Воскресный обед у свекрови всегда был для меня испытанием на прочность. Но в тот день все началось особенно подозрительно. Галина Ивановна встретила нас на пороге своей хрущевки не своей обычной критической оценкой моего макияжа, а широкой, неестественной улыбкой.
— Заходите, заходите, родные мои! Я тут пирог с яблоками испекла, ваш любимый, Максимка!
Она потрепала мужа по щеке, а на меня бросила быстрый, оценивающий взгляд. Воздух в квартире был густым и сладким от запаха дрожжевого теста и тушеной говядины. На столе, застеленном новой скатертью, стояло все самое лучшее: салат оливье, холодец, тарелка с нарезанным пирогом. Даже свекор, Николай Петрович, обычно погруженный в просмотр телевизора, сидел за столом и молча раскладывал столовые приборы.
Мы сели. Разговор тек медленно и натянуто. Галина Ивановна расспрашивала Максима о работе, кивала, вздыхала. Потом вдруг повернулась ко мне.
— Алена, а как у вас на работе? Никаких сокращений? Сейчас, говорят, везде трудные времена.
— Все стабильно, Галина Ивановна, — осторожно ответила я, чувствуя подвох. Она редко интересовалась моей карьерой.
— Ну, слава богу, — вздохнула она снова, но на этот раз как-то театрально. — Стабильность — это главное. Особенно когда в семье могут случиться перемены.
Максим под столом дотронулся до моей руки, словно пытаясь успокоить. Но это лишь заставило мое сердце биться чаще. Я посмотрела на него, пытаясь поймать взгляд, но он увлеченно ковырял вилкой в оливье.
Когда пирог был съеден и чай допит, Галина Ивановна обвела всех взглядом и сложила руки на столе. Воздух стал густым, как кисель. Пришло время главного представления.
— Вот, собрались мы все вместе, хорошо, — начала она, и ее голос приобрел сладковато-притворные нотки. — Хочу поделиться с вами нашей с отцом мечтой. Мы уже немолодые, силы не те. Содержать дачу, таскаться туда-собраться каждый год все тяжелее. А тут соседка по участку, Клавдия, продала свой старый домик и купила себе аккуратненький коттедж в поселке. И там все благоустроено, и воздух чистый, и соседи хорошие.
Она замолчала, давая нам проникнуться. Николай Петрович потупил взгляд. Максим нервно потер ладонью колено.
— Мы тоже о таком же думаем, — продолжала свекровь. — О своем уголке на старости лет. Чтобы не на чужих квадратных метрах, как здесь, — она презрительно оглядела свою же гостиную, — а в своем доме. Чтобы внуков нянчить в нормальных условиях.
Тут она устремила на меня взгляд, полный наигранной надежды. У меня в горле пересохло. Внуков? Это был явный крючок.
— Мечта, конечно, хорошая, — осторожно сказала я. — Дом — это серьезное приобретение.
— Именно! — подхватила Галина Ивановна, и ее улыбка стала еще шире и неискреннее. — Очень серьезное. Мы все просчитали. Нашей пенсии хватит только на коммуналку да на лекарства. А на первоначальный взнос или на полную стоимость домика… — она развела руками, изображая полную бедность.
В комнате повисла тяжелая пауза. Я чувствовала, как по спине бегут мурашки. Максим сидел, не двигаясь, уставившись в свою пустую чашку.
— Мы, старики, надеемся только на вас, дети, — голос свекрови стал просительным, но в нем слышалась стальная уверенность. Она посмотрела прямо на меня, и ее улыбка наконец исчезла, сменившись требовательным выражением. — Поэтому дом для нас придется покупать тебе, Алена. У нас таких денег нет.
Она произнесла это так просто, словно просила купить батон хлеба по дороге. У меня в ушах зазвенело. Я посмотрела на мужа. Он не поднимал глаз. Потом на свекра. Он изучал узор на скатерти. Пол подо мной будто поплыл. Это был не разговор о помощи. Это был ультиматум.
— Мама, — наконец проронил Максим, и его голос прозвучал слабо и виновато. — Давай не сейчас. Это нужно обсудить отдельно.
Но я уже почти не слышала его. Слово «тебе», прозвучавшее из уст свекрови, отдавалось в моей голове гулким эхом. Оно значило все. Они с сыном уже все обсудили. А я, выходит, была последней, кого поставили перед фактом. Холодная волна обиды и предательства накатила на меня, смывая остатки спокойствия.
Обратная дорога в тот вечер была самой долгой и тяжелой в моей жизни. Мы молча сидели в машине, и это молчание было гуще и громче любого скандала. Я смотрела в боковое окно на мелькающие огни города, но не видела их. Перед глазами стояло благостное, хищное лицо свекрови и потухший взгляд мужа.
Максим с неестественным вниманием вглядывался в дорогу, хотя движение было спокойным. Его пальцы сжимали руль так сильно, что костяшки побелели. Он понимал, что взрыв неизбежен, и просто оттягивал его.
Я не выдержала первой. Голос прозвучал хрипло и чужо.
— И долго ты собирался хранить это в секрете? До момента, когда мы уже будем стоять в отделении банка с паспортами?
Максим вздрогнул, но не повернул головы.
— О чем ты, Аленка? Никакого секрета нет. Мама просто высказала свою идею.
— Идею? — я фыркнула, и внутри все закипело. — Галина Ивановна не высказывает идеи. Она объявляет приговоры. И я прекрасно поняла, что это не спонтанная мысль. Ты с ней это обсуждал. Ты знал!
