— Мам, ну что ты? Конечно, заберу! Куда они денутся? — голос Игоря звучал слишком бодро для одиннадцати вечера.
Вера замерла в дверях спальни, прислушиваясь к обрывкам телефонного разговора. Муж стоял у окна в гостиной, и по его напряжённой спине она поняла, что ничего хорошего сейчас не услышит.
— Да нормально всё, мам. Веруня не против… Нет, я не спрашивал, но она поймёт. Это же семья.
Вера осторожно прошла на кухню, включила чайник. Руки сами собой принялись расставлять чашки, хотя пить совсем не хотелось. Игорь появился через минуту, виноватый и одновременно решительный.
— Слушай, Верунь, у Нинки труба лопнула. Залило соседей снизу, те в суд грозятся, а со страховкой какие то проблемы, наверное ее и нет. Им с Геной и Ксюхой надо на время переехать, пока ремонт делают. Мама к себе их звала, но ты же знаешь — у неё однушка крохотная, им втроём там не развернуться. Надо приютить на время.
— На время — это сколько? — спросила она тихо.
— Да недели три, ну месяц максимум. Верунь, ну что мне было делать? Это моя сестра. Мы же не откажем?
Вера посмотрела на него — на уставшее лицо с ранними морщинами, на потемневшие от работы на заводе руки, на виноватые глаза, которые всё равно не ждали отказа. Когда-то, восемь лет назад, эти глаза смотрели на неё совсем иначе. Когда он защищал её от хамоватого коллеги, когда приносил цветы просто так, когда говорил, что она — самая талантливая, даже если её работы никто не покупает.
— Хорошо, — сказала она. — Пусть приезжают.
Игорь облегчённо выдохнул и обнял её.
— Ты у меня золотая. Они завтра утром будут. Я Нинке сейчас напишу.
Вера высвободилась из объятий и пошла в спальню. За стеной сопел во сне их девятилетний Лёва, раскинувшись на кровати звёздочкой. Она поправила одеяло, провела рукой по тёплой макушке. В доме было тихо и спокойно. Последний вечер тишины, подумала Вера, и тут же одёрнула себя. Не надо накручивать. Три недели — не срок.
Но утром, когда Нина с мужем и дочерью вывалились из такси с четырьмя огромными сумками и двумя коробками, Вера поняла, что три недели — это оптимистичный прогноз.
— Верка, ну наконец-то! — Нина влетела в прихожую, даже не разувшись, и критически осмотрелась. — Ого, а у вас тут просторно. Мы в свою двушку столько лет впихивались, а вы вон как развернулись.
— Здравствуй, Нина, — Вера посторонилась, пропуская Геннадия, который тащил сумки и кряхтел.
— Спина совсем убитая, — пожаловался он, не здороваясь. — Вер, у вас диван жёсткий? А то мне мягкое нельзя, врач сказал.
— Диван в зале нормальный, — ответила Вера. — Проходите, разбирайте вещи.
Пятнадцатилетняя Ксения прошмыгнула мимо, уткнувшись в телефон, бросив небрежное «привет» и скрылась в комнате для гостей, откуда тут же донеслась громкая музыка.
— Ксюх, помоги отцу! — крикнула Нина, но дочь уже включила музыку за закрытой дверью.
— Ладно, мы сами, — махнула рукой Нина и повернулась к Вере. — Слушай, а чего у тебя тут такой запах? Чем-то химией пахнет.
— Это из мастерской. Лак для керамики.
— А, ну да, ты же своими горшочками занимаешься, — Нина скривилась. — Вредно это, наверное. У меня от таких запахов голова болит. Надо будет проветривать почаще.
Вера сжала зубы и промолчала. Мастерская находилась в пристройке, которую Игорь сам достраивал три года назад, чтобы у Веры было своё пространство. Туда вела отдельная дверь из коридора. Запах оттуда не доходил даже до кухни, Нина просто придиралась.
