— Пока ты тут жируешь на алименты, мой сын там с голоду пухнет, — заявила мне бывшая свекровь, распахивая дверь моей квартиры так, будто она до сих пор имела на это право.
Я замерла на пороге кухни с чашкой кофе в руках. Галина Петровна, моя бывшая свекровь, стояла в прихожей в своем обычном состоянии праведного гнева — губы поджаты, глаза горят, руки сжаты в кулаки.
— Здравствуйте, Галина Петровна, — произнесла я как можно спокойнее. — Вы бы сначала позвонили…
— Звонила! Ты не берешь трубку! — перебила она, делая шаг вперед. — Три дня пытаюсь до тебя достучаться!
— Я была в командировке. Только вчера вернулась.
— Командировка! — передразнила она. — А как мой Максим живет, тебя не волнует? Он третий день макаронами питается!
Я поставила чашку на столик в прихожей и глубоко вдохнула. Это был уже пятый подобный визит за последние два месяца. После развода прошло полгода, но Галина Петровна никак не могла смириться с тем, что я больше не часть их семьи.
— Галина Петровна, я получаю алименты исправно. Это хорошо. Каждый месяц тридцать пять тысяч. Но это меньше, чем положено по закону на одного ребенка.
— Это же большие деньги! — всплеснула она руками. — А Максим на работу ходит, устает, ему нормальная еда нужна!
— Максиму тридцать два года, — медленно проговорила я. — Он взрослый мужчина, который может сам себя обеспечить.
— Ты же знаешь, что после того, как ты его бросила, он потерял работу! Депрессия у него, руки опустились!
— Я его не бросала. Мы развелись, потому что он три года не работал, лежал на диване и пил пиво, пока я тянула весь дом на своей шее. И работу он потерял еще до развода — два года назад.
— Врешь! — голос Галины Петровны взлетел до визга. — Он работал! У него свое дело было!
— Его «свое дело» заключалось в том, что он продавал мои украшения и технику из дома, чтобы вкладываться в сетевой маркетинг. Я даже телевизор на работе в рассрочку брала, потому что наш он продал за бесценок.
Свекровь побледнела, но быстро оправилась:
— Это все неправда! Максим мне все рассказал! Ты просто нашла себе богатого любовника и решила от нас избавиться!
Я почувствовала, как внутри все закипает. Сколько можно терпеть эти обвинения?
— Послушайте, — начала я, стараясь держать себя в руках. — Я не обязана вам ничего объяснять. Мы с Максимом развелись. У нас есть ребенок, но он им никогда не интересовался. Паша живет у моей мамы т даже не вспоминает про Максима. На Пашу я и так получаю от Макса и так меньше, чем нужно, потому что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Но это не значит, что вы можете врываться ко мне домой и устраивать сцены!
— Максим говорит, что ты специально все устроила, чтобы он страдал!
— Тридцать пять тысяч — это много? — я уже не сдерживалась. — Галина Петровна, ваш сын платит ровно столько, сколько постановил суд.
— Но он же ест одни макароны! Посмотрела бы ты на него — кожа да кости!
— Если он ест одни макароны, то это его личный выбор. На деньги с его шабашек можно отлично питаться.
— Откуда ты знаешь? — ядовито спросила Галина Петровна. — Ты же, наверное, в ресторанах теперь обедаешь с этим своим…
— Стоп, — перебила я. — Никакого «этого своего» нет. Я работаю с утра до вечера, плачу за эту квартиру, плачу кредит за машину, которую Максим разбил пьяным за две недели до развода. У меня ипотека на тридцать лет. Я живу на двадцать тысяч в месяц после всех выплат. Двадцать тысяч, Галина Петровна! И я на них живу отлично, готовлю дома, не умираю с голоду.
Она молчала несколько секунд, явно не ожидая такого ответа.
— Но Максим…
— Максим взрослый мужчина, которому нужно наконец повзрослеть и найти нормальную работу! — я уже не кричала, но голос мой звучал твердо и холодно. — Я восемь лет его тянула. Восемь лет! Я работала на двух работах, чтобы мы могли нормально жить, а он играл в приставку и обещал, что вот-вот начнет искать работу. Когда я заболела и две недели пролежала с температурой, он ни разу не сходил в аптеку. Ни разу, Галина Петровна! Я сама вызывала такси, сама ездила к врачу с температурой под сорок. А он в это время играл в танки онлайн.
— Он говорил, что у него депрессия была…
— Депрессия не мешала ему каждый вечер ходить к друзьям пить пиво. Депрессия не мешала ему требовать от меня готовить борщ и котлеты, когда я приходила домой в десять вечера после двух смен подряд.
Галина Петровна опустилась на диванчик в прихожей. Она вдруг показалась мне очень старой и усталой.