Он тяжело вздохнул и, наконец, свернул в ближайший тихий переулок, заглушил двигатель. В салоне воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием.
— Ну, обсуждал! — вырвалось у него, и в его тоне послышались знакомые нотки раздражения, которые он всегда включал, когда чувствовал себя загнанным в угол. — Она несколько месяцев твердила о этом доме. О том, как им тяжело, как они мечтают. Ты же знаешь, как она умеет давить!
— И что? Ты решил, что проще сдать меня в уплату их мечты? Ты хоть представляешь, что такое ипотека на тридцать лет? Это кабала! Это значит, мы не сможем сменить работу, не сможем позволить себе ребенка, не сможем взять и просто поехать отдыхать! Мы будем работать на банк и твоих родителей до седых волос!
— А что мне было делать? — он резко повернулся ко мне, и в его глазах читалась искренняя, хоть и эгоистичная растерянность. — Сказать им нет? Это мои родители, Алена! Они меня растили, не спали ночами, вкладывались в мое образование! А теперь я должен сказать им, что их старость меня не волнует?
— Не надо передергивать! — голос мой срывался. — Речь не об отказе помочь! Речь о том, чтобы взвалить на нас неподъемную ношу! Почему они не продают ту свою трехкомнатную квартиру? Хватит и на дом, и на безбедную старость!
Максим мотнул головой, его лицо исказилось.
— Опять ты за свое! Мама же объяснила — квартира в ужасном состоянии, в том районе все дома старые, они ее за копейки не продадут. А сдавать ее — одни проблемы. Они хотят спокойной жизни в своем доме. И мы должны им это обеспечить! Они же не чужие люди!
В его словах звучала заученная фраза, явно сказанная ему не раз и не два Галиной Ивановной. Меня передернуло от осознания, насколько глубоко в нем сидели эти установки.
— То есть их спокойная жизнь важнее нашей? Нашего будущего? Ты слышишь себя, Максим? Они хотят своего угла, а мы должны на тридцать лет забыть о своем!
— Никто не забывает! — он кричал уже почти в голос. — Мы будем жить в нашей квартире, а они — в своем доме! Все будут счастливы!
— Нет! — выдохнула я, и в этом слове была вся моя накопившаяся боль. — Счастливы будут только они. А мы будем их пожизненными должниками. Каждый месяц, глядя на платежку, я буду вспоминать твою мать и ее наглую улыбку. И с каждым годом я буду ненавидеть ее все сильнее. Ты хочешь такой семьи? Ты хочешь, чтобы я возненавидела тебя за то, что ты позволил вот так, без боя, нас сдать?
Он смотрел на меня, и я видела, как в его глазах борются сыновья долг и страх перед надвигающейся катастрофой. Но долг, взращенный годами манипуляций, оказался сильнее.
— Я не позволю те так говорить о моих родителях, — произнес он тихо, но с ледяной твердостью. — Они желают нам только добра. А ты… ты просто не хочешь ничем жертвовать ради семьи. Ты эгоистка.
Слово «эгоистка» повисло в воздухе, как пощечина. Оно переполнило чашу моего терпения. Все, что было до этого — обиды, придирки, косые взгляды — меркло перед этим откровенным предательством.
— Хорошо, — сказала я неожиданно спокойно. Этот спокойствие было страшнее любой истерики. — Раз я эгоистка, то мне нет смысла сидеть рядом с таким альтруистом. Отвези меня домой. Сейчас же.
Он не двинулся с места, смотря на меня с недоумением, словно ожидая продолжения ссоры.
— Поехали, Максим. Это не просьба.
Он завел машину и молча выехал на улицу. Оставшиеся пятнадцать минут пути мы не проронили ни слова. Он остановился у нашего дома. Я вышла, не оглядываясь, и захлопнула дверцу. Машина не уехала сразу. Я слышала, как мотор работает на холостых оборотах. Возможно, он ждал, что я вернусь.
Но я поднялась в пустую квартиру, заперла дверь и прислонилась к ней спиной. Тишина встретила меня равнодушно. А через минуту за окном послышался рев мотора, и звук стал быстро удаляться.
Он уехал. Оставил меня одну с этим клубком злости, обиды и леденящего душу осознания: человек, которому я доверяла, оказался по ту сторону баррикады. И на той стороне была его мать.
Тишина в квартире давила на уши. Я стояла, прислонившись к двери, и не могла сдвинуться с места. Слова Максима — «эгоистка» — отдавались в мозгу раскаленным гвоздем. Как он мог? После семи лет совместной жизни, после всех тех разговоров о нашем будущем, о детях, о том, как мы будем вместе преодолевать трудности.
Я прошла в гостиную, плюхнулась на диван и закуталась в плед, который мы купили вместе в Икее, смеясь над его размерами. Теперь он казался холодным и чужым. Часы на стене пробили одиннадцать. Максим не вернулся. Не позвонил. Полная тишина телефона была красноречивее любых слов. Он выбрал их сторону.
Первый звонок раздался ближе к полуночи. На экране засветилось имя «Свекровь». Сердце ушло в пятки. Я смотрела на вибрирующий аппарат, словно на гремучую змею. Он умолк, потом зазвонил снова. И снова. Упорно, настойчиво, как стук в дверь следователя.
