— А где коньяк? У нас вчера закончился, — лениво протянул Артем, почесывая грудь под кашемировым халатом Вероники. Он даже не повернул головы в ее сторону, продолжая смотреть развлекательную программу, где полуодетые танцовщицы двигались под яркими софитами. Халат, который Вероника приобрела в Париже, сидел на нем нелепо, едва сходясь на округлом животе.
Вероника молча поставила на пол тяжелый чемодан. Двенадцать часов в пути, три пересадки, изматывающие переговоры, которые вытянули из нее все силы. Она мечтала только о горячей ванне и покое. Но покоя в ее квартире не было. Вместо него в нос ударил густой, тошнотворный запах. Смесь дешевого алкоголя, застоявшегося табачного дыма и чего-то приторного, напоминающего пролитый ликер. Она обвела гостиную тяжелым взглядом.
На ее стеклянном кофейном столике, который она натирала специальным средством каждое утро, громоздилась гора грязных тарелок с засохшими остатками еды. Пустые бутылки из-под пива и вина валялись прямо на дубовом паркете. Пара бокалов с темно-бордовыми разводами и следами губной помады стояли на аудиосистеме. В воздухе висела тонкая сизая дымка, а пепельница на подоконнике была переполнена так, что окурки вываливались на светлый подоконник. Но последней каплей, тем самым гвоздем, который вбили в крышку ее терпения, стало огромное, уродливое, багровое пятно на ее любимом бежевом ковре ручной работы. Пятно от красного вина, которое кто-то небрежно пытался затереть влажной салфеткой, только размазав грязь.
— Привет, сестренка! — из спальни выплыла Кристина. На ней была шелковая пижама Вероники, волосы спутаны, на лице следы вчерашнего макияжа. Она сладко зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Ты чего так рано? Мы думали, ты только к ужину.
Артем наконец оторвался от телевизора и одарил Веронику своей фирменной снисходительной ухмылкой.
— Вероник, ты бы хоть предупредила. Мы тут немного расслабились вчера. Друзей пригласили, посидели цивилизованно.
Цивилизованно. Это слово прозвучало как насмешка. Вероника чувствовала, как внутри нее закипает что-то темное и горячее. Год. Целый год она терпела это цивилизованно. Год она входила в собственную квартиру, как в чужой отель. Год она находила чужие вещи, выслушивала их бесконечные истории о том, что вот-вот найдется работа и скоро мы встанем на ноги. Год она смотрела, как они заказывают деликатесы на ее деньги, покупают себе новые гаджеты, пока она работает на износ, чтобы оплачивать эту самую квартиру, в которой они устроили притон.
— Уберите все это, — голос Вероники был на удивление спокойным, но в этой тишине звенел металл. Кристина фыркнула и пошла на кухню, демонстративно шаркая тапочками.
— Ой, ну чего ты начинаешь с порога? Уберем, конечно. Не переживай ты так за свои вещи. Подумаешь, ковер испачкали. Химчистка для чего придумана?
Артем согласно кивнул и добавил, повышая громкость на телевизоре:
— Точно. Вероник, не будь занудой. Мы же родственники.
Родственники. Это слово окончательно сорвало чеку. Вероника сделала шаг вперед, и ее каблуки гулко стукнули по паркету. Она посмотрела на Артема, нагло развалившегося в ее кресле, в ее халате, в ее доме. Потом перевела взгляд на сестру, которая достала из холодильника последнюю бутылку сока, принадлежавшую Веронике. Вся накопившаяся усталость и злость сжались в один тугой комок.
— Сколько можно? Вы с мужем попросились пожить на пару недель, а уже год ютитесь у меня и наслаждаетесь жизнью, не внося никакой платы! Покиньте мое жилище немедленно, бездельники!
Кристина замерла с бутылкой в руке, ее лицо вытянулось. Артем даже сел прямее, ленивая ухмылка сползла с его лица.
— Ты чего кричишь? — прошипела Кристина. — С ума сошла? Какие бездельники? Мы же не посторонние люди!
— Посторонние так себя не ведут! — отрезала Вероника, указывая рукой на разгром. — Посторонние хотя бы делают вид, что уважают хозяев! Вы превратили мой дом в помойку! Вы пользуетесь моими вещами, едите мою еду, живете за мой счет и даже не думаете извиниться!
— Да кому нужен твой дом! — взвилась Кристина. — Вечно ты со своими вещами носишься, как с писаной торбой! Коврик ей испортили! Да мы тебе новый купим!
— Купите? — Вероника горько рассмеялась. — На какие деньги, позволь спросить? На те, что вы клянчите у родителей, потому что Артем не может удержаться ни на одной работе дольше месяца? Или на те, что ты тратишь на наряды, вместо того чтобы откладывать на аренду жилья?
