— Ты слишком много о себе мнишь, Марина. Надо попроще быть, поскромнее.
Свекровь произнесла это спокойно, почти доброжелательно — как говорят очевидные вещи. Мы сидели на её кухне, я допивала какао перед отъездом.
Двадцать два года этого брака я слышала вариации одной мысли: слишком городская, слишком работящая, слишком независимая.
— Вечно ты на работе, дом забросила, — добавила она, глядя на мою сумку. — Машина, квартира… зазналась совсем.
Я поставила чашку на блюдце — без стука, аккуратно. Отвечать не стала.
За эти годы я поняла: свекрови не нужны ответы. Ей нужна покорность, которой у меня не было и не будет.
Три месяца назад муж съехал к матери. Подумать…
И вот через три месяца Андрей позвонил и попросил встретиться. Голос был каким-то виноватым и решительным одновременно.
— У меня появилась Света, — сказал он. — Она меня понимает. Мама хочет с ней познакомиться. Может и ты приедешь?
Я помолчала.
Света. Тридцать пять лет, как он уточнил. Из посёлка под Тверью. Без высшего образования, работала продавцом, сейчас в декрете от первого брака.
Андрей описывал её с какой-то странной гордостью: простая, добрая, домашняя.
— Приеду, — сказала я.
Хотела посмотреть, как выглядит та самая «попроще».
Двадцать два года критики
Двадцать два года назад я влюбилась в Андрея за серьёзность. Он не болтал попусту, не обещал луну с неба — просто предложил построить совместную жизнь.
Мне было тридцать, я работала в проектном бюро, снимала однушку на окраине.
Своя квартира появилась через пять лет после свадьбы — в наследство после мамы, оформила на себя.
Это стало первым камнем преткновения со свекровью.
— Зачем тебе отдельное жильё? — спросила она тогда. — Семья должна быть вместе.
— У нас есть общая квартира, — ответила я. — А это моё. В свидетельстве о собственности всё указано.
Она посмотрела с обидой, будто я украла что-то у неё лично.
Потом была машина. Я получила премию за проект и купила подержанную иномарку — удобно добираться до работы.
Свекровь узнала и неделю не разговаривала.
Андрей объяснял:
— Мама считает, что женщине незачем водить. Это мужское дело.
— Твоя мама много что считает, — сказала я.
Он промолчал.
Всегда молчал, когда речь заходила о матери. Поддерживал меня на словах, но в ключевых моментах отмалчивался.
Я привыкла. Дети росли, работа увлекала, жизнь текла своим чередом.
Свекровины придирки превратились в привычный фон — раздражающий, но терпимый.
— Опять на совещании до вечера? — спрашивала она каждый раз, когда я заезжала забрать детей. — Мать должна быть с детьми, а не по офисам мотаться.
— Спасибо, что посидели, — отвечала я и увозила сына с дочерью.
Она вздыхала. Андрей делал вид, что не слышит.
А я думала: ещё немного, дети станут самостоятельнее, и можно будет видеться с ней пореже.
Но дети выросли, а Андрей вдруг заговорил о том, что мама была права.
— Может, ты и правда какую-то неправильную жизнь ведёшь, — сказал он однажды вечером. — Всё время работа, встречи… А дома пусто.
Я посмотрела на него.
— Дома пусто, потому что ты последние полгода приходишь после одиннадцати.
Он отвёл глаза.
— У меня проект сложный. Ты же знаешь.
— Проект, — повторила я. — Понятно.
Через неделю он съехал к матери подумать.
Ещё через три месяца — позвонил про Свету.
Встреча с той самой «попроще»
Встреча была назначена на субботу, у свекрови. Я приехала ровно в три — не опаздывать же специально.
Открыл Андрей, оглядел меня с какой-то новой неловкостью.
— Заходи. Мы на кухне.
Света сидела рядом со свекровью — широкоплечая, с ярко-рыжими волосами и нарощенными ногтями цвета фуксии. На ней была розовая кофта с блёстками и джинсы в стразах.
Сильный сладкий парфюм чувствовался с порога.