В конце концов я сдалась. Возможно, она хотела извиниться? Или сказать, что Максим с ней? Я взяла трубку, но не успела вымолвить и слова.
— Ну, довольна? — послышался в трубке резкий, знакомый до боли голос. В нем не было ни капли раскаяния. — Довела моего сына до срыва! Он сейчас здесь, весь на нервах! Я такого от тебя не ожидала, Алена!
Я попыталась вставить слово, но Галина Ивановна не давала и шанса.
— Мы тебе доверились, как родной, поделились сокровенной мечтой, а ты что устроила? Истерику! Из-за тебя теперь в семье разлад! Ты думаешь только о себе! О своих деньгах!
— Галина Ивановна, — наконец выдавила я, сжимая телефон так, что пальцы побелели. — Вы требуете от нас невозможного. Это не про «мои деньги», это про тридцать лет кабалы!
— Кабалы! — фыркнула она с презрением. — Какая же это кабала, помочь родителям? Да мы всю жизнь в кабале у вас, детей, были! А теперь, когда пришел наш час, вы нас кидаете? Максим сказал, что ты против. Значит, ты против нашей семьи. Ты разрушаешь наш род.
Меня затрясло от бессильной ярости. Она виртуозно переворачивала все с ног на голову, выставляя себя жертвой.
— Я не разрушаю род. Я пытаюсь сохранить свою семью. Свою! — попыталась я возразить.
— Твоя семья — это ты и мой сын! А мы — его корни! И если ты не уважаешь корни, то и дерево твое засохнет! Подумай над этим!
Она бросила трубку. Я сидела, ошеломленная, слушая гудки. Воздух в комнате стал спертым и тяжелым.
На следующее утро звонки продолжились. На этот раз звонила сестра Максима, Ирина. Ее голос был сладким, как сироп, но ядреным, как перец.
— Аленка, привет! Как ты там? Мама вчера вся на взводе была, я успокаивала ее до поздна. Максим тоже сам не свой.
— Здравствуй, Ирина, — сухо ответила я, предчувствуя подвох.
— Слушай, я понимаю, тебе страшно. Ипотека — это серьезно. Но ты посмотри на ситуацию с другой стороны. Родители будут у себя в доме, счастливые, а вы — молодые, здоровые — будете себе спокойно жить. И вообще, — она понизила голос, будто делясь секретом, — мама сказала, что они составят завещание, что дом потом будет вашим. Так что вы вкладываетесь в свое же будущее!
Это была новая уловка. Я почувствовала, как меня пытаются обвести вокруг пальца.
— Ира, какое завещание? Они там жить собираются, надеюсь, долго и счастливо. А мы все эти годы будем платить банку. Это не инвестиция, это обуза.
— Ну, какая же обуза! — засмеялась она неестественно. — Это помощь близким! Я бы вот с радостью помогла, да у нас с мужем своих кредитов невпроворот. А у тебя ведь работа хорошая, ты же умница, самостоятельная. Неужели жалко старикам немного комфорта создать?
Меня затошнило от этой лицемерной слащавости.
— Мне не жалко. Меня пугает масштаб. И то, что решение принимается без моего согласия.
— Аленка, да что ты говоришь! — голос Иры стал жестче. — Какое еще согласие? Это же семья! Ты вообще кто такая, чтобы отказывать родителям мужа? Без нас ты бы вообще замуж не вышла, если бы не наша семья, не наш Максим!
Этот открытый хамство вогнало меня в ступор. Маска «заботливой сестры» упала.
— Я выходила замуж за Максима, а не за его семью с приложенной ипотекой, — холодно ответила я. — И прошу меня больше не беспокоить этими разговорами.
— Ах, так? — ядовито протянула Ирина. — Ну, смотри, не пожалей потом. Останется тебя одна со своим самолюбием в пустой квартире.
Щелчок в трубке прозвучал как выстрел. Я поняла, что против меня ведут спланированную войну. Сначала — давление свекрови, потом — «уговоры» сестры. Я была в кольце осады.
В течение дня Галина Ивановна позвонила еще два раза. Сначала с упреками, потом с жалобами на здоровье.
— У меня из-за этих переживаний давление подскочило, — слабым голосом говорила она. — Сердце колотится. Ты хоть подумай, к чему твое упрямство может привести.
Я молчала, понимая, что это манипуляция, но все равно чувствуя укол тревоги. А что, если правда станет плохо? Винной буду я.
К вечеру я была морально разбита. Постоянные звонки, давление, чувство вины, которое мне старательно внушали, — все это вытягивало из меня силы. Я отключила звук у телефона и попыталась уснуть, но сон не шел.
А на следующее утро раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Я посмотрела в глазок. На площадке, сложив руки на груди и смотря прямо на меня, стояла Галина Ивановна. Лицо ее было каменным.
Она приехала без предупреждения. Война переходила в новую стадию — прямое вторжение на мою территорию.
Сердце у меня ушло в пятки. Стоять за тонкой створкой двери и знать, что по ту сторону — она. Мой собственный дом вдруг перестал быть крепостью. Я машинально поправила растрепанные волосы и потряла халат. Вид, конечно, был не парадный, но именно это придало мне странную уверенность. Пусть видит, к чему привело ее давление — к измотанной, невыспавшейся женщине.
Я медленно, давая себе секунду на то, чтобы собраться, открыла дверь.
— Галина Ивановна, — произнесла я нейтрально. — Что случилось?
