Нотариус откашлялся и поправил очки, готовясь зачитать документ, а Лариса Петровна уже улыбалась той самой улыбкой победительницы, от которой у Марины всегда начинала болеть голова.
Три года. Три долгих года Марина терпела эту женщину, которая умудрилась превратить их семейную жизнь в филиал своей личной империи. Сегодня всё должно было решиться. Бабушка Марины оставила ей квартиру в центре города — трёхкомнатную, просторную, с высокими потолками и видом на парк. Документы были готовы, осталось только официально вступить в наследство.
Но свекровь пришла с ними. Конечно же, пришла.
Она восседала в кресле нотариальной конторы как королева на троне, держа под локоть своего сына Павла, который выглядел так, будто его привели сюда насильно. Марина сидела с другой стороны стола, сжимая в руках папку с документами. Её пальцы слегка дрожали, но не от страха. От предчувствия.
— Итак, — начал нотариус, разворачивая завещание, — гражданка Сомова Елизавета Андреевна завещает свою квартиру по адресу улица Садовая, дом четырнадцать, квартира сорок два, своей внучке, Марине Александровне…
— Простите, — перебила Лариса Петровна своим медовым голосом, от которого у Марины всегда мурашки бежали по коже. — Но ведь Марина теперь замужем. Она же теперь член нашей семьи. А в семье всё должно быть общим, правда?
Нотариус поднял брови, но продолжил чтение. Марина почувствовала, как внутри неё закипает знакомая смесь гнева и отчаяния. Она знала, к чему всё идёт. Свекровь никогда ничего просто так не говорила.
После оформления всех бумаг они вышли на улицу. Февральское солнце слепило глаза, отражаясь от снега. Лариса Петровна тут же взяла Марину под руку, изображая заботливую маму.
— Маринка, дорогая, — защебетала она, — какая удача! Теперь у нас есть прекрасная квартира для сдачи в аренду. Представляешь, какой доход будет? Паша как раз хотел машину новую купить.
Марина остановилась так резко, что свекровь чуть не упала.
— Это моя квартира. Бабушка оставила её мне.
— Ну конечно, конечно, — закивала Лариса Петровна, но глаза её оставались холодными. — Просто ты же понимаешь, что Паша — глава семьи. Он должен распоряжаться семейным имуществом. Так правильно.
Марина посмотрела на мужа. Павел стоял, уткнувшись в телефон, делая вид, что не слышит разговора. Типичная его позиция — страуса, прячущего голову в песок при первых признаках конфликта.
— Паш, — позвала она. — Ты что думаешь?
Он поднял глаза, и в них Марина увидела знакомую панику. Паника человека, которого заставляют выбирать между мамой и женой. Как всегда, выбор был предсказуем.
— Мам права, — пробормотал он. — В семье всё общее.
В груди у Марины что-то оборвалось. Не от его слов — она их ожидала. А от того, как легко он их произнёс. Без тени сомнения, без попытки защитить её право на наследство. Мамин сынок до мозга костей.
— Вот и славно! — обрадовалась Лариса Петровна. — Завтра же найдём хороших арендаторов. Я знаю одно агентство…
— Нет.
Это слово вырвалось у Марины тихо, но твёрдо. Свекровь замолчала на полуслове.
— Что «нет»? — в её голосе появились стальные нотки.
— Квартира не будет сдаваться. Я буду в ней жить.
Лариса Петровна рассмеялась. Но смех её был похож на звон разбитого стекла.
— Жить? Одна? Ты хочешь бросить мужа?
— Я хочу жить в нормальных условиях. А не в проходной комнате вашей квартиры, где вы заходите к нам в спальню без стука в семь утра, чтобы поправить занавески.
Лицо свекрови стало пунцовым. Она не привыкла к сопротивлению. За три года Марина ни разу не возражала ей так открыто.
— Паша! — рявкнула она. — Ты слышишь, что говорит твоя жена?
Павел поёжился, но посмотрел на Марину с укором.
— Марин, не надо так с мамой. Она же о нас заботится.