Первые три дня прошли в напряжённом перемирии. Вера старалась не мешать, готовила привычные блюда, убирала дом. Нина с Геннадием обосновались в гостиной на диване, Ксения заняла комнату для гостей и выходила только поесть. Игорь работал с утра до вечера, приезжал усталый и сразу шёл ужинать, не замечая, как напряглась атмосфера.
А потом начались придирки.
— Вер, ты это серьёзно? — Нина стояла на кухне, держа в руках тарелку с гречкой и котлетой. — Гречка пересолена, есть невозможно.
— Я солила как обычно, — ответила Вера, помешивая чай.
— У Гены гипертония — пересол вреден, но и пустую пищу есть невозможно. Давай я сама буду готовить, а то вы тут с Игорьком явно не привыкли ко вкусной еде.
Вера промолчала. На следующий день Нина действительно встала к плите, отодвинув Веру, и начала жарить картошку, щедро поливая её маслом. Запах стоял по всему дому. Геннадий сидел за столом и одобрительно кивал.
— Вот это по-нашему! Верка, бери пример, а то как-то у вас всё не то и без нормального вкуса.
Лёва недовольно ковырял вилкой жирную картошку и тоскливо посмотрел на мать. Вера погладила его по плечу и сама села за стол, давясь едой.
Через неделю придирки стали ежедневными. Вера неправильно развешивала бельё, слишком рано будила всех пылесосом, покупала не те продукты. Нина вела себя так, будто это она хозяйка, а Вера — неумелая гостья, которую приходится терпеть.
— Слушай, а чего это у тебя Лёвка такой худой? — спросила Нина однажды утром, наблюдая, как мальчик собирается в школу. — Ты его кормишь вообще? Может, витамины какие давать надо?
— Он нормальный, — ответила Вера сдержанно. — Врач говорит, что всё в порядке.
— Ну-ну. А то вон Ксюха у меня кровь с молоком, а у вас какой-то заморыш растёт.
Вера почувствовала, как внутри всё сжалось. Она обняла сына, поцеловала в макушку.
— Ты у меня самый лучший, — прошептала она.
Лёва кивнул и убежал в школу. А Вера осталась на кухне один на один с Ниной, которая продолжала вещать о том, как правильно воспитывать детей.
Вечером она попыталась поговорить с Игорем.
— Слушай, может, хватит уже? Прошло почти три недели. Когда они съедут?
Игорь лежал на кровати, уставившись в потолок.
— Вер, ну они же не специально. Нинка просто такая, прямая. Не обращай внимания.
— Она меня унижает каждый день! При Лёве, при тебе! А ты молчишь!
— Не ссорься с ней, ладно? Потерпи немного. Я у Нинки узнаю, как там с ремонтом.
Но он не спросил. А на следующий день Нина устроила скандал из-за мастерской.
— Верка, ты чего там делаешь вообще? — спросила она, заглядывая в приоткрытую дверь пристройки. — Горшки лепишь? И кто это покупает?
— Это не горшки. Это керамика. Вазы, чаши, декоративные панно.
— Ну да, горшки, — фыркнула Нина. — И сколько ты на этом зарабатываешь?
Вера сжала губы. Она действительно зарабатывала немного — несколько тысяч в месяц от редких заказов. Основной доход приносил Игорь.
— Это моё хобби.
— Хобби, — протянула Нина. — Понятно. Сидишь дома, у мужа на шее, а туда же, творчеством называется. У меня тоже руки чесались всякой ерундой заниматься, но я семью кормила, пока могла. А потом Генка спину сорвал, и пришлось жить на мои копейки и пособие. Вот где настоящая жизнь, а не игрушки твои.
Вера закрыла дверь мастерской на ключ и прошла мимо Нины, не ответив. Но слова засели занозой. Она вспомнила, как когда-то работала в музее реставратором, как любила своё дело, как ушла после рождения Лёвы, потому что декрет закончился, а ребёнка не с кем было оставить. Игорь тогда сказал: «Не переживай, мы справимся. Ты потом вернёшься». Но она не вернулась. Музей сократил ставку, нашли другого специалиста.
А теперь она сидела дома, пыталась работать на заказ и слушала, как её называют нахлебницей.