Свекровь, не дожидаясь приглашения, шагнула в прихожую, окидывая квартиру оценивающим, неодобрительным взглядом. Воздух сразу наполнился запахом ее резких духов.
— Что случилось? Ты что, не в курсе? — она сняла пальто и повесила его на вешалку с таким видом, будто делала это каждый день. — Я пришла выяснить, наконец, что у тебя на уме. Доводить ситуацию до такого абсурда — я не могу этого допустить. Где Максим?
— Я не его хранитель, — ответила я, оставаясь стоять у двери. — После вашего разговора он уехал и не вернулся. Спросите у него сами.
Ее лицо на мгновение дрогнуло, выдав тревогу, но тут же снова застыло в маске упрека.
— Видишь, к чему приводит твое упрямство? Мой сын ночует бог знает где! Из-за тебя он может потерять работу, заболеть! И все из-за каких-то денег!
Она прошла в гостиную, устроилась на диване, как полноправная хозяйка. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Я села в кресло напротив, чувствуя себя гостьей в собственном доме.
— Речь не о «каких-то» деньгах, Галина Ивановна. Речь о нашем с мужем будущем, которое вы хотите похоронить под долгами.
— Опять ты за свое! — она всплеснула руками. — Какое похоронить? Я вам светлое будущее предлагаю! Свой дом! А ты мыслишь, как мелкая лавочница: «мои денежки, мои кровные». Да мы с отцом всю жизнь на вас, детей, положили! Всю жизнь отказывали себе во всем! Максим учился в хорошем институте, мы за него платили! Ирину вытянули! А теперь, когда нам нужна малейшая помощь, ты упираешься рогом!
Она говорила горячо, с настоящими слезами на глазах. И в какой-то момент, желая усилить эффект, она указала рукой в сторону окна, будто показывая на невидимые миру жертвы.
— Мы все силы на Максима положили! Все! Даже ту квартиру, мамину, трехкомнатную, не стали нормально ремонтировать, чтобы ему образование дать! Стены там осыпаются, а мы все вкладывали в детей!
Она замолчала, тяжело дыша. А я застыла, уставившись на нее. В голове что-то щелкнуло. Трехкомнатная квартира. В центре. Та самая, о которой я смутно помнила, которую они якобы не могли продать из-за плохого состояния.
— Погодите, — медленно проговорила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Вы говорите, квартиру не ремонтировали, чтобы вложить деньги в детей. Но если она в таком ужасном состоянии, как вы говорите, почему бы ее не продать сейчас? Хватит на хороший дом и еще останется. И вам не нужно будет влезать в ипотеку, и нам не придется ее оплачивать.
Эффект был мгновенным, как от пощечины. Галина Ивановна резко замолкла. Ее глаза округлились, в них мелькнул неподдельный испуг. Она поняла, что проговорилась, сказала лишнее.
— Какое твое дело? — ее голос снова стал резким и злым, но теперь в нем слышалась паника. — Это наша квартира! Наша собственность! Мы хотим оставить ее детям, как наследство! Мы не собираемся ее продавать! Мы хотим свой дом!
Она вскочила с дивана, ее лицо покраснело.
— Я пришла говорить о твоем отношении к семье, а не о наших квартирах! Ты вообще кто такая, чтобы меня в моих же планах расспрашивать? Ты должна помочь, и все!
Но ее запальчивость уже не пугала меня. Наоборот. Она выдавала ее с головой. Почему такая реакция на простой и логичный вопрос? Почему не продать старую, ветхую квартиру, чтобы решить жилищный вопрос раз и навсегда?
— Все очень просто, Галина Ивановна, — сказала я тихо, глядя ей прямо в глаза. — Если вы не хотите продавать свою квартиру, чтобы купить дом, значит, вы не так уж в нем нуждаетесь. Значит, есть другой. И мне он пока непонятен.
Она смотрела на меня с ненавистью. Маска благородной страдалицы сползла, обнажив злое, обиженное лицо.
— Ах, так? Ну, хорошо! — она резко направилась в прихожую, схватила свое пальто. — Раз ты такая умная и все сама знаешь, сама и разбирайся! Устраивай свою жизнь как знаешь! Только потом не приползай к нам на коленях, когда поймешь, что осталась одна!
Она выскочила за дверь, громко хлопнув ею. Я не стала ее провожать. Я стояла посреди гостиной, и в голове у меня стучала одна-единственная мысль, перекрывая обиду и злость: «Что они скрывают? Что не так с той квартирой?»
Случайная фраза свекрови, сорвавшаяся в пылу ссоры, стала первой трещиной в монолитной стене их лжи. И я была полна решимости разбить ее вдребезги.
После ухода свекрови в квартире воцарилась звенящая тишина, но теперь она была другой. Она была наполнена не болью и растерянностью, а напряженной, холодной сосредоточенностью. Слова Галины Ивановны о квартире висели в воздухе, как ядовитый плод, сорванный случайно. «Не стали ремонтировать, чтобы ему образование дать». Почему это прозвучало как оправдание? И почему мысль о продаже этой квартины вызвала такую яростную реакцию?
Я понимала, что нужны факты. Догадки и эмоции уже завели меня в тупик. Нужен был холодный, неопровержимый документ.
Я включила компьютер. Пальцы сами потянулись к поисковой строке. «Как проверить квартиру на право собственности». Система выдала множество ссылок на сайты с выписками из Единого государственного реестра недвижимости. Я выбрала первый же официальный портал, где можно было заказать электронную выписку, зная только адрес.