— Но он же мой сын, — тихо сказала она. — Я не могу смотреть, как он страдает.
Я присела рядом. Гнев отступил, уступив место усталости и даже какой-то жалости.
— Галина Петровна, вы же понимаете, что так нельзя? Максиму тридцать два года. Он не может всю жизнь сидеть у вас на шее, а потом на чьей-то еще. Он способный, умный парень. Когда мы только познакомились, он работал программистом, у него были планы, амбиции. А потом… Не знаю, что случилось. Может, я что-то сделала не так, слишком много брала на себя. Но получилось, что он просто перестал пытаться.
— Он говорит, что у него никуда не берут. Везде требуют опыт, свежие знания…
— Галина Петровна, на биржу труда вы заходили? Там сотни вакансий. Не все программистами, конечно, но работа есть. Курьером, грузчиком, кассиром наконец. Да, это не престижно, но это деньги. Я начинала с должности стажера за двенадцать тысяч рублей. Помните? Вы тогда смеялись, что я за такие деньги работу нашла. А я пахала, училась, росла. И дошла до позиции руководителя отдела. Потому что я пыталась.
Свекровь молчала, глядя в пол.
— Вы хотите знать правду? — продолжила я. — Максим не с голоду пухнет. Он просто не умеет управлять деньгами. Потому что всю жизнь вы это делали за него. Сначала вы, потом я. Он получает деньги, покупает какую-нибудь новую игру, новые наушники, заказывает роллы на дом три раза в неделю, а потом удивляется, почему денег не хватает на месяц.
— Откуда ты знаешь про роллы? — удивленно подняла голову Галина Петровна.
— Потому что он выкладывает фотографии в соцсети. Каждый раз с подписями типа «хоть иногда себя порадую». И под каждой фотографией комментарий, какая я плохая, что не даю ему нормально жить.
— Я этого не знала…
— Еще он купил себе новый телефон за шестьдесят тысяч. iPhone последней модели. Я видела в его соцсети. Откуда деньги, как думаете?
Галина Петровна растерянно моргала.
— Но он же говорил, что ему друг подарил…
— Друг, который сам на съемной комнате живет вчетвером и работает на двух работах? Галина Петровна, вы серьезно?
Она закрыла лицо руками.
— Я не знала. Я думала, он правду говорит. Он так убедительно жалуется… Показывает пустой холодильник, плачет, что есть нечего…
— У него в холодильнике пусто, потому что он не ходит в магазин. Он заказывает еду с доставкой. И когда деньги заканчиваются, он действительно ест макароны, но не потому, что нет денег в принципе, а потому что он их все уже потратил к середине месяца.
Наступила долгая тишина. Я встала, прошла на кухню, налила два стакана воды. Вернулась, протянула один Галине Петровне.
— Я не хочу быть злой, — сказала я мягче. — Я не хочу, чтобы Макс страдал. Правда. Но я не могу больше нести ответственность за его жизнь. Я восемь лет пыталась. Восемь лет я думала, что вот сейчас, вот еще чуть-чуть, и он возьмется за себя. Но этого не произошло. И я поняла, что не произойдет, пока я буду решать все за него.
— Значит, ты просто бросила его? — в голосе Галины Петровны не было агрессии, только растерянность.
— Я ушла, чтобы спасти саму себя и ребенка. Я начала пить антидепрессанты, Галина Петровна. У меня были панические атаки на работе. Я просыпалась в холодном поту от мысли, что мне нужно идти домой, где меня ждут грязная посуда, немытые полы и муж, который скажет, что я плохая жена, потому что не успела приготовить ужин. При этом я работала по двенадцать часов в день! И знаете, что было самым страшным? Я начала верить, что я действительно плохая. Что это моя вина. Что я недостаточно стараюсь.
У меня перехватило горло. Я не собиралась говорить все это, но слова сами вырывались наружу.
— Когда я подала на развод, Максим не пытался меня остановить. Он не говорил, что любит меня, не просил дать ему шанс. Он просто сказал: «Куда ты денешься, все равно вернешься». Вот и все. Даже не расстроился особо. И знаете почему? Потому что вы ему всегда говорили, что он — подарок судьбы для любой женщины. Что любая будет счастлива быть с ним. Что это я должна стараться, чтобы он на мне женился.
Галина Петровна всхлипнула. Я увидела, как по ее щекам потекли слезы.
— Я просто хотела, чтобы он был счастлив, — прошептала она. — Я его растила одна, после смерти мужа. Я не хотела, чтобы он страдал…
— И вы сделали его беспомощным, — тихо сказала я. — Вы сделали так, что он не умеет справляться с трудностями, не умеет нести ответственность. Потому что всегда было кому его спасти.