— Заботится? — Марина почувствовала, как внутри неё лопается последняя струна терпения. — Она контролирует каждый наш шаг! Она проверяет наши покупки, читает наши сообщения, решает, что нам есть на ужин! Это не забота, это тирания!
— Как ты смеешь! — взвизгнула Лариса Петровна. — Я всю жизнь положила на сына! Я вырастила его одна, без мужа! И не позволю какой-то выскочке…
— Выскочке? — Марина шагнула к ней, и свекровь невольно отступила. — Я три года терплю ваши унижения. Три года слушаю, какая я плохая хозяйка, плохая жена, какая замечательная была бывшая девушка Паши. Три года вы пытаетесь сделать из меня свою прислугу. Хватит!
Она повернулась к Павлу. Он стоял бледный, растерянный, не зная, на чью сторону встать. Мама тянула его за один рукав, жена смотрела с другой стороны. И он, как всегда, выбрал путь наименьшего сопротивления.
— Марин, извинись перед мамой. Ты не права.
Эти пять слов стали последней каплей. Марина кивнула, но не ему — себе. Решение было принято.
— Хорошо. Я извиняюсь, — сказала она спокойно. Слишком спокойно. — Извиняюсь, что потратила три года своей жизни на попытки построить семью с человеком, который так и не смог стать мужчиной.
Она развернулась и пошла прочь. За спиной раздался возмущённый визг свекрови, что-то кричал Павел, но Марина не оборачивалась. Она шла к метро, а в голове у неё был удивительно чёткий план.
Вечером того же дня она пришла в их — нет, уже не их, а квартиру свекрови — с чемоданом. Павел сидел на кухне, обложенный тарелками с едой, которую заботливо разложила мама. Лариса Петровна восседала напротив, поглаживая его по руке.
— …она обязательно одумается, сыночек. Куда ей деваться? Она же без тебя пропадёт.
Марина прошла мимо них в спальню, не сказав ни слова. Она методично складывала свои вещи в чемодан, пока за спиной не раздался елейный голос свекрови:
— Маринка, хватит дурить. Садись ужинать. Я твои любимые голубцы сделала.
— Мои любимые голубцы делала моя бабушка. А ваши я ела из вежливости.
Она защёлкнула замок чемодана и повернулась к ним. Павел смотрел на неё с обидой ребёнка, у которого отбирают игрушку.
— Ты правда уходишь?
— Да.
— Но… Но куда ты пойдёшь? — в голосе Ларисы Петровны звучало плохо скрываемое злорадство. — У тебя же нет денег на съёмную квартиру.
— У меня есть своя квартира. Помните? Та самая, которую вы утром хотели сдавать в аренду.
Свекровь поджала губы.
— Там же ремонт нужен! Там нет мебели!
— Матрас на полу лучше, чем золотая клетка под вашим присмотром.
Она взяла чемодан и направилась к выходу. У самой двери её догнал Павел.
— Марин, подожди. Давай поговорим. Без мамы.
Она посмотрела на него, и в груди кольнула жалость. Он не был плохим человеком. Он был просто… никаким. Пустым местом между двумя женщинами, призом в их войне.
— О чём говорить, Паш? О том, что ты ни разу за три года не встал на мою сторону? О том, что твоя мама проверяет наши банковские счета? О том, что она запретила нам заводить детей, пока не накопим миллион?
— Она просто волнуется…
— Нет. Она просто не хочет делить тебя ни с кем. И ты ей в этом потакаешь.
За спиной Павла появилась Лариса Петровна. Её лицо было перекошено злостью.
— Уходи! — прошипела она. — И не вздумай возвращаться! Мы прекрасно без тебя проживём!
Марина усмехнулась.
— Я знаю. Вы всегда прекрасно жили вдвоём. Я была третьей лишней.
Она вышла на лестничную площадку и услышала, как за ней захлопнулась дверь. А потом — приглушённые голоса. Свекровь что-то втолковывала сыну, а он привычно поддакивал.
Квартира бабушки встретила её тишиной и запахом старых вещей. Марина прошла по комнатам, открывая окна, впуская свежий воздух. Да, ремонт действительно был нужен. Обои отклеивались, паркет скрипел, а на кухне капал кран. Но это была её квартира. Её пространство. Её свобода.