Адрес я помнила смутно, со слов Максима. Улица Грина, дом 15, квартира 34. Мамина квартира, доставшаяся Галине Ивановне в наследство. Я вбила данные. Система запросила оплату — несколько сотен рублей. Я не раздумывая оплатила картой. Ожидание показалось вечностью. Я ходила по комнате, не в силах усидеть на месте.
Наконец, на электронную почту пришло письмо с вложением. Файл был в формате PDF. Я дважды щелкнула по нему, и он открылся. Сухой, официальный текст, таблицы. Я пробежала глазами по строчкам, ища знакомые имена.
И нашла.
В графе «Правообладатель» стояло не имя Галины Ивановны. Там было написано: «Общество с ограниченной ответственностью «СтройИнвестПроект». Дата регистрации перехода права — три года назад.
У меня перехватило дыхание. Я перечитала еще раз, потом еще. Не веря глазам. Они продали квартиру. Три года назад. Именно тогда, когда Максим как раз сменил работу на более высокооплачиваемую, и мы начали всерьез говорить о будущем.
Но куда делись деньги? Почему они скрывали это? И почему теперь требовали от нас покупать им дом?
Я лихорадочно стала искать информацию об этом ООО. Вбила название в поиск. Нашла сайт-визитку с минимальной информацией. Затем — базу данных юридических лиц. Я ввела название, и сердце у меня упало.
Учредитель и генеральный директор ООО «СтройИнвестПроект» значился Сергей Владимирович Орлов. Муж Ирины, деверь.
Картина начала складываться в ужасающую мозаику. Они продали квартиру. Не просто так, а по заниженной цене? Деньги ушли в фирму зятя. А теперь, когда деньги, вероятно, были потрачены или выведены, они решили обустроить свою жизнь за наш счет, за счет ипотеки, которая на тридцать лет приковала бы нас к банку.
Меня затрясло от гнева и отвращения. Это было уже не просто нахальство. Это было чистой воды мошенничество. Обман собственной семьи.
В этот момент зазвонил телефон. Максим. Видимо, мама успела ему позвонить и все переврать. Я глубоко вздохнула, собираясь с духом, и взяла трубку. Мне нужно было сказать ему правду.
— Алена, что ты там опять наговорила маме? — его голос звучал уставшим и раздраженным. — Она чуть ли не рыдает! Ты совсем совесть потеряла?
— Максим, ты где? — спросила я спокойно.
— Это не важно! Важно, что ты творишь! Она приехала к тебе помириться, а ты ее выгнала!
— Я никого не выгоняла. Она сбежала сама, когда я задала ей неудобный вопрос. А теперь послушай меня внимательно. Ты знал, что квартира твоей бабушки на улице Грина продана три года назад?
В трубке повисло молчание. Оно было красноречивее любых слов.
— Что?.. Какая чушь? — попытался он выкрутиться, но в его голосе я слышала замешательство. — Кто тебе такое сказал?
— Мне сказала официальная выписка из государственного реестра, Максим. Я только что ее получила. Квартира продана. Правообладатель — ООО «СтройИнвестПроект». Учредитель — твой зять, Сергей. Ты это знал?
— Прекрати нести ерунду! — закричал он. Я редко слышала, чтобы он так кричал. Это была паника. — Мама тысячу раз объясняла! Они не продавали! Они оформили ее в собственность фирмы, чтобы сдавать в аренду без проблем! Это просто такая схема! Ты ничего не понимаешь в бизнесе!
Его слова прозвучали как заученный урок. Точно такой же, какой он, вероятно, услышал от матери, когда узнал правду.
— Схема? — холодно переспросила я. — Схема, по которой дорогостоящая недвижимость переходит в собственность фирмы твоего зятя? И где деньги от этой «схемы», Максим? Почему они не пошли на дом для твоих родителей? Почему теперь этот дом должны купить мы?
— Хватит! — рявкнул он. — Хватит выдумывать про мою семью! Я не буду это слушать! Они родители, они имеют право на нашу помощь! А ты… ты просто хочешь всех очернить!
— Я хочу правды! — крикнула я в ответ, уже не сдерживаясь. — А правда в том, что тебя и меня хотят сделать лохами, которые будут расплачиваться за чью-то аферу! Проснись!
— Алена, все кончено, — его голос внезапно стал тихим и плоским. — Если ты способна на такое по отношению к моим родным, значит, ты не та, за кого я себя считал. Я не могу тебе доверять.
Щелчок в трубке прозвучал как приговор. Он не поверил мне. Он выбрал их ложь. Он предпочел считать сумасшедшей меня, а не мошенниками — своих родных.
Я опустила телефон и посмотрела на распечатанную на принтере выписку. Черным по белому. Доказательство. Но для самого главного человека оно ничего не значило.
Теперь я осталась совсем одна. С папкой доказательств против целой семьи, которая считала меня врагом. Война только начиналась.
Неделю я не выходила на связь. Молчала, как рыба. Максим прислал пару смс с упреками, потом и он замолк. Эта тишина была мне нужна. Я собиралась с силами, как боец перед решающим сражением. Я распечатала выписку из реестра и данные об ООО «СтройИнвестПроект». Положила их в плотную папку. Эти листы стали моим щитом и мечом.
