Пойдемте в квартиру. Там и поговорим.
Она достала ключи и открыла дверь в подъезд. Внутри, на лестничной клетке, их уже ждала Светлана, с папкой в руках и вежливой улыбкой на лице.
– Добрый вечер. Я – Светлана Игоревна, адвокат Анны. Прошу вас, проходите.
Павел и его мать ошарашенно переглянулись. Слово «адвокат» подействовало на них, как ушат холодной воды. Молча они поднялись на свой этаж.
Анна открыла дверь в квартиру. И замерла на пороге, пропуская их вперед.
Первым вошел Павел. Он остановился в черном коридоре, растерянно хлопая глазами. Потом шагнул в гостиную…
Такой гаммы чувств на лице одного человека Анна еще не видела. Сначала – недоумение. Потом – шок. Потом – ярость.
– Э-это… ЧТО ТАКОЕ?! – взревел он, обводя безумным взглядом стены цвета фуксии.
Людмила Борисовна, заглянув ему через плечо, издала звук, похожий на крик раненой чайки.
– Мама дорогая… Что она сделала с моей квартирой… Мои обои… Мои стеночки…
Она схватилась за сердце и начала оседать на пол. Дядя Коля, который предусмотрительно захватил с собой складной стульчик, подставил его под нее и протянул пузырек с валокордином.
– Примите, мамаша. И дышите глубже. Сейчас начнется самое интересное.
Светлана прошла в центр комнаты, открыла свою папку.
– Итак, уважаемые, – начала она деловым тоном. – Поскольку моя подзащитная, Анна, по вашему общему решению, должна была молчать, она и молчала. А вместо этого – действовала. Пока вы отсутствовали, господин супруг, она, на свои личные сбережения, произвела в квартире ремонт с целью улучшения жилищных условий. Вот чеки на общую сумму сто двадцать три тысячи четыреста пятьдесят рублей. Мы требуем от вас, как от второго собственника семейного бюджета, возместить половину этой суммы.
Она положила перед ошарашенным Павлом копии чеков.
– Далее. Поскольку вы в одностороннем порядке приняли решение о крупной покупке в кредит, не посоветовавшись с женой, она больше не считает нужным вести с вами общий бюджет. Исковое заявление о взыскании алиментов на содержание несовершеннолетнего сына уже в суде. Двадцать пять процентов от всех ваших доходов.
Людмила Борисовна перестала стонать и уставилась на Светлану неверящим взглядом.
– Наконец, – продолжала адвокат, – Анна больше не желает проживать на одной территории с людьми, которые ее не уважают. Она съехала. Но, поскольку ее вещи остались здесь, как и часть совместно нажитого имущества…
– Какого еще имущества?! – очнулся Павел. – Здесь все мое и мамино!
– Ошибаетесь, – улыбнулась Светлана. – Всё, что куплено в браке, является общим. Вне зависимости от того, на чьи деньги и на чье имя оно приобреталось. У нас есть полный перечень: вот этот диван, телевизор, холодильник, стиральная машина… Мы предлагаем решить вопрос миром. Вы выплачиваете Анне половину их рыночной стоимости, и она оставляет все это вам. В противном случае, мы будем делить это в судебном порядке. С привлечением приставов и описью имущества.
В комнате повисла тишина. Павел смотрел то на ядовито-розовые стены, то на чеки, то на непроницаемое лицо адвоката. Людмила Борисовна, кажется, забыла про сердце и сверлила Анну взглядом, полным ненависти.
И тут Анна заговорила. Впервые за все это время она подала голос. Тихий, спокойный, но твердый, как сталь.
– Вы хотели, чтобы я молчала. Я молчала. Но мой ответ, я думаю, вы теперь услышали. И не забудете его никогда.
Она посмотрела прямо в глаза мужу.
– У тебя есть неделя, чтобы подумать, Паша. Либо мы решаем все цивилизованно, либо… – она кивнула на Светлану, – …либо с тобой будет разговаривать мой адвокат. А теперь нам пора.
Она повернулась и пошла к выходу из этого разноцветного кошмара, который еще недавно был ее домом. Светлана и дядя Коля последовали за ней.
На лестнице дядя Коля не выдержал и захохотал в голос.
– Вот это я понимаю – артподготовка! Дочка, да ты не медсестра, ты – маршал Жуков в юбке! Видела их лица? Я за такой спектакль любые деньги бы отдал!
Анна улыбнулась. Да, она видела их лица. И это зрелище стоило десяти лет ее молчаливого терпения. Война была еще не окончена. Но первый, самый главный бой, она выиграла.