Она достала телефон и увидела двадцать пропущенных от Павла. И ни одного сообщения. Он даже написать не мог без маминого разрешения.
Первая ночь на полу, на старом матрасе, была неожиданно спокойной. Никто не врывался утром с претензиями. Никто не обсуждал за стенкой её недостатки. Никто не указывал, как правильно заваривать чай.
На следующий день она взяла отгул и занялась квартирой. Вызвала сантехника починить кран, договорилась с бригадой о косметическом ремонте. Деньги были — она копила их тайком от свекрови, откладывая с зарплаты. Копила на побег, сама того не осознавая.
К вечеру пришёл Павел. Один, что было удивительно. Он стоял на пороге с виноватым видом и букетом хризантем — её нелюбимых цветов, но единственных, которые одобряла его мама.
— Можно войти?
Марина отступила в сторону, впуская его. Он огляделся по сторонам, морща нос.
— Тут же… необжито.
— Зато моё.
Они сели на кухне, где из мебели были только два старых стула и шаткий стол. Павел вертел в руках телефон, явно ожидая звонка.
— Мама сказала, что готова тебя простить, — наконец выдавил он. — Если ты извинишься и признаешь, что квартира — семейная собственность.
Марина рассмеялась. Искренне, от души.
— Твоя мама великодушна. Готова простить меня за то, что я не отдала ей моё наследство.
— Марин, ну что ты как маленькая? В семье всё общее!
— В нормальной семье — да. Но у нас не семья, Паш. У нас филиал маминого дома. Где она решает всё — от цвета наших носков до времени, когда нам ложиться спать.
— Она заботится…
— Она контролирует! Ты не видишь разницы?
В этот момент телефон Павла зазвонил. Конечно, это была мама. Он ответил на автомате, как собака Павлова на звонок.
— Да, мам. Я у неё. Нет, она не согласна. Да, я говорил… Хорошо, сейчас приеду.
Он встал, не глядя на Марину.
— Мама ждёт с ужином.
— Конечно, ждёт. Она всегда будет ждать тебя с ужином. И с завтраком. И с советами, как жить. Иди, Паш. Твой поводок натянулся.
Он обиделся, но ничего не сказал. Просто ушёл, оставив хризантемы на столе. Марина выбросила их в мусор.
Прошла неделя. Ремонт шёл полным ходом. Марина покупала мебель, выбирала шторы, обустраивала своё гнездо. На работе все заметили перемены — она стала улыбаться, шутить, даже выглядеть стала моложе.
А потом пришла Лариса Петровна. Без предупреждения, как всегда.
Марина открыла дверь и увидела свекровь в её лучшем пальто и с папкой документов в руках.
— Нам нужно поговорить, — заявила она, проходя в квартиру без приглашения.
Она огляделась, оценивающе цокнув языком.
— Безвкусица. Я бы выбрала другие обои.
— Хорошо, что выбирала не вы.
Лариса Петровна села на новый диван, не дожидаясь приглашения.
— Марина, хватит упрямиться. Паша страдает. Он похудел, плохо ест.
— Может, стоит научиться готовить самому?
— Не умничай! — рявкнула свекровь, но тут же взяла себя в руки. — Я пришла с деловым предложением. Вот документы на развод. Подпишешь их, оформишь всё быстро и тихо. Взамен я не буду требовать раздела имущества.
Марина рассмеялась.
— Раздела какого имущества? Квартира записана на меня по завещанию до брака. Это моя добрачная собственность.
— Но Паша вложил в неё свои силы!
— Какие силы? Он здесь ни разу не был до вчерашнего дня!
Лариса Петровна поджала губы.
— Моральные силы. Переживания. Это тоже вклад.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно. Мой знакомый юрист сказал, что у нас есть шансы отсудить половину.
Марина встала и подошла к окну. Во дворе играли дети, их мамы сидели на лавочках. Нормальные семьи. Нормальные отношения.
— Знаете что, Лариса Петровна? Судитесь. Тратьте деньги на адвокатов. Доказывайте моральный вклад Паши. А я пока буду жить здесь и радоваться каждому дню без вас.
