– Мы тут подумали, Лидочка, – начала свекровь, Антонина Петровна, едва Лида успела снять пальто и поставить сумки на пол в прихожей. Голос у неё был вкрадчивый, медовый, но с той самой металлической ноткой, от которой у Лиды всегда неприятно холодело под ложечкой. – Раз уж у тебя теперь такие перспективы открываются…
Лида замерла, не донеся руку до выключателя. В гостиной горел только торшер, создавая в маленькой квартире вязкий, давящий полумрак. Муж, Стас, сидел в кресле, ссутулившись, и старательно разглядывал узор на ковре, словно видел его впервые. Классическая сцена: трибунал собран, подсудимая только что явилась.
– Какие перспективы? – осторожно спросила Лида, хотя уже догадывалась. Сегодня днём ей позвонили и подтвердили: после трёх этапов собеседований её брали на должность ведущего экономиста в крупную логистическую компанию. Зарплата была почти вдвое выше её нынешней. Она летела домой на крыльях, представляя, как они со Стасом сядут, откроют бутылку вина, начнут строить планы. Наконец-то можно будет всерьёз задуматься о своей квартире, пусть и в ипотеку. Перестать ютиться в этой «двушке»-хрущёвке, где каждая стена, казалось, пропиталась запахом жареного лука и тяжёлыми вздохами Антонины Петровны.
– Ну как какие? – Антонина Петровна картинно всплеснула руками, на которых тускло блеснуло старое золотое кольцо. – Работу тебе новую дали! Стас сказал. С окладом хорошим. Мы же семья, надо друг другу помогать.
«Началось», – с тоской подумала Лида. Она прошла в комнату, чувствуя себя невероятно уставшей. Радость от новой работы испарилась, оставив после себя горький привкус разочарования.
– Я ещё даже трудовую не отнесла, – медленно проговорила она, глядя на мужа. – Официально выхожу только через две недели.
Стас наконец поднял на неё глаза. В них плескалась виноватая тоска.
– Мам, ну может, мы потом… Дай Лиде хоть отдохнуть.
– А что потом? – не унималась свекровь. Она подвинулась на диване, её полная фигура в вечном домашнем халате в мелкий цветочек казалась непоколебимой, как скала. – Потом поздно будет! У Маринки дело горит. Ей одобрили ипотеку, но на первоначальный взнос не хватает. Сумма приличная. А тут такая удача! Лидочкина зарплата как раз вовремя подоспела.
Лида смотрела то на мужа, то на свекровь. В голове не укладывалось. Сестра Стаса, Марина, вечно попадала в какие-то истории. То ей срочно нужны были деньги на «горящую» путёвку, то на закрытие кредитки, которую она спустила на ненужные тряпки. И каждый раз вся семья, то есть Лида и Стас, должны были её выручать.
– Подождите, – Лида почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. – Вы что, уже посчитали мои деньги?
– Ну почему посчитали? – Антонина Петровна сделала обиженное лицо. – Прикинули. Мы же не чужие люди. Маринка – она же Стасу сестра родная. Кровь не водица. Ей сейчас тяжело, с мужем разошлась, одна с ребёнком. А квартира – это надёжность. Свой угол.
– У нас тоже нет своего угла, Антонина Петровна, – голос Лиды стал жёстче. – Мы пять лет живём на съёмной квартире. И я на эту работу пошла не для того, чтобы решать проблемы Марины. Мы со Стасом хотели…
– Что вы хотели? – перебила свекровь. – Ипотеку? Так вам её и так дадут. Стас работает, ты теперь тоже будешь при деньгах. А Марине сейчас нужнее. Она женщина одинокая, беззащитная. Ей надо помочь встать на ноги. Годика два-три будете ей помогать, а там, глядишь, она и сама справится.
Два-три года. Лида мысленно прикинула сумму. Это означало, что о своей квартире можно забыть на неопределённый срок. Все её надежды, все планы, которые она так радостно выстраивала всего пару часов назад, рушились на глазах. Она посмотрела на Стаса, ища поддержки, но он снова уткнулся взглядом в пол.
Вот тогда-то её и прорвало. Не криком, а тихим, звенящим от негодования голосом.
– Я не успела на новую работу выйти, а вы уже мою зарплату поделили? – негодовала Лида. – Вы серьёзно? Вы даже не спросили меня, хочу ли я этого. Не спросили, какие у нас со Стасом планы. Вы просто поставили меня перед фактом!
– Лидочка, ну что ты как неродная, – примирительно загудела Антонина Петровна, но в глазах её мелькнул холодный огонёк. Она не привыкла к такому отпору. – Речь же не о том, чтобы всё отдать. Ну, будешь оставлять себе на булавки, на помаду. А основную часть – на общее дело. На семейное.