— Что же мне делать теперь? — она смотрела на меня с отчаянием. — Я не могу бросить его. Он мой сын.
— Не бросить, — я села рядом. — Но перестать решать за него все проблемы. Вы не обязаны его кормить. Не обязаны давать деньги. Не обязаны искать ему работу. Он взрослый. Пусть сам со всем справляется.
— Но как же…
— Галина Петровна, если человек действительно голодает, он найдет работу. Любую. Даже самую непрестижную. Потому что инстинкт самосохранения никто не отменял. А если Максим может себе позволить покупать айфоны и роллы, значит, он не голодает. Он манипулирует.
Она сидела, теребя в руках носовой платок.
— Я боюсь, что он совсем пропадет, — призналась она. — Что спьется или еще что…
— Тогда тем более нужно действовать сейчас. Пока не поздно. Пока он еще может взять себя в руки.
— Ты думаешь, получится?
Я задумалась.
— Честно? Не знаю. Но точно знаю, что по-старому — не получится никогда. Он так и будет жить от пособия к пособию, от мамы к жене, от жены к маме. И в пятьдесят лет окажется никому не нужным мужчиной без профессии, без денег, без целей. Это же не жизнь.
Галина Петровна медленно кивнула.
— Наверное, ты права. Наверное, я многое сделала не так…
— Вы любили его. Это не преступление. Но любовь не должна делать человека слабым.
Мы еще посидели молча. Потом я спросила:
— Чай будете?
Она удивленно посмотрела на меня, потом неуверенно кивнула. Я ушла на кухню, поставила чайник. Когда вернулась с двумя чашками, Галина Петровна вытирала глаза.
— Прости, что ворвалась к тебе так, — сказала она. — И за все, что наговорила. Максим каждый день звонит, жалуется, плачет… Я уже не знала, что думать.
— Он умеет манипулировать, — согласилась я. — Когда мы жили вместе, я тысячу раз поддавалась на жалость. «У меня депрессия, ты же не хочешь, чтобы мне стало хуже?» — и я снова брала на себя все. И депрессия почему-то магическим образом проходила, когда надо было идти с друзьями на футбол или за пивом.
— Значит, депрессии нет?
— Не знаю. Может, и есть. Но это не значит, что он не может лечиться и работать одновременно. Миллионы людей живут с депрессией и справляются. Ходят к психологу, пьют таблетки, борются. Но для этого нужно хотеть.
Галина Петровна пила чай маленькими глотками.
— Знаешь, а ведь я сама удивлялась иногда, — призналась она. — Как это он дома сидит, не работает, а тебе еще претензии предъявляет. Но я думала, что между мужем и женой — это их дело. Не мое.
— И было бы правильно не вмешиваться. Но вы вмешивались всегда на его стороне. Помните, как я один раз попросила вас не давать ему денег просто так, потому что он должен был начать искать работу? А вы сказали, что я жестокая жена, которая морит голодом мужа.
Она виновато опустила глаза.
— Я помню. Мне было стыдно тогда за эти слова, но я не могла себе признаться, что сын… что он такой.
— Он не плохой, — сказала я. — Он просто избалованный. И инфантильный. Но это можно изменить, если он сам захочет.
— А ты… Ты его еще любишь? — неожиданно спросила Галина Петровна.
Я задумалась. Странный вопрос. И странно, что я никогда не задавала его себе после развода.
— Нет, — честно ответила я. — Я устала. Слишком устала, чтобы любить. Может, когда-то снова полюблю, не знаю. Но точно не Максима. Потому что я любила того парня, которым он был десять лет назад. Амбициозного, веселого, с горящими глазами. А человек, которым он стал… Его я не люблю. И, честно говоря, даже не очень уважаю.
— Жестко.
— Честно, — поправила я. — И знаете что? Я вот тут иногда думаю — может, если бы я ушла раньше, не тянула эти восемь лет, он бы быстрее взялся за себя. Может, я ему только мешала, беря все на себя.
— Ты себя винишь?
— Иногда. Но потом вспоминаю, как мне было плохо, и понимаю, что сделала правильно. Пусть и поздновато.
Галина Петровна допила чай и встала.
— Пойду я. Спасибо, что не выгнала. И что объяснила все. Мне правда есть над чем подумать.
Я проводила ее до двери.
— Галина Петровна, — окликнула я ее уже на пороге. — Если вы действительно хотите ему помочь, не давайте денег просто так. Скажите, что готовы оплатить курсы переподготовки или помочь с резюме. Но просто деньги на жизнь — нет. Пусть зарабатывает сам.
Она кивнула.
— Попробую. Хотя он будет скандалить…
— Будет. Но это единственный способ.