Свекровь вскочила, её лицо стало багровым.
— Ты пожалеешь! Ты приползёшь на коленях! Без нас ты никто!
— Без вас я — свободный человек. А это, знаете ли, дорогого стоит.
Она открыла дверь, недвусмысленно намекая, что аудиенция окончена. Лариса Петровна выскочила из квартиры, громко топая каблуками.
— Паша тебя никогда не простит!
— Паша сделает то, что скажет мама. Как всегда.
Дверь захлопнулась.
Прошёл месяц. Марина обжилась в своей квартире окончательно. Работа спорилась, появились новые друзья — те, с кем раньше не разрешала общаться свекровь. Жизнь заиграла новыми красками.
Павел приходил ещё дважды. Первый раз — с мольбами вернуться. Второй — с угрозами от маминого юриста. Оба раза уходил ни с чем.
А потом Марина встретила его случайно. В торговом центре, в отделе бытовой техники. Он выбирал чайник, а рядом стояла Лариса Петровна и объясняла продавцу, какой именно чайник нужен её сыну.
— С автоотключением обязательно! Он у меня рассеянный, может забыть выключить!
Павел стоял с привычным видом покорной овечки, а продавщица — молодая девушка лет двадцати — смотрела на него с плохо скрываемой насмешкой.
Марина прошла мимо, но Лариса Петровна её заметила.
— О, смотри, Паша! Твоя бывшая! Одна, как и следовало ожидать!
Марина остановилась, повернулась и улыбнулась.
— Не одна. Свободная. Это разные вещи.
— Свободная от чего? От семьи? От любви?
— От необходимости спрашивать разрешение на покупку чайника у свекрови.
Продавщица фыркнула, пытаясь скрыть смех. Павел покраснел. А Лариса Петровна выпрямилась, как струна.
— Паше не нужно разрешение! Я просто помогаю выбрать!
— Конечно. Как и помогали выбрать ему жену. И работу. И друзей. И всю жизнь, в общем.
Она посмотрела на Павла. Он казался ещё более усталым и поблёкшим, чем месяц назад.
— Знаешь, Паш, я думала, что ты меня предал. Но теперь понимаю — ты себя предал. Ты мог стать мужчиной, мужем, отцом. А стал вечным мальчиком при маме. И это твой выбор.
Она развернулась и ушла, не оглядываясь. За спиной раздался возмущённый голос свекрови:
— Вот видишь, какая она неблагодарная! Хорошо, что отделались от неё!
— Да, мам, — привычно ответил Павел.
А Марина шла по торговому центру и улыбалась. Потому что впереди её ждала её квартира. Её жизнь. Её свобода.
Без свекрови.
И это было прекрасно.
Через полгода она получила документы о разводе. Павел не стал судиться за квартиру — то ли совесть проснулась, то ли юрист объяснил бесперспективность затеи.
А ещё через год она встретила Андрея. Взрослого, самостоятельного мужчину, который сам выбирал себе чайники и не звонил маме десять раз на дню. У него тоже была мама, но она жила в другом городе и присылала варенье раз в год, не вмешиваясь в жизнь сына.
Когда Андрей сделал предложение, первое, что спросила Марина:
— А твоя мама не будет жить с нами?
Он рассмеялся.
— Ты что! Она ценит свою независимость больше всего на свете. Говорит, что вырастила меня не для того, чтобы потом за ним бегать.
Марина выдохнула. Кажется, жизнь давала ей второй шанс. Шанс на настоящую семью. Без свекрови-тирана и мужа-подкаблучника.
Свадьба была скромной. Мама Андрея приехала на пару дней, подарила им сервиз и уехала обратно, сказав:
— Живите своей жизнью, дети. А я буду жить своей.
Идеальная свекровь, подумала Марина.
А где-то в другом конце города Лариса Петровна готовила ужин для сына, рассказывая ему о новой соседке — приятной девушке, которая, в отличие от некоторых, умеет ценить семейные ценности.
Павел кивал, жуя котлеты. Ему было сорок два года, и он всё ещё жил с мамой.
И оба были этим довольны.