Перед ней стоял огромный тазик с оливье.
— Я готовить умею. Не то что городские. У нас в посёлке все сами готовят, без этих ваших доставок.
Свекровь улыбнулась натянуто.
Я поздоровалась, села напротив.
Наблюдала, как разворачивается обещанный спектакль.
— Марина, — представилась.
— Света, — она протянула руку через стол, чуть не задев тазик, звякнули браслеты на запястье. — Андрюша столько про вас рассказывал. Говорит, вы деловая очень. Карьеристка.
— Бывает, — сказала я.
— А я домашняя, — Света засмеялась громко, откинув голову. — Люблю уют, тепло. Правда, мама?
Последнее она сказала свекрови.
Та моргнула, не сразу поняв, что обращаются к ней.
— Да… конечно…
— Мы с мамой уже подружились. Она такая добрая. Сразу сказала ей: будем вместе жить. Большая семья — это правильно. По-христиански.
Свекровь побледнела.
Я видела, как она вцепилась пальцами в край стола.
— Подожди, Света, — начала она тихо. — Я не совсем так…
— Да ладно, мам, не стесняйтесь, — Света махнула рукой, браслеты снова звякнули. — Я понимаю. Вам одной скучно, а мы веселиться будем. Я и вязать умею, и петь. В посёлке на всех праздниках пела. И вам носочки свяжу, как дочка родная.
Андрей сидел молча, то глядя в окно, то — изучал что-то в телефоне.
Я наблюдала, как свекровь пытается сохранить лицо.
Интересно было, сколько времени ей понадобится.
— Чай будете? — спросила она меня срывающимся голосом.
— Спасибо, — я кивнула.
Света потянулась ложкой к тазику — обычной столовой.
— А что, в тарелки накладывать не надо? — спросила она, зачерпывая оливье прямо из таза. — У нас в посёлке всегда на тарелочки раскладывают. Или это по-городскому — из общей посуды?
Свекровь замерла с чайником в руках, глядя на Свету с ложкой над тазиком.
Потом перевела взгляд на меня — я сидела с салфеткой на коленях, ждала, когда она нальёт чай в чашку на блюдце.
— Марина всегда… — свекровь осеклась, — …сразу на тарелки раскладывает.
Я поймала её взгляд.
Впервые за двадцать два года увидела в нём что-то новое — растерянность. И страх.
Света разговорилась.
Рассказывала про посёлок, про бывшего мужа (который не ценил), про сына (живёт у бабушки — «так ему лучше, чем в городе»), про планы.
— Мы с Андрюшей хотим дом купить, — сказала она, вытирая рот рукой. — Большой, с участком. Я уже смотрела в интернетах, там красивые фотки.
Вы, Марина, квартиру продадите — вам же она не нужна одной? А мы на эти средства дом возьмём. Там и маме комната будет, и нам, и детям моим.
Свекровь уронила ложку. Та звякнула о блюдце.
— Какую квартиру? — переспросила она.
— Ну, которая на Марине записана. Андрюша говорил, что она её во время брака получила. Значит, совместно нажитое. Продадим — и всем хватит. Справедливо же.
Я медленно поставила чашку.
— Моя квартира получна по наследству, — сказала я спокойно. Она только моя.
Света нахмурилась.
— Как это только ваша? Андрюша сказал…
— Андрюша ошибся, — я посмотрела на мужа.
Он сидел красный, изучал экран телефона, будто там что-то очень важное.
— Но мы же семья, — Света повысила голос. — Семья должна делиться. Всем вместе веселее.
— Семья, — повторила я. — Интересное слово.
Свекровь резко встала.
— Пойду… чайник поставлю, — пробормотала она и вышла.
Я услышала, как хлопнула дверь в ванную.
Потом — звук льющейся воды.
Света ушла через час — обиженная, громкая, с грохотом захлопнув дверь.
Андрей проводил её до выхода из подъезда.
Я осталась на кухне со свекровью.
Она вышла из ванной с заплаканными глазами, села напротив.