Той ночью Вера не спала. Она лежала, глядя в темноту, и думала о том, что дом перестал быть её домом. Что муж не защищает её. Что она сама позволила себя затоптать.
На следующий день случилось то, что переполнило чашу.
Вера готовила запеканку для Лёвы — его любимую, с творогом и изюмом. Мальчик обожал её на завтрак. Она поставила форму в духовку, засекла время и ушла в ванную. Когда вернулась на кухню, Нина стояла у мусорного ведра, а пустая форма блестела в раковине.
— Ты что делаешь?! — крикнула Вера.
— Выбросила эту гадость, — спокойно ответила Нина. — У ребёнка от твоего творога желудок разболится. Сейчас сделаю нормальную кашу.
Вера смотрела на неё, не веря своим глазам. В ведре лежала её запеканка — ещё тёплая, сверху блестело масло.
— Это было для Лёвы.
— Вот именно. Я о его здоровье забочусь, раз ты не заботишься.
Что-то внутри Веры хрустнуло. Она развернулась и вышла из кухни. Прошла в спальню, села на край кровати и стиснула руками колени, чтобы не закричать.
Вечером, когда Игорь вернулся с работы, она ждала его в коридоре.
— Нам надо поговорить.
— Сейчас? Я устал, Вер.
— Сейчас. Или они уезжают завтра, или я ухожу.
Игорь замер, глядя на неё с недоумением.
— Ты чего? Совсем?
— Совсем. Я больше не могу. Твоя сестра унижает меня каждый день. Она выбросила еду, которую я готовила для Лёвы. Она лезет в мою мастерскую. Она учит меня жить в моём собственном доме! А ты молчишь! Ты ни разу не встал на мою защиту!
— Вер, ну не преувеличивай…
— Не преувеличиваю! Ты выбираешь: или я, или они. Третьего не дано.
Она ушла в спальню и закрыла дверь. Села на кровать и уткнулась лицом в ладони. Слёзы не шли. Внутри была только пустота и злость.
Игорь не пришёл. Она слышала, как он тихо разговаривает с Ниной в гостиной, как та возмущённо что-то отвечает. Потом он ушёл на кухню, хлопнула дверь холодильника.
Вера легла, не раздеваясь. Она больше не могла готовить для них. Не могла убирать. Не могла делать вид, что всё нормально.
На следующее утро она встала, оделась и молча вышла из спальни. Игорь спал на кухне на раскладушке, поджав ноги и сгорбившись от неудобства. Вера прошла мимо него, не разбудив.
Она сделала завтрак только для себя и Лёвы. Собрала сына в школу, поцеловала на прощание. Нина вышла на кухню, недовольно оглядела пустую плиту.
— А где каша?
— Не сварила, — коротко ответила Вера. — Варите сами.
И ушла в мастерскую, закрыв за собой дверь на ключ.
Она больше не собиралась прогибаться.
Первые два дня её бойкота Нина воспринимала как каприз. Она демонстративно громыхала кастрюлями на кухне, готовила на всю семью, оставляя Вере грязную посуду. Геннадий ворчал, что в доме бардак, что полы не мыты. Ксения жаловалась, что футболку никто не постирал.
Вера молча проходила мимо. Она готовила только себе и Лёве, убирала только их комнату и ванную после себя. Мастерскую держала на замке. Игорь метался между женой и сестрой, пытаясь сгладить углы, но Вера на разговоры не шла.
— Верунь, ну что ты как маленькая? — попробовал он в третий вечер. — Ну поругались, ну извинитесь друг перед другом.
— Я не виновата, — ответила Вера, не отрываясь от книги. — И извиняться не буду. Хочешь мира в доме — пусть она извинится. Или пусть съезжают.
— Они же не могут! Ремонт ещё не закончен!
— Тогда пусть живут тихо и не лезут ко мне.
Игорь ушёл ни с чем.
На четвёртый день позвонила свекровь. Вера слышала, как Игорь оправдывается в трубку, как голос его становится виноватым и усталым. Потом он протянул телефон Вере.