Инициатива пришла от Галины Ивановны. Вернее, это был ультиматум. «Завтра в 18.00 будь у нас. Будем решать вопрос раз и навсегда. Приедет Максим, Ирина с Сергеем. Если не придешь, значит, ты сама отказываешься от семьи, и мы будем решать без тебя».
Я поняла — это мой шанс. Вызов принят.
На порог их квартиры я ступила с папкой в руках. Сердце колотилось, но не от страха, а от холодной ярости. Я была готова.
В гостиной, как и предполагалось, собрался весь цвет семьи. На диване, как на троне, восседала Галина Ивановна, рядом с ней — Николай Петрович, сгорбленный и молчаливый. В кресле сидел Максим. Он не смотрел на меня. Ирина и ее муж Сергей, плотный мужчина с хитрыми глазами, разместились на тахте.
Воздух был густым и спертым, словно перед грозой.
— Ну, вот и прекрасно, что все собрались, — начала Галина Ивановна, стараясь говорить сладко, но у нее плохо получалось. — Давай, Алена, прекратим это недоразумение. Извинись перед всеми за свою несдержанность, и мы забудем все обиды. Будем думать, как помочь нам с отцом.
Я медленно прошла в центр комнаты, окинула всех взглядом. Моя спина была прямой.
— Извиняться я не за что, Галина Ивановна. А говорить мы будем не о том, как мне помочь вам. Мы будем говорить о том, почему вы считаете возможным обманывать собственную семью.
— Что за глупости? — фыркнула Ирина. — Опять свои фантазии принесла?
Максим поднял на меня взгляд, в его глазах читалось предупреждение: «Остановись».
— Никаких фантазий, — я открыла папку и достала первый лист. — Вот официальная выписка из Единого государственного реестра недвижимости. Из нее следует, что трехкомнатная квартира на улице Грина, которая, как вы утверждали, находится в ужасном состоянии и не подлежит продаже, была продана три года назад. Продана обществу с ограниченной ответственностью «СтройИнвестПроект».
Я протянула лист Максиму. Он нехотя взял его и начал читать. Лицо его стало каменным.
— Что? — Галина Ивановна вскочила с дивана. — Какая выписка? Это подделка! Ты совсем с ума сошла!
— Это не подделка, — холодно ответила я. — Ее можно проверить на официальном сайте. А вот данные об этом ООО. — Я достала второй лист. — Учредитель и генеральный директор — Сергей Владимирович Орлов. Твой муж, Ирина.
Сергей побледнел и попытался сделать невозмутимое лицо.
— Ну и что? — он пожал плечами. — Фирма занимается недвижимостью. Они продали квартиру родителям по рыночной цене, а мы взяли ее в управление, чтобы сдавать. Все законно.
— По рыночной цене? — я улыбнулась. — Интересно. А почему тогда в выписке указана кадастровая стоимость, которая в два раза ниже рыночной? И куда делись деньги, Сергей? Почему они не пошли на дом для родителей? Почему вы теперь требуете, чтобы мы залезали в ипотеку на тридцать лет?
В комнате поднялся шум. Ирина что-то кричала, Галина Ивановна заламывала руки, обращаясь к Максиму: «Сынок, да скажи же ей, чтобы она прекратила эту пытку!»
Но Максим молчал, уставившись в выписку. Он видел цифры. Он видел дату. Он понимал, что я не вру.
— Мама, — тихо произнес он. — Это правда? Вы продали квартиру?
— Да не продавали мы ничего! — завопила Галина Ивановна, ее лицо исказилось гримасой ярости. — Это все ее инсинуации! Она хочет нас поссорить! Она тебя против нас настраивает!
— Хватит врать! — мой голос прозвучал как хлыст. Я повернулась к ней. — Вы продали квартиру за бесценок фирме своего зятя. Деньги исчезли. А теперь вы хотите, чтобы мы купили вам дом. Вы хотите сделать нас нищими ради своего блага. Это чистейшей воды мошенничество.
Тут вмешался Сергей, он встал, набычившись.
— Ты кто такая, чтобы тут обвинения разбрасывать? Я тебя за клевету по судам затаскаю!
— Милости прошу, — парировала я. — Как раз на руках у меня есть кое-что для суда. Я уже консультировалась с юристом. Сделку по продаже квартиры по заниженной цене аффилированному лицу можно оспорить. Как думаешь, что скажет суд, когда узнает, что вы тут устроили?
Наступила мертвая тишина. Они поняли, что я не блефую. Что я готова идти до конца.
И тут Галина Ивановна сорвалась. Вся ее напускная благородность испарилась, обнажив черную злобу. Она подошла ко мне вплотную, трясясь от ярости.
— А ты думала, Максим женился на тебе по любви? — прошипела она, и ее слова падали, как капли яда. — Он женился на твоей квартире! Я ему с самого начала сказала: «Она одна, квартира у нее есть, это надежно». А теперь, когда надо проявить благодарность, ты устраиваешь цирк! Он женился на твоей жилплощади, а теперь и на ипотеке должен жениться!
Она выкрикнула это с таким остервенением, что, кажется, сама испугалась сказанного. Она отшатнулась, прикрыв рот рукой.
В комнате повисла гробовая тишина. Ирина и Сергей смотрели в пол. Николай Петрович закрыл лицо ладонями.
Я медленно обернулась к Максиму. Он стоял, белый как полотно, глядя на свою мать с выражением ужаса и полного краха. Он услышал правду. Ту правду, которую, возможно, подсознательно знал, но боялся признать.