«На булавки». Это было последней каплей. Лида, которая носила одни и те же джинсы третий год, потому что «надо копить». Лида, которая отказывала себе в чашке кофе в кафе, потому что «это лишние траты». Ей, вкалывавшей на износ, чтобы пробиться на эту должность, предлагали довольствоваться деньгами «на помаду».
– Стас, – она повернулась к мужу, её голос дрогнул. – Скажи хоть что-нибудь.
Стас тяжело вздохнул и провёл рукой по лицу.
– Лид, ну мама же помочь хочет. Мы же семья…
– Семья – это мы с тобой! – выкрикнула Лида. – А это… это какой-то кооператив по освоению моих финансов!
Она развернулась и ушла в спальню, с силой захлопнув за собой дверь. Слёз не было. Была только ледяная, всепоглощающая пустота. Она села на край кровати и обхватила себя руками. За дверью слышался приглушённый шёпот Антонины Петровны и невнятное бормотание Стаса. Они всё ещё «прикидывали». Без неё.
Ночь прошла в тяжёлой, вязкой тишине. Стас пришёл поздно, лёг на самый край кровати и отвернулся к стене. Он не сделал ни одной попытки поговорить, извиниться, объяснить. Словно боялся, что любое слово только усугубит ситуацию. А Лида и не ждала. Она поняла, что этот разговор, этот вечер – не случайность, а закономерность. Просто раньше ставки не были так высоки.
Всю следующую неделю атмосфера в доме была невыносимой. Антонина Петровна с Лидой не разговаривала, лишь демонстративно вздыхала, проходя мимо, и жаловалась Стасу по телефону на свою «чёрствую невестку, которая родства не помнит». Марина несколько раз звонила самой Лиде, начиная разговор со слезливых жалоб на жизнь и заканчивая прямыми упрёками.
– Лида, ну войди в моё положение! – канючила она в трубку. – Тебе что, жалко? Ты же всё равно эти деньги потратишь на всякую ерунду, а у меня решается судьба! Мама права, семья должна быть на первом месте.
Лида молча слушала, а потом спокойно ответила:
– Марина, моя зарплата – это не семейный бюджет. И я не буду спонсировать твою жизнь.
После этого Марина бросала трубку, а через час звонил Стас с работы и устало говорил:
– Лид, ну зачем ты так с ней? Она же сестра…
– А я кто? – однажды не выдержала Лида. – Я твоя жена! Почему её проблемы всегда важнее наших? Почему мы должны жертвовать своим будущим ради неё?
– Это не жертва, это помощь, – монотонно повторял Стас заученные фразы. – Мы потом всё наверстаем.
Но Лида ему уже не верила. Она видела, как он всё больше замыкается в себе, как избегает её взгляда. Он не был злым, он не был предателем в прямом смысле этого слова. Он был просто слабым. С детства вбитая в голову установка «мама всегда права» и «семья – это главное» парализовала его волю. Он не мог противостоять материнскому напору, не мог отказать сестре. А Лида… Лида была для него чем-то вроде надёжного тыла, который, по его мнению, должен был всё понять и принять.
Решение пришло к ней не сразу. Оно зрело медленно, день за днём, с каждым косым взглядом свекрови, с каждым виноватым молчанием мужа. Она поняла, что борется с ветряными мельницами. Она никогда не сможет доказать им, что имеет право на свою жизнь, на свои деньги, на свои мечты. Для них она всегда будет лишь функциональной единицей, ресурсом, который можно и нужно использовать для блага «семьи».
В пятницу, за день до увольнения со старой работы, Лида пришла домой раньше обычного. Квартира была пуста. Стас ещё на работе, свекровь, видимо, ушла по своим делам. Лида обвела взглядом тесную прихожую, кухню с вечно подтекающим краном, комнату, заставленную громоздкой родительской мебелью Стаса. И не почувствовала ничего. Этот дом не был её. Никогда не был.
Она молча достала с антресолей две большие дорожные сумки и начала методично складывать свои вещи. Одежду, книги, пару любимых чашек, старый фотоальбом. Она не торопилась, её движения были спокойными и выверенными. Это было не бегство, а планомерная эвакуация.
Когда Стас пришёл домой, Лида как раз застёгивала молнию на второй сумке. Он замер на пороге спальни, и лицо его вытянулось.
– Лид? Ты… ты куда? К маме на выходные?
– Я ухожу, Стас, – тихо сказала она, не глядя на него. – Совсем.