Неделя, которую Анна дала Павлу на размышления, превратилась в войну нервов. Он звонил ей по двадцать раз на дню. Сначала кричал и угрожал, потом перешел к мольбам и уговорам.
– Аня, вернись! Ну что ты творишь? Зачем нам адвокаты, суды? Мы же семья!
– Семья, Паша, – это там, где люди уважают друг друга и принимают решения вместе. А не там, где жене приказывают молчать.
– Да это мама сгоряча ляпнула! Ты же знаешь ее!
– Я знаю ее. И я знаю тебя. Ты позволил ей это сказать. И согласился с ней. Это была последняя капля, Паша.
Потом в ход пошла тяжелая артиллерия. Он начал манипулировать сыном.
– Мишка по тебе скучает! Он плачет, спрашивает, где мама! Ты рушишь семью, лишаешь ребенка отца!
Это был самый болезненный удар. Анна любила сына больше жизни. Но Светлана заранее подготовила ее к этому.
– Держись, подруга. Это их главный козырь. Ты не лишаешь ребенка отца. Ты можешь договориться о порядке общения. Видеться по выходным, забирать его. Не поддавайся. Как только ты дашь слабину, они снова сядут тебе на шею.
Анна держалась. Она разговаривала с Мишей каждый день по видеосвязи, объясняла, что мама и папа временно живут отдельно, но оба его очень любят. Мальчик, к ее удивлению, воспринял все довольно спокойно. Видимо, гнетущая атмосфера в доме последних лет давила и на него.
Людмила Борисовна избрала другую тактику. Она начала обзванивать всех общих знакомых и родственников, рассказывая им душераздирающую историю о том, как неблагодарная невестка, «эта змея пригретая», решила обобрать ее сыночка до нитки и разрушить семью.
Некоторые поверили и звонили Анне с упреками. Другие, кто знал Людмилу Борисовну получше, выражали сочувствие и поддержку.
На своей новой съемной квартире Анна постепенно приходила в себя. Это было странное чувство – тишина. Никто не командовал, не упрекал, не смотрел осуждающе. Она могла пить чай на кухне и смотреть в окно, не боясь, что сейчас войдет свекровь и начнет инспекцию.
Однажды вечером к ней зашел дядя Коля. Принес домашние пирожки с капустой, испеченные его женой.
– Держи, боец, подкрепись, – сказал он. – Разведка донесла, что в стане врага паника и разброд. Людмила твоя бегала сегодня по юристам. Видать, ищет, кто ее из этого… авангарда вытащит.
– И как, нашла? – спросила Анна.
– А кто ж ее возьмет? – хмыкнул полковник. – Юристы, они ведь тоже люди. Посмотрели на ее дело, на фотографии ремонта твоего гениального, послушали ее вопли… Говорят, один ей так и сказал: «Мадам, с вашим характером вам не адвокат нужен, а экзорцист».
Они посмеялись.
– Знаешь, Ань, – сказал дядя Коля, становясь серьезным. – Ты сейчас большое дело делаешь. Не только для себя. Ты всем нам, соседям, пример показываешь. Что нельзя позволять себя топтать. Никогда. Никому. Даже если это твоя семья. А то у нас как привыкли? Терпеть. Молчать. «Стерпится-слюбится». А в итоге – сломанные жизни.
Его слова попали в самое сердце. Она действительно всю жизнь терпела. Сначала в родительской семье, где отец был тираном, а мать учила «быть тише воды, ниже травы». Потом – в своей собственной. Хватит.
Через неделю Павел сдался. Он позвонил и сказал, что согласен на переговоры.
Встречу назначили на нейтральной территории – в офисе Светланы. Павел пришел один, без матери. Выглядел он похудевшим и измотанным.
– Я согласен на твои условия, – сказал он без предисловий, не глядя на Анну. – Я выплачу тебе половину стоимости ремонта и половину за мебель и технику. Составим график платежей. Заявление на алименты отзови.
– Не отзову, – спокойно ответила Анна. – Алименты – это не моя прихоть, а обязанность отца содержать своего ребенка. Это деньги Миши.
Павел скрипнул зубами.
– Хорошо. Пусть будут алименты. Но тогда вернись домой. Перекрасим эти ужасные стены… Начнем все сначала.
Анна посмотрела на него. В его глазах не было раскаяния. Только усталость и желание, чтобы все поскорее закончилось и вернулось на круги своя.