— Чай остыл, — сказала она.
— Ничего страшного, — ответила я.
Мы помолчали. За окном гудели машины, где-то играли дети. Обычный субботний вечер.
— Я не думала, что так бывает, — произнесла свекровь негромко.
— Что именно?
— Что… — она замялась. — Что может быть хуже.
Я не ответила. Встала, начала собирать со стола.
Тазик с оливье стоял почти нетронутый — Света увлеклась разговорами и забыла про еду.
— Оставь, — свекровь коснулась моей руки. — Я сама.
— Привыкла сразу убирать, — сказала я. — Помните?
Она опустила глаза.
Андрей вернулся минут через двадцать. Сел, развёл руками — жест беспомощный, почти извиняющийся.
— Она обиделась. Не понимает, почему ты так жёстко.
— Жёстко? — я посмотрела на него. — Я просто сказала правду про квартиру.
— Но мы же могли бы… ну, помочь как-то. Общий дом купить, — он говорил неуверенно, явно повторяя чужие слова.
— На мои деньги?
Он поморщился.
— Ты всегда так. Всё делишь — моё, твоё.
— Двадцать два года назад ты хвалил меня за самостоятельность, — я застегнула сумку. — Говорил, что тебе нравятся сильные женщины.
Свекровь кашлянула.
— Андрей, может, не надо сейчас…
— Нет, мам, — он повернулся к ней. — Пусть скажет. Она всегда всё знает лучше.
— Я не знаю лучше, — сказала я спокойно. — Я просто знаю свои права. Если Света планирует строить дом на мои средства, пусть строит в своих фантазиях.
Андрей встал резко.
— Вот поэтому у нас ничего не получилось. Ты слишком… — он замолчал, подбирая слово.
— Столичная? — подсказала я. — Слишком много о себе мню?
Он дёрнул щекой.
Свекровь тихо сидела, глядя в стол.
Я попрощалась и ушла.
Прозрение свекрови
Через неделю свекровь позвонила.
Первый раз за двадцать два года она набрала мой номер сама.
— Марина, можно поговорить?
Голос был неуверенный, совсем не похожий на привычные назидательные интонации.
— Да, конечно.
— Не по телефону. Приедешь?
Я приехала на следующий день. Свекровь встретила на пороге, провела на кухню — тот же стол, те же чашки.
Только тазика с оливье не было.
— Света приходила вчера, — начала она без предисловий. — Требовала, чтобы я на Андрея надавила. Сказала: или ты мне поможешь квартиру Марины получить, или я ухожу к другому.
Я молча слушала.
— И знаешь, что она ещё сказала? — свекровь подняла глаза. — Что мне пора на покой. Что старикам не место в доме молодых, а надо съезжать куда-нибудь. Слово в слово так и сказала.
— Серьёзно?
— Серьёзно. — Свекровь усмехнулась горько. — А потом попросила меня связать ей носки. «Вы же мама теперь, вяжите».
Я представила эту сцену и чуть не улыбнулась.
Справедливость иногда приходит в розовой кофте с блёстками.
— Ты хоть посуду сразу убирала. И внуки при тебе читать научились. Книжки им покупала, в музеи водила. А эта…
— Вы говорили, что я слишком много читаю, — напомнила я.
— Говорила, — она кивнула. — Глупая я была.
Мы помолчали. За окном гудел троллейбус — знакомый звук этого района, где я провела столько выходных.
— Андрей звонил? — спросила свекровь.
— Нет.
— Он сейчас… мечется. То Света права, то я. Не знает, что делать. Всегда таким был — нерешительным.
— Пусть решает сам, — сказала я. — Ему пятьдесят два. Пора.
Свекровь посмотрела на меня долгим взглядом.
— Ты разведёшься с ним?
— Не знаю пока, — ответила я честно. — Посмотрю.
— Останься, — она сказала это тихо, почти просяще. — Я больше ни слова. Обещаю.
Я налила себе чай из остывшего чайника.
— Мне нужно подумать.
Справедливость в розовой кофте
Света объявлялась ещё дважды.