— Мама хочет с тобой поговорить.
— Вера, милая, что происходит? — голос свекрови был сладким, но твёрдым. — Нина мне рассказала, что ты отказываешься помогать семье. Это некрасиво, доченька. Они ведь в трудной ситуации.
— А я в какой ситуации? — спокойно спросила Вера. — Меня унижают в моём доме почти месяц. Я терпела. Больше не буду.
— Ох, Верочка, ну что ты! Нинуля просто переживает, вот и нервничает. Ты же умная, понимающая. Уступи, будь мудрее.
— Нет, — сказала Вера и повесила трубку.
Руки дрожали, но внутри поселилась странная лёгкость. Она впервые сказала свекрови «нет». И не рухнул мир, не случилось катастрофы.
Вечером Лёва принёс ей из школы рисунок — маму в фартуке, стоящую в мастерской среди ваз. Внизу корявыми буквами было выведено: «Мама, ты самая сильная».
Вера прижала листок к груди и тихо заплакала. Первый раз за весь этот месяц. Не от обиды, а от благодарности. Её сын видел. Понимал. Верил в неё.
Она погладила его по голове.
— Спасибо, солнышко. Я постараюсь быть сильной.
И она знала, что справится. Потому что теперь у неё не было выбора — только вперёд. Только все начиналось.
— Вера, открывай! Я знаю, ты там! — Нина колотила в дверь мастерской так, что задребезжало стекло. Её злость зрела не первый день — Вера уже несколько раз отказалась выйти, игнорируя просьбы помочь по дому и с готовкой.
Вера не отрывалась от работы. Она сидела за столом, аккуратно зачищая край глиняной чаши наждачной бумагой. Движения были размеренными, почти медитативными. Ей нравилось ощущать, как под пальцами гладкая поверхность становится ещё более ровной.
— Ты что, совсем обнаглела?! — голос за дверью становился всё злее. — Игорь! Скажи своей жене, чтобы вышла!
Вера слышала, как муж что-то невнятно бормочет, пытаясь успокоить сестру. Потом его неуверенный стук в дверь.
— Верунь, ну выйди, поговорим… — голос звучал устало. Игорь стоял по другую сторону двери, не решаясь войти. Он чувствовал себя виноватым и растерянным — между двумя женщинами, которых не умел примирить.
Она встала, подошла к двери, но не открыла.
— Игорь, я занята. Скажи сестре, что если ей что-то нужно — пусть сама готовит, сама убирает, сама стирает. Я больше не обслуживающий персонал.
— Вот ведь упрямая! — взвизгнула Нина. — Игорёк, ты слышишь, как она с тобой разговаривает?! Это всё твоя мамаша виновата, избаловала её! Надо было сразу показать, кто в доме хозяин!
Вера вернулась к столу. Руки не дрожали. Внутри больше не было страха — только холодная решимость. Она работала весь день, не выходя даже на обед. Лёва пришёл из школы, постучал тихонько, она впустила его, покормила припасёнными бутербродами. Мальчик устроился в углу с учебниками, изредка поднимая голову и с гордостью глядя на мать.
— Мам, а ты сильная, — сказал он вечером, собирая портфель.
— Стараюсь, солнышко.
— А тётя Нина злая.
Вера присела рядом, обняла сына.
— Она просто несчастная. Злятся обычно те, кому плохо. Но это не значит, что мы должны терпеть.
Неделя превратилась в испытание на прочность. Нина жаловалась по телефону свекрови, та звонила Игорю и устраивала разборки. Геннадий ворчал, что в доме бардак, потому что «хозяйка забила на всё». Ксения демонстративно разбрасывала вещи по гостиной и хмыкала, проходя мимо Веры.
Но Вера держалась. Она убирала только за собой и Лёвой, готовила только им двоим. Мастерскую не открывала никому, кроме сына. Игорь пытался давить, потом умолять, потом просто молчал, возвращаясь с работы всё более мрачным. Иногда он задерживался у двери мастерской, хотел что-то сказать, но останавливался, чувствуя, что любое слово может стать последней каплей.