Наши взгляды встретились. В его глазах я не увидела опровержения. Я увидела только стыд.
Галина Ивановна, опомнившись, попыталась что-то сказать, запинаясь.
— Я не это… я не хотела…
Но было поздно. Слова, сказанные в гневе, висели в воздухе, меняя все навсегда.
Я больше не смотрела ни на кого. Я повернулась и пошла к выходу. Мне не нужно было ничего больше говорить. Правда вышла наружу сама, и она была ужаснее, чем я могла предположить.
Я вышла на лестничную площадку, за мной никто не побежал. Из приоткрытой двери доносились приглушенные крики, плач и звук пощечины.
Битва была окончена. Война — выиграна. Но пахло не победой, а пеплом.
Тот вечер я провела в странном, отрешенном спокойствии. Казалось, все эмоции — гнев, обида, боль — выгорели во время той скандальной сцены. Осталась лишь холодная, звенящая пустота. Слова свекрови отдавались в памяти четко, как будто их выгравировали на стекле: «Он женился на твоей квартире».
Я не плакала. Я сидела в темноте у окна и смотрела на огни города. Рука время от времени тянулась к телефону, но я убирала ее. От Максима не было ни звонка, ни сообщения. Его молчание было красноречивее любых оправданий. Он слышал все. И он не пришел. Не бросился догонять с криками: «Мама соврала! Это неправда!»
Значит, это была правда. Горькая, унизительная, убийственная правда.
На следующее утро я проснулась с четким, холодным решением. Эмоции кончились. Начиналась работа. Я должна была понять, что делать дальше. Не с ними — с ними все было ясно. А со мной. С моей жизнью.
Я нашла в интернете контакты адвоката, специализирующегося на семейном и жилищном праве. Ее звали Ксения Игоревна. Я записалась на консультацию на тот же день.
Ее кабинет был современным и строгим. Сама Ксения Игоревна — женщина лет сорока с внимательным, спокойным взглядом. Я без лишних эмоций, как на допросе, изложила всю историю. Про дом, про требования свекрови, про продажу квартиры, про фирму зятя. Показала ей распечатанные выписки.
Она внимательно слушала, изредка задавая уточняющие вопросы, и делала пометки в блокноте. Когда я закончила, она отложила ручку.
— Ситуация, конечно, неприятная. С моральной точки зрения — откровенный цинизм, — произнесла она ровным, профессиональным голосом. — Но давайте разберемся с юридической стороны. Ваши свекры дееспособны?
— Да, — кивнула я.
— И они требуют от вас не подарить им деньги, а именно оформить ипотеку или купить дом, верно? То есть, создать для вас долговое обязательство.
— Именно так.
— В таком случае, принудить вас к этому никто не может. Это добровольное решение. Если вы не подпишете кредитный договор, они абсолютно бессильны. Никакого суда по принуждению к покупке недвижимости для родственников в нашей практике не существует.
Я почувствовала, как камень с души свалился. Я была права.
— А что со сделкой по квартире? — спросила я. — Можно ли ее оспорить? Это же явный обход закона.
Ксения Игоревна внимательно изучила выписку.
— Продажа квартиры по кадастровой стоимости, которая явно ниже рыночной, юридическому лицу, учредителем которого является близкий родственник… Да, здесь есть признаки притворной сделки. То есть, сделки, которая совершена для вида, без намерения создать правовые последствия. Фактически, это мог быть способ вывести имущество из собственности.
— Значит, можно подать в суд?
— Можно. Но нужно понимать, — она посмотрела на меня прямо, — это долгий, дорогой и нервный процесс. Вам придется доказывать в суде, что рыночная стоимость была значительно выше. Нанять оценщиков. Ваши родственники, конечно, будут сопротивляться. И даже если вы выиграете, нужно будет думать, как взыскивать деньги с этой фирмы. На это могут уйти годы.
Я молча кивнула. Юрист подтвердила мои худшие подозрения.
— Мой главный совет вам, как человеку, а не как клиенту, — продолжила она мягче, — подумайте, нужно ли вам это. Вы уже выиграли главное — вы не влезли в долги. Вы раскрыли обман. Оспаривание сделки — это месть. А месть редко приносит счастье. Иногда лучше просто выйти из игры.
Ее слова попали в точку. Я мысленно представила себе годы судов, встреч с этими людьми, их злобные взгляды. Нужно ли мне это? Нет. Мне нужно одно — чтобы они исчезли из моей жизни.
— Я поняла, — сказала я. — Спасибо за честность. Пока мне нужно просто грамотно оформить развод.
— С разводом все проще, особенно при взаимном согласии, — улыбнулась она. — Или если есть доказательства невозможности совместного проживания. Ваша история, я думаю, может служить таким доказательством.
Я вышла из кабинета с папкой документов и с новым чувством — не радости, аquiet уверенности. Я знала свои права. Я понимала, что я не жертва, а человек, имеющий выбор.
Дома меня ждало сообщение. От Максима. Короткое и сухое: «Надо поговорить».
Я ответила так же коротко: «Да. Приезжай».
Он пришел через час. Выглядел уставшим и постаревшим. Мы сели в гостиной, как когда-то после того рокового ужина у его родителей, но теперь между нами лежала пропасть.
— Я поговорил с матерью, — начал он, не глядя на меня. — Она сказала, что наговорила лишнего сгоряча. Что не это имела в виду.