Когда дверь закрылась, я прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. Все тело дрожало от эмоций. Я не ожидала такого разговора. Не ожидала, что Галина Петровна услышит меня.
Телефон завибрировал. Сообщение от Максима: «Зачем ты мою маму настраиваешь против меня? Она приехала злая, начала мне выговаривать про какие-то роллы. Это ты ей наплела небось. Всегда знал, что ты стерва».
Я посмотрела на сообщение и просто заблокировала номер. Хватит. Хватит объяснять, хватит оправдываться, хватит быть виноватой.
Через неделю Галина Петровна прислала мне сообщение. Коротко: «Спасибо. Сегодня Максим пошел на собеседование. Первый раз за два года. Я не дала ему денег на месяц вперед, как он просил. Сказала — только на курсы или на проезд на работу. Он орал, но потом смирился. Спасибо, что открыла глаза».
Я ответила: «Держитесь. Будет тяжело, но оно того стоит. Вы делаете правильно».
Прошло еще два месяца. Я как-то зашла в соцсети и увидела пост Максима. Фотография с рабочего места — офис, компьютер, чашка кофе. Подпись: «Первая зарплата на новой работе. Скромно, но честно заработано. Начал с джуниора, но это только начало».
Под постом был комментарий от Галины Петровны: «Горжусь тобой, сынок!»
Я улыбнулась и закрыла страницу. Возможно, все-таки что-то изменится. Возможно, Максим действительно повзрослеет. Но это уже не моя история.
Моя история была о том, как научиться говорить «нет». Как понять, что спасать можно только того, кто хочет спастись сам. И что иногда самая большая любовь — это отпустить и дать человеку самому разбираться со своими проблемами.
А еще — что я имею право на собственное счастье. Даже если кто-то считает меня за это эгоисткой.
Через полгода я случайно встретила Максима в торговом центре. Он выглядел… по-другому. Подтянутый, в деловом костюме, с какой-то уверенностью в движениях, которой раньше не было.
— Привет, — сказал он, останавливаясь. — Как дела?
— Нормально, — ответила я осторожно. — У тебя тоже, судя по всему?
— Да, работаю, — он улыбнулся, и в этой улыбке не было привычного недовольства. — Мидл-разработчик уже. Зарплата небольшая, но я расту. Снял однушку, переехал от мамы.
— Рада за тебя, — искренне сказала я.
— Знаешь, — он вдруг стал серьезным, — хотел сказать спасибо. За то, что ушла. Звучит странно, да? Но если бы не развод, я бы так и валялся на диване дальше. Ты была для меня как подушка безопасности. Слишком удобной.
Я не знала, что ответить.
— Прости, что был таким… неблагодарным мудаком, — продолжил он. — Я много об этом думал. Ходил к психологу, разбирался. Понял много чего про себя.
— Это хорошо. Правда хорошо.
— Мама рассказывала про ваш разговор тогда. Сначала я был в бешенстве. Думал, как ты смеешь. Но потом… Дошло. Я действительно паразитировал. На тебе, на маме. И винил всех вокруг, только не себя.
— Главное, что ты это понял.
— Ага. Хоть и пришлось ради этого остаться на макаронах на две недели, когда мама перестала давать мне деньги, — он усмехнулся. — Но это реально отрезвило. Пошел на первую попавшуюся работу, а потом уже искал что-то по специальности.
Мы постояли еще немного, обмениваясь дежурными фразами. Потом попрощались. Я смотрела ему вслед и чувствовала облегчение. Не за него даже, а за себя. Потому что я больше не чувствовала вины. Не чувствовала, что бросила его, предала, поступила эгоистично.
Я просто жила свою жизнь. А он — свою. И это было правильно.
Дома я заварила чай, села у окна и подумала о том, сколько женщин сейчас находятся в той же ситуации, что и я два года назад. Тянут на себе дом, семью, и думают, что это они недостаточно стараются. Что это они виноваты. Что если они уйдут, то предадут.
Но иногда уйти — это не предательство. Это самоспасение. И помощь, как ни странно. Потому что пока рядом есть тот, кто решит все проблемы, незачем меняться.
Я достала телефон и написала Галине Петровне: «Встретила сегодня Максима. Он хорошо выглядит. Вы молодец, что смогли устоять».
Ответ пришел быстро: «Это было самое тяжелое, что я делала в жизни. Но ты была права. Спасибо тебе. Я получила сына обратно. Настоящего».
Я улыбнулась и посмотрела в окно. Вечерело, включались огни в окнах соседних домов. Где-то там тоже были свои истории, свои драмы, свои счастливые концы и новые начала.
А у меня было тихо, спокойно и хорошо. И это было лучшее, что могло со мной случиться.