В тот вечер, когда в дверь позвонили, Вера как раз разместила объявление о работе — просто чтобы отвлечься от скандалов. Поэтому, когда на пороге оказалась незнакомая женщина, она не удивилась.
— Добрый вечер. Вера Игнатова?
— Да, это я.
— Галина Сергеевна Кольцова, — женщина протянула визитку. — Я увидела ваше объявление о реставрации керамики на городском форуме. Можно войти? У меня к вам дело.
Вера пропустила её в дом. Нина, сидевшая на диване в гостиной с маникюрным набором, подняла голову и окинула гостью оценивающим взглядом. Резкий запах дешёвого лака для ногтей ударил в нос.
— Проходите в мастерскую, — Вера провела Галину Сергеевну через коридор и открыла дверь.
Женщина с интересом оглядела помещение: стеллажи с готовыми работами, гончарный круг, стол с инструментами, небольшую печь для обжига.
— Впечатляет, — кивнула она. — Вы профессионал?
— Работала реставратором в музее. Сейчас на дому.
— Отлично. Тогда вы именно тот человек, который мне нужен. — Галина Сергеевна достала из сумки завёрнутый в ткань свёрток и осторожно развернула его на столе.
Вера ахнула. Перед ней лежали осколки старинного кувшина — тонкая работа, роспись вручную, глазурь с мелкими трещинками патины. Даже в разбитом виде он был прекрасен.
— Это восемнадцатый век, — прошептала Вера, осторожно беря один из осколков. — Гжель, ручная работа…
— Верно. Семейная реликвия. Разбила при переезде. — Галина Сергеевна вздохнула. — Мне сказали, что склеить можно, но это будет выглядеть убого. А мне нужно восстановить его для благотворительного аукциона. Через месяц. Справитесь?
Вера повертела осколок, прикинула объём работы. Обычное склеивание действительно оставило бы уродливые швы. Но она знала технику, которую давно хотела попробовать — кинцуги, японское искусство реставрации, где трещины заполняют смесью с золотым порошком. Разбитое становится ещё прекраснее.
— Справлюсь. Но это будет не просто склейка. Я использую технику кинцуги — швы станут золотыми линиями. Кувшин обретёт новую жизнь.
— Золотые швы? — Галина Сергеевна заинтересованно подняла бровь. — Это дороже?
— Да. Но это того стоит.
— Хорошо. Делайте. Деньги не проблема. Вот мой телефон, позвоните, когда будет готово.
Они обсудили детали, договорились о цене. Когда Галина Сергеевна уходила, Нина перехватила её в коридоре.
— Простите, а что-то случилось? Или вы просто в гости заходили? — вкрадчиво спросила она.
— Заказала реставрацию, — коротко ответила Галина Сергеевна и вышла.
Нина ворвалась в мастерскую.
— Это что за клиентка? Сколько она платит?
— Не твоё дело, — Вера уже раскладывала осколки на столе, прикидывая, как их состыковать.
— Как это не моё?! Мы тут живём, имеем право знать, что у тебя за махинации!
— Нина, выйди. Мне нужно работать.
— Ой да ладно тебе! — фыркнула Нина, закатив глаза. — Что ты там из себя возомнила со своей грудой осколков и мусора? Прям спросить ничего нельзя! Игорь тебя распустил, вот ты и ношки свесила!
За несколько дней до этого Нина громко жаловалась Игорю, что у них в квартире ремонт встал: мастера ушли на другой объект, денег не хватает, а Геннадий обещает «как-нибудь потом». Она злилась, что все расходы легли на неё, и искала виноватых.
Но Игорю было не до разборок. На заводе пошли сокращения, и он боялся попасть под них. Он приходил поздно, ужинал молча и уходил спать, не вмешиваясь в войну между женой и сестрой.
Вера работала по ночам. Она собирала кувшин по миллиметру, терпеливо подгоняя каждый осколок. Потом готовила смесь с золотым порошком — тем самым, который заказала ещё полгода назад, но боялась использовать. Теперь страха не было. Были только руки, глаза и сосредоточенность.