Один раз пришла с подругой — такой же громкой, в леопардовых лосинах. Они сидели на кухне у свекрови, обсуждали планы переделки квартиры.
— Тут обои переклеим, — вещала Света. — И мебель новую поставим. Старьё всё выкинем. Я в приложении видела красивые диваны.
Свекровь слушала молча, потом попросила их уйти.
Второй раз Света позвонила Андрею на работу, кричала, что он обещал на ней жениться. Обещал дом, детей, совместное счастье.
— Я ничего такого не обещал, — оправдывался он передо мной по телефону. — Мы просто встречались. Это она сама себе надумала.
— Значит, она поняла иначе, — сказала я.
— Мама говорит, что ты была права, — он замолчал. — Что Света не подходит. Совсем.
— Твоя мама много чего говорит.
— Не злись. Я понимаю, что был не прав. Совсем не прав.
— Андрей, — я остановила его. — Мне не нужны извинения. Мне нужны гарантии.
— Какие?
— Что больше никто не будет указывать мне, как жить. Ни ты, ни твоя мать. И моя квартира остаётся моей. Это не обсуждается.
Он помолчал.
— Хорошо. Согласен.
Через месяц Андрей съехал от матери обратно в нашу квартиру.
Света пропала — нашла себе другого мужчину, как рассказала свекровь. С машиной и домом в деревне.
— Повезло ему, — сказала свекровь с иронией, которой я у неё никогда не слышала.
Перемирие на расстоянии вытянутой руки
Мы сидели на её кухне — в первый раз я приехала не по обязанности, а просто так.
— Котлет наделала, — сказала она. — Останешься?
— Спасибо, поела дома.
— Правильно, — кивнула она. — У тебя своя голова на плечах. Всегда была.
Я посмотрела на неё удивлённо.
— Это комплимент?
— Констатация факта, — свекровь налила себе чай. — Двадцать два года я пыталась тебя переделать. А надо было просто радоваться, что сын умную женщину выбрал.
— Лучше поздно, чем никогда.
— Это точно, — она усмехнулась.
Андрей вернулся другим. Тише, осторожнее.
Больше не ссылался на мнение матери, не сравнивал меня с какими-то эталонами. Мы начали заново — медленно, без иллюзий, без обещаний.
Свекровь тоже изменилась. Теперь она звонила сама, спрашивала, как дела, не лезла с советами. Когда я приезжала, она просто наливала чай и слушала.
— Внуки когда приедут? — спрашивала она.
— На следующей неделе.
— Хорошо. Я что-нибудь приготовлю.
— Отдохните лучше, — говорила я. — Не надо стараться.
— Мне не трудно, — она махала рукой. — Люблю готовить.
И я не спорила.
Потому что это правда было её удовольствие, а не попытка доказать что-то.
Однажды, спустя полгода, мы сидели втроём — я, Андрей и свекровь. Обычный воскресный обед.
Свекровь поставила на стол салат, посмотрела на меня.
— А помнишь, как Света с тазиком приходила?
Я кивнула.
— Она тогда ложку просила, чтобы прямо из таза есть. А я смотрела на тебя с вилкой и думала: «Господи, может, её манеры и правда не так ужасны».
Андрей поперхнулся чаем.
— Мам, серьёзно?
— Серьёзно, — она улыбнулась. — Иногда надо увидеть что-то похуже, чтобы понять, что имеешь.
Я промолчала.
Потому что слова были правильные, но урок стоил двадцати двух лет. И я не была уверена, что он усвоен навсегда — или только до следующего испытания.
Но свекровь больше не критиковала. Андрей больше не сравнивал. А я больше не пыталась доказать свою ценность.
Мы научились жить рядом — на расстоянии вытянутой руки, но не ближе.
Каждая со своей правдой, каждая со своим уроком.
И это было справедливо.
Не идеально, не счастливо — справедливо. По-взрослому, без иллюзий.
Жизнь продолжалась.
А я смотрела на свекровь и думала: интересно, сколько времени продлится это перемирие.
Время покажет.