– Я не вернусь, Паша. Дело не в стенах. Дело в том, что ты так ничего и не понял. Ты до сих пор считаешь, что это я «творю цирк». Ты не понял, что проблема – в твоей матери и в твоей неспособности защитить свою семью от нее. Пока она будет управлять твоей жизнью, у нас ничего не будет.
– Но это же моя мать! Я не могу ее выгнать!
– А я и не прошу ее выгонять. Я прошу тебя стать взрослым мужчиной. Главой СВОЕЙ семьи. А не послушным мальчиком своей мамы. Ты можешь это сделать?
Павел молчал. И это молчание было красноречивее любых слов. Он не мог. Или не хотел.
– Тогда нам не о чем больше говорить, – сказала Анна и встала. – Мы подаем на развод и раздел имущества.
Павел вскочил.
– Развод?! Аня, ты серьезно?! Из-за какой-то ссоры?
– Это не ссора, Паша. Это приговор, который вы мне вынесли. А я просто не захотела его исполнять.
Светлана положила перед ним на стол проект соглашения о разделе имущества.
– Вот. Ознакомьтесь. Здесь все прозрачно. Квартира остается вашей матери. Машина, за которую вы будете платить кредит, – вам. А моей клиентке вы выплачиваете денежную компенсацию за ее долю в совместно нажитом имуществе, а также за произведенный ремонт. Сумма указана. Если вы не согласны, встретимся в суде. Но, уверяю вас, там вы потеряете гораздо больше. И денег, и нервов.
Павел взял документ дрожащими руками. Пробежал глазами цифры. Лицо его стало серым.
– У меня нет таких денег…
– Продайте машину, которую вы так хотели, – невозмутимо предложила Светлана. – Или возьмите еще один кредит. Ваша мама вам поможет. Она же любит решать финансовые вопросы.
Это был удар под дых. Павел скомкал бумагу и выбежал из кабинета, хлопнув дверью.
– Ну вот, – сказала Светлана, откидываясь в кресле. – Теперь он точно побежит к мамочке. И сейчас начнется вторая часть Марлезонского балета. Будь готова. Она так просто не сдастся…
Людмила Борисовна не сдалась. Она поняла, что уговорами и угрозами Анну не взять, и решила действовать хитрее. Она подала встречный иск.
В нем она утверждала, что Анна намеренно испортила ее имущество (ту самую квартиру), и требовала возмещения ущерба за «вандальный ремонт». А также морального вреда за перенесенные страдания.
– Ах ты ж, божий одуванчик! – восхитилась Светлана, читая исковое заявление. – Какая продуманная женщина! Она хочет не только не платить вам, но еще и сделать вас должной. Классика жанра.
Судебное заседание было назначено через месяц. Все это время Анна жила как на иголках. Она работала, занималась сыном, которого Павел теперь забирал строго по выходным, но постоянное напряжение выматывало.
Поддержать ее в суд пришли Светлана и дядя Коля. Последний надел парадный китель с орденами и выглядел так, будто прибыл на заседание военного трибунала.
Павел и Людмила Борисовна сидели на другой скамье. Свекровь принесла с собой фотографии квартиры с «испорченным» ремонтом и всем своим видом изображала глубоко несчастную жертву.
Когда ей дали слово, она разыграла настоящий спектакль. Говорила дрожащим голосом о том, как всю жизнь работала, чтобы купить эту квартирку, как пустила туда неблагодарную невестку, а та, в сговоре с «какими-то аферистами», решила ее разорить.
– Она испортила мое гнездышко, Ваша честь! Она превратила его в вертеп! Я пожилой человек, у меня больное сердце! После того, что я увидела, я месяц спать не могла!
Судья, строгая женщина средних лет, слушала ее без эмоций.
Потом вызвали свидетелей со стороны истца. Это была соседка по лестничной клетке, такая же ядовитая старушка, как и сама Людмила Борисовна. Она подтвердила, что из квартиры доносился шум, и что она видела, как Анна «выносила какие-то коробки».
Когда пришла очередь стороны Анны, Светлана была великолепна. Она спокойно и методично разбивала все доводы обвинения.
– Ваша честь, моя подзащитная производила ремонт не в чужой, а в квартире, где она проживала со своей семьей на законных основаниях в течение десяти лет. Она действовала в интересах семьи, с целью улучшения жилищных условий. То, что результат ремонта не совпал с эстетическими предпочтениями истицы, не является порчей имущества. Это вопрос вкуса, а он, как известно, в юрисдикцию суда не входит.