Трещины заполнялись золотом. Кувшин оживал. То, что было сломано, становилось уникальным. Вера смотрела на своё творение и понимала: она делает то же самое с собой. Склеивает свою жизнь золотыми нитями решимости.
Через три недели она позвонила Галине Сергеевне.
— Готово. Можете забирать.
Женщина приехала на следующий день. Когда Вера развернула кувшин, Галина Сергеевна замерла.
— Это… невероятно. Он стал ещё красивее.
Золотые линии бежали по поверхности, словно молнии, превращая простую вазу в произведение искусства. Каждая трещина рассказывала историю, каждый шов — о возрождении.
— Сколько я вам должна? — Галина Сергеевна достала телефон, открыла банковское приложение.
Вера назвала сумму. Женщина перевела деньги через приложение, потом задумалась и отправила ещё один перевод.
— Это за работу. А это — как благодарность за то, что вы вернули мне не просто вещь, а память. Он стоил тридцать тысяч. Теперь на аукционе уйдёт за сто девяносто, я уверена.
Вера посмотрела на экран телефона и ахнула. Второй перевод оказался вдвое больше первого.
— Это слишком…
— Это справедливо. И ещё — я дам вам контакт организатора аукциона. Он ищет мастеров для постоянного сотрудничества. Вы согласны?
— Да. Конечно.
Когда Галина Сергеевна уехала, Вера стояла в мастерской, глядя на экран телефона с поступившими переводами. Впервые за много лет она заработала настоящие деньги. Достойные деньги. За своё мастерство, за свой талант.
Она вышла в дом. Нина сидела на диване, красила ногти и смотрела сериал. Вера подошла и протянула ей телефон, показав переводы.
— Это на ремонт вашей квартиры. Чтобы вы могли съехать.
Нина посмотрела на экран, побледнела. Хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Гордость боролась с растерянностью, и впервые в её глазах мелькнуло что-то вроде уважения.
— Ты… откуда?.. — только и выдавила она.
— Заработала. Своими горшочками.
— Но это…
— Этого хватит на ваш ремонт. Вызывайте мастеров. Через неделю хочу видеть вас съехавшими.
Нина открывала и закрывала рот, не находя слов. Впервые за весь месяц она не нашла, что ответить.
Вечером Игорь вернулся с работы. Нина набросилась на него с рассказом, показывая телефон с суммой перевода.
— Ты видел?! Она мне денег дала! Как нищенке! Как… как…
Игорь взял телефон, посмотрел на экран, потом на жену.
— Верунь, это ты заработала?
— Да.
— На керамике?
— На реставрации. Я профессионал, Игорь. Всегда была. Просто ты забыл.
Он молчал, глядя на неё. Вера видела в его глазах стыд, растерянность, запоздалое понимание. Хотел что-то сказать, но не смог — только опустил глаза.
— Ты не хотел знать. Тебе было удобно, что я сижу дома и обслуживаю всех. Но это закончилось.
Через неделю Нина с семьёй собрала вещи. Они уезжали молча, без прощаний. Геннадий ворчал, таща сумки, Ксения хлопала дверью такси. Нина обернулась на пороге.
— Ой, неужели мы и правда съезжаем? — усмехнулась Нина. — Я уж думала, не выберусь отсюда, так устала в твоём доме.
Но Игорь остался. Он стоял рядом с Верой на крыльце и смотрел, как такси уезжает.
— Прости, — тихо сказал он.
— Поздно, — ответила Вера. — Но я дам тебе шанс. Один. Докажи, что ты — тот человек, за которого я выходила замуж.
В тот же вечер позвонила Галина Сергеевна.
— Вера, кувшин ушёл с молотка за двести тридцать тысяч! Организатор в восторге. Хочет встретиться с вами. Обсудить партнёрство.
Партнёрство. Вера повторила про себя это слово. Оно звучало как обещание.
Встреча состоялась через три дня. Галина Сергеевна оказалась не просто благотворительницей, а владелицей небольшой галереи. Она предложила Вере открыть студию при галерее — место, где можно было бы не только создавать, но и обучать, проводить мастер-классы, выставки.