— А что она имела в виду, Максим? — спросила я спокойно. — Объясни мне, как следует понимать ее слова? Это был тест на прочность? Шутка?
Он промолчал, сгорбившись.
— Я не знаю, что происходит, — прошептал он. — Все рушится.
— Все уже рухнуло. Еще тогда, когда вы с мамой начали обсуждать, как мне купить для вас дом, не спросив меня. А теперь я знаю, что это падение началось гораздо раньше. Еще до нашей свадьбы.
Он поднял на меня глаза. В них была мука.
— Алена, я… я не могу это оправдать. Но поверь, я тебя люблю. По-настоящему.
В его голосе звучала искренность. Возможно, он и правда так думал. Но это уже не имело значения. Доверие было отравлено. Его любовь оказалась слишком слабой, чтобы противостоять воле его семьи.
— Любви недостаточно, Максим, — сказала я тихо. — Нужно еще уважение. И доверие. А у нас этого нет. И уже не будет.
— Что ты хочешь делать? — спросил он, опуская голову.
— Я хочу развода. Быстро и тихо. Я не буду оспаривать сделку с квартирой. Я не хочу тратить на них еще хоть каплю своих сил. Я просто хочу, чтобы вы все исчезли из моей жизни.
Он долго сидел молча. Потом кивнул.
— Хорошо. Я не буду препятствовать.
Он поднялся и пошел к двери. На пороге он обернулся.
— Прости меня.
Я не ответила. Прощать было нечего. Человек, которого я любила, оказался мифом. А с незнакомцем из прихожей у меня не было никаких счетов.
Дверь закрылась. На этот раз — навсегда.
Прошел год. Целый год тишины. Сначала эта тишина оглушала, напоминая о пустоте в квартире и в душе. Потом она стала лечебной, как чистый горный воздух после удушливого смога. Я привыкла просыпаться и засыпать в одиночестве, и это одиночество больше не пугало, а давало чувство покоя и контроля над своей жизнью.
Развод прошел быстро и буднично, как и договаривались. Максим не появлялся, все вопросы мы решали через юриста. Иногда я ловила себя на мысли, что пытаюсь вспомнить его лицо, и с удивлением понимала, что черты расплываются, как старые чернила на промокшей бумаге. Боль ушла, оставив после себя лишь легкую, почти философскую грусть о потраченных впустую годах.
Однажды в супермаркете я увидела Галину Ивановну. Она стояла у полки с крупами, внимательно изучала ценники. Она постарела, сгорбилась еще сильнее. На ней было потрепанное пальто, которое я помнила еще с первых лет нашего знакомства. Я замерла в другом конце зала, наблюдая. В ней не осталось и следа от той властной, уверенной в своей правоте женщины, которая требовала купить ей дом. Теперь это была просто пожилая, уставшая жизнь женщина.
Она почувствовала мой взгляд и подняла голову. Наши глаза встретились на секунду. В ее взгляде я не увидела ни ненависти, ни раскаяния. Лишь пустоту и какое-то животное недоумение, будто она сама не могла понять, как дошла до такой жизни. Она резко отвернулась и, бросив корзину с немногими покупками, поспешно заковыляла к выходу.
Позже, от общих знакомых, я узнала обрывки истории. После нашего скандала в их семье все окончательно развалилось. Ирина и ее муж Сергей, тот самый учредитель ООО, действительно прогорели на какой-то афере и быстро развелись, оставив после себя лишь долги. Деньги от продажи бабушкиной квартиры бесследно исчезли. Максим, как выяснилось, попытался было помочь родителям, снял для них небольшую квартирку, но вскоре и сам потерял высокооплачиваемую работу. Говорили, он запил. Связь с родителями он практически прервал, не в силах простить им того, во что они его втянули.
Узнав все это, я не почувствовала ни злорадства, ни торжества. Было лишь горькое ощущение бессмысленности всей этой истории. Они хотели отнять у меня будущее, а в итоге разрушили свое собственное. Карма, подумала я, беззвучно и безрадостно.
В тот же вечер я сидела за своим ноутбуком. Наступила осень, за окном хмурилось небо, начинали желтеть листья. Я завершила большой проект на работе, и мне обещали солидную премию. Я открыла браузер. Курсор мигал в поисковой строке.
Раньше я всегда искала что-то связанное с работой, с путешествиями на двоих, с рецептами сложных блюд, которые любил Максим. Теперь я была свободна от этого.
Я посмотрела в окно. Напротив, в новом жилом комплексе, зажигались огни в окнах. Кто-то возвращался домой. К своему уголку.
Я перевела взгляд на экран и медленно, обдуманно, ввела в поисковую строку три слова: «квартиры в новостройках».
Не из-за отчаяния. Не из-за бегства. А потому что появилась новая, зрелая мечта. Мечта о своем пространстве. О стенах, в которых не будет эха ссор и чужих притязаний. О доме, который будет принадлежать только мне. Который я выберу сама и куплю на честно заработанные деньги.
Я открыла первую ссылку. Фотографии светлых студий с панорамными окнами, уютных квартир с чистовой отделкой. Я представила, как выбираю этаж, планировку, как расставляю мебель по своему вкусу. Одну. Без оглядки на чье-либо мнение.
Это больше не было страшным. Это было волнительно и радостно.
Я улыбнулась, откинулась на спинку стула и продолжила изучать варианты. Впереди была новая жизнь. И первый шаг к ней я делала прямо сейчас, глядя на экран, залитый светом новых возможностей.