Затем она вызвала своего свидетеля. В зал, чеканя шаг, вошел дядя Коля.
– Николай Петрович, – обратилась к нему Светлана. – Вы давно знаете семью?
– С момента их заселения, – прогремел полковник.
– Скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы Людмила Борисовна высказывала претензии по поводу того, как Анна ведет хозяйство или обустраивает квартиру?
– Никогда! – отрезал дядя Коля. – Наоборот! Я неоднократно слышал, как она хвасталась перед другими соседками, какая у нее чистюля-невестка, и как в квартире у них всегда порядок и уют. До последнего времени, по крайней мере.
– А что случилось в последнее время?
– А в последнее время, гражданка судья, я стал свидетелем, как истица, – он кивнул на Людмилу Борисовну, – начала систематически унижать и оскорблять жену своего сына. Я лично слышал, как она кричала на Анну, называла ее «пустым местом» и требовала, чтобы та «молчала и не лезла не в свое дело».
В зале повисла тишина. Людмила Борисовна стала пунцовой.
– Это клевета! – взвизгнула она.
– Тихо! – стукнула молотком судья. – Продолжайте, свидетель.
– Я считаю, – закончил дядя Коля, выпрямившись во весь рост, – что Анна была доведена до отчаяния. И ее поступок – это не вандализм, а крик души человека, чье достоинство растоптали. Честь имею!
Последний удар нанесла Светлана.
– Ваша честь, я прошу приобщить к делу еще одно доказательство. Это аудиозапись разговора, который состоялся между моей подзащитной и истицей.
Она включила диктофон. По залу разнесся визгливый голос Людмилы Борисовны, кричащей: «Да ты… ты что себе позволяешь, дрянь неблагодарная?!».
Судья выслушала запись, посмотрела на Людмилу Борисовну, потом на Анну. В ее глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие.
Суд удалился на совещание.
Эти пятнадцать минут ожидания показались Анне вечностью.
Наконец, судья вернулась.
– Суд постановил: в исковых требованиях гражданки Людмилы Борисовны отказать в полном объеме за необоснованностью. Встречный иск Анны о разделе совместно нажитого имущества и взыскании денежной компенсации – удовлетворить.
Людмила Борисовна издала тихий стон. Павел сидел, закрыв лицо руками.
Анна победила. Окончательно и бесповоротно.
Эпилог. Новая жизнь
Прошло полгода.
Анна развелась с Павлом. На деньги, которые он ей выплатил по решению суда (ему все-таки пришлось продать ту самую машину и влезть в долги), она взяла в ипотеку небольшую, но свою собственную однокомнатную квартиру в новом районе. Сделала там светлый, уютный ремонт – такой, какой всегда хотела.
Она по-прежнему работала в поликлинике, но теперь ее зарплаты хватало на них с Мишей. Она научилась быть не только мамой, но и главой своей маленькой семьи. И ей это нравилось. Она стала спокойнее, увереннее в себе. Из ее глаз ушла вечная тревога, и они снова стали просто серыми, теплыми и лучистыми.
Павел остался жить с матерью. Их соседи рассказывали, что из квартиры теперь постоянно доносятся скандалы. Людмила Борисовна так и не смогла простить сыну, что он «проиграл суд» и «позволил этой вертихвостке себя обобрать». Она пилила его с утра до вечера, и он, лишенный поддержки Анны, все больше замыкался в себе и начал выпивать. Бумеранг, запущенный ими, вернулся и больно ударил по ним самим.
С сыном Анна наладила прекрасные отношения. Павел забирал его на выходные, но Миша все чаще просился обратно к маме, говоря, что у бабушки «скучно и зло».
Иногда к Анне в гости заходили ее верные друзья – Светлана и дядя Коля с женой. Они пили чай на ее новой кухне, смеялись, строили планы.
Однажды Светлана, глядя на посвежевшую и похорошевшую подругу, сказала:
– Знаешь, Ань, а ведь ты должна сказать спасибо своей бывшей свекрови. Если бы не она, ты бы так и сидела в своем болоте, терпела и молчала. Она сама, своими руками, сделала тебя сильной и свободной.
Анна улыбнулась. В словах подруги была доля истины. Иногда, чтобы взлететь, нужно получить очень сильный пинок.
Она посмотрела в окно. На улице начиналась весна. Солнце растапливало последние остатки серого снега, на деревьях набухали почки. Начиналась новая жизнь. Ее жизнь. И в ней больше никто и никогда не посмеет приказать ей молчать.