– Как уходишь? – он не мог поверить. – Почему? Из-за этого разговора? Лид, ну это же ерунда, мы бы всё решили! Я бы поговорил с мамой, с Маринкой…
– Ты бы не поговорил, – Лида наконец подняла на него глаза. В них не было ни гнева, ни обиды. Только бездонная усталость. – Ты бы, как всегда, попросил меня «понять и войти в положение». А я больше не хочу. Я не хочу всю жизнь быть приложением к твоей семье. Я хочу быть просто семьёй. С тобой. Но, видимо, это невозможно.
– Но я же люблю тебя! – в голосе Стаса прозвучало отчаяние.
– Я знаю, – кивнула Лида. – И я тебя любила. Наверное, до сих пор люблю. Но этого мало, Стас. Любви мало, когда нет уважения. Когда тебя не видят, не слышат. Когда твоя жизнь, твои желания – это просто «булавки и помада».
Она взяла сумки. Они оказались тяжёлыми.
– Я сняла комнату. Недалеко от новой работы. Не ищи меня. Ключи на тумбочке.
Стас стоял, как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова. Он смотрел, как она проходит мимо него, как открывает входную дверь, как её силуэт исчезает на тускло освещённой лестничной площадке. Дверь тихо щелкнула. В квартире стало оглушительно тихо.
Через полчаса пришла Антонина Петровна. Она была в приподнятом настроении. Зашла в комнату, увидела окаменевшего сына и пустой шкаф с распахнутыми дверцами.
– А это что такое? – настороженно спросила она.
– Лида ушла, – глухо ответил Стас.
– Куда ушла? – не поняла свекровь. – К своим поплакаться? Ничего, вернётся. Гордость свою покажет и прибежит. Куда она денется?
Но Лида не вернулась. Ни через день, ни через неделю. Она с головой ушла в новую работу. Сложные задачи, огромный объём информации, новые люди – всё это было спасением. Она работала до позднего вечера, приходила в свою крошечную, но свою комнату, падала на кровать и мгновенно засыпала. Ей было больно, одиноко, страшно. Но вместе с тем она впервые за долгое время почувствовала себя свободной.
Стас звонил. Сначала каждый день. Умолял, просил, обещал.
– Лид, я всё понял. Я поговорю с ними. Мама больше не будет лезть. Мы начнём копить на свою квартиру, как ты хотела. Только вернись.
Лида молча слушала и понимала, что не верит ни одному его слову. Потому что в его голосе, помимо мольбы, она слышала всё ту же растерянность. Он не знал, как это сделать – поговорить с мамой, отказать сестре. Он просто повторял то, что, по его мнению, она хотела услышать.
Потом звонить стала Антонина Петровна. Её тон был уже не медовым, а откровенно враждебным.
– Нагулялась? – шипела она в трубку. – Сына мне извела, семью разрушила! Эгоистка! Думала, принца на белом коне найдёшь? Да кому ты нужна, кроме нас!
Лида спокойно нажала на кнопку отбоя и занесла её номер в чёрный список. Потом, после долгого колебания, заблокировала и номер Стаса.
Прошло полгода. Лида успешно прошла испытательный срок. Её ценили на работе, и она это знала. Она переехала из комнаты в однокомнатную квартиру в том же районе. Маленькую, но уютную. Сама выбрала шторы – светло-серые, под цвет стен. Сама купила новый диван и кофейный столик. Каждую потраченную копейку она заработала сама. И это чувство было пьянящим.
Иногда по вечерам, сидя с чашкой чая у окна и глядя на огни большого города, она вспоминала Стаса. Его добрую улыбку, его сильные руки, то, как он смешно морщил нос, когда был чем-то увлечён. Сердце на мгновение сжималось от тоски. Но потом она вспоминала его потухший взгляд в кресле, его беспомощное «мы же семья»… И тоска отступала, уступая место холодному, трезвому пониманию: она всё сделала правильно.
Однажды, выходя из офиса, она столкнулась с Мариной. Та выглядела потрёпанной, в глазах стояла застарелая обида.
– Из-за тебя мне ипотеку так и не дали, – без предисловий заявила она. – Мама до сих пор успокоиться не может. Ты нам всем жизнь сломала.
Лида посмотрела на неё без злости. Просто с любопытством, как на представителя другой, непонятной ей фауны.
– Я сломала? Марина, я просто отказалась отдавать вам свои деньги. И свою жизнь.
Она обошла её и пошла своей дорогой, к остановке автобуса. А Марина так и осталась стоять посреди тротуара, глядя ей вслед с недоумением и плохо скрываемой завистью. Она не понимала. Ни она, ни её мать, ни даже Стас так никогда и не поняли, что Лида ушла не от недостатка любви. Она ушла за глотком воздуха. За правом просто быть. За правом самой решать, на что тратить свою единственную, честно заработанную жизнь. И эта новая жизнь, пусть пока одинокая и не до конца устроенная, была несравнимо лучше той, где её зарплату уже поделили без неё.