— Я беру на себя организацию, аренду, рекламу. Вы — творчество и обучение. Создадим бренд. «Вера Игнатова. Керамика». Что скажете?
— Я… не знаю, что сказать.
— Скажите «да». Я вижу талант. И я вижу силу. У вас получится.
Вера посмотрела на эту уверенную, деловую женщину, которая верила в неё больше, чем кто-либо другой за последние годы.
— Да, — сказала она. — Я согласна.
Прошло два с половиной года. Студия «Вера Игнатова. Керамика» стала известным арт-пространством в Подольске и за его пределами. Вера проводила выставки, мастер-классы, её изделия заказывали из других городов. Лёва подрос, стал серьёзнее, помогал матери в студии после школы. Игорь работал на заводе, но по вечерам приезжал в студию и занимался организационными вопросами — он оказался неплохим менеджером, когда нашёл своё место.
Их отношения начались заново. Медленно, осторожно, но честно. Игорь научился защищать жену, а Вера — не прогибаться.
Однажды весенним утром в студию вошли две женщины. Вера подняла голову от работы — и узнала Нину. Постаревшую, с усталым лицом, но тихую. Рядом с ней стояла Ксения — уже не наглая подросток, а растерянная девушка лет семнадцати.
— Здравствуй, Вера, — Нина говорила с трудом, будто каждое слово давалось ей болью.
— Здравствуйте.
— Я… мы пришли поговорить. Можно?
Вера кивнула, вытерла руки и провела их в небольшой кабинет. Нина села на край стула, комкая платок в руках.
— Я пришла попросить прощения. Я была… ужасна. Завидовала, унижала. Мне было плохо, и я вымещала это на тебе. Извини.
Вера молчала. Слова были правильными, но она не могла просто так забыть. Она смотрела на руки Нины — на те самые, что когда-то выбросили её запеканку. Прошло много лет, но воспоминание кольнуло снова.
— Я не ожидала услышать это от тебя.
— Я тоже не ожидала, что когда-нибудь это скажу, — Нина подняла глаза. — Но Ксюха… ей нужна помощь. И я поняла, что только ты можешь её дать.
Ксения шагнула вперёд и протянула Вере папку.
— Это мои работы. Эскизы. Я хочу заниматься керамикой. Но мне нужен учитель. Настоящий.
Вера открыла папку. Рисунки были неумелыми, но в них чувствовалась искра — то самое, что отличает талант от просто старания.
— Ты серьёзно?
— Очень. Я видела вашу статью в журнале. Читала про студию. И поняла — хочу так же. Хочу создавать.
Вера посмотрела на девушку, потом на Нину. Сестра мужа сидела тихо, не вмешиваясь, и в её глазах была мольба.
— Хорошо, — сказала Вера. — Я возьму тебя. Но на условиях. Никаких поблажек, никакого родства. Дисциплина, работа, честность. Справишься?
— Справлюсь, — твёрдо ответила Ксения.
Нина всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Спасибо. Спасибо тебе.
Вера не стала её обнимать. Прощение — не значит забыть. Но дать шанс — значит быть человеком.
Спустя месяц. Вечером, когда все разошлись, Вера осталась в студии одна. Она подошла к полке, где стояли работы её учеников. Среди изящных ваз и тарелок скромно притаилась первая неумелая чаша Ксении — девушка сделала её на пробном занятии две недели назад. Рядом стоял тот самый кувшин с золотыми трещинами — тот, что когда-то ушёл на аукцион. Позже Галина Сергеевна выкупила его обратно и вернула Вере в подарок, сказав, что такая вещь должна остаться у своего создателя.
Вера взяла кувшин в руки, провела пальцами по золотым швам. Сломанное, но целое. Раненое, но живое. Как она сама.
Она поставила его обратно и улыбнулась. Главное её творение — это не керамика. Это люди, которым она помогла измениться. Это её собственная жизнь, которую она собрала заново.
Золотыми нитями достоинства и силы.