Артем поднялся с кресла, и кашемировый халат распахнулся, обнажая волосатый торс.
— А ну-ка полегче! Ты на мою жену не наезжай! И на меня тоже! Не твое дело, как мы живем!
— В моей квартире — мое! — отчеканила Вероника, глядя ему прямо в глаза. — И я сказала, что ваше проживание здесь окончено. У вас неделя, чтобы собрать свои пожитки и удалиться.
Кристина смотрела на сестру так, будто видела ее впервые. В ее глазах не было ни капли раскаяния, только холодная, расчетливая злость.
— Вот ты какая, значит, — процедила она. — Мы для тебя просто обуза. Я так и знала. Завидуешь просто, что у меня есть муж, любовь, а ты одна, как сова, со своими коврами и карьерой.
— Вон, — тихо, но твердо повторила Вероника, отворачиваясь от них. — Неделя. И чтобы духу вашего здесь не было.
Она развернулась и пошла в свою спальню, оставив их стоять посреди разгромленной гостиной. Она слышала, как Кристина что-то зашипела Артему, а потом раздались быстрые шаги. Дверь в их комнату хлопнула. А через минуту Вероника услышала до боли знакомый, плаксивый голос сестры, набиравший номер на телефоне: — Мамочка, привет… Ты не представляешь, что Вероника устроила… Она нас на улицу выгоняет…
Война началась. И Вероника знала, что главный бой еще впереди.
Вероника зашла в свою спальню — единственное место в квартире, которое еще напоминало островок порядка. Она сняла пиджак, аккуратно повесила его на спинку стула и села на край кровати. Голова гудела. Она слышала приглушенный бубнеж из комнаты сестры, а потом голос Кристины, искаженный наигранным страданием, просочился сквозь стену.
— Мамочка, ты не представляешь… Она просто с цепи сорвалась… Да, вот только вошла. Мы ее ждали, ужин приготовили… А она как фурия налетела! Кричит, что мы бездельники, что мы ей всю жизнь испортили… Нет, конечно, не было никакой вечеринки! Просто пара друзей зашла, мы тихо посидели. Бокал вина опрокинули, с кем не бывает? А она из-за какого-то ковра… Да, прямо на улицу! За неделю! Куда мы пойдем, мам? У нас же совсем нет денег, Артему зарплату задерживают… Она знает и специально это делает! Она просто хочет, чтобы мы унижались…
Вероника слушала эту виртуозную ложь и не чувствовала ничего, кроме холодной, отстраненной брезгливости. Ужин приготовили. Тихо посидели. Каждое слово было ядом, тщательно отмеренным для родительских ушей. Она знала свою сестру. Кристина с детства умела так выворачивать реальность, что черное становилось ослепительно белым, а виноватым всегда оказывался кто-то другой.
Из-за стены донесся шепот Артема: — Скажи ей про зависть. Про то, что она одна и злится на наше счастье. — И Кристина тут же послушно добавила в трубку:
— Мам, мне кажется, она просто завидует… Что я не одна, что Артем меня любит… А у нее никого нет, только работа ее дурацкая. Вот она и срывается на нас… Пожалуйста, поговори с ней! Она тебя послушает!
Через пять минут телефон Вероники, лежавший на тумбочке, зазвонил. На экране высветилось — Мама. Вероника глубоко вдохнула и ответила.
— Вероника, что у тебя происходит? — голос матери, Ларисы Викторовны, был напряжен до предела, без всякого намека на приветствие. — Кристина звонила вся в слезах, говорит, ты их выгоняешь!
— Добрый день, мама. Да, я попросила их освободить помещение, — ровно ответила Вероника.
— Попросила? Она сказала, ты устроила жуткий скандал и обозвала их последними словами! Как ты могла? Это же твоя родная сестра!
— Мама, они живут у меня год вместо двух недель. Они превратили мою квартиру в притон, — Вероника старалась говорить спокойно, излагая факты. — Они не работают, живут за мой счет и уничтожают мое имущество.
— Какой притон, что ты выдумываешь! — возмутилась Лариса Викторовна. — Подумаешь, ковер испачкали! Ты всегда была такой мелочной! Неужели какой-то ковер дороже родных людей? У них сейчас трудный период, ты должна помочь, а не добивать! Ты старшая, ты успешнее, на тебе больше ответственности!
Вероника молчала, слушая этот знакомый до боли речитатив. Не — давайте разберемся, что случилось, — а — ты должна. — Она всегда была должна. Должна была уступать Кристине игрушки в детстве, должна была помогать с уроками, должна была радоваться ее успехам и сочувствовать неудачам. Теперь она должна была содержать ее вместе с мужем.
— Моя ответственность заканчивается там, где начинается их наглость. Они взрослые люди. Пусть сами решают свои проблемы.
— Какая же ты стала черствая! — в голосе матери зазвучали стальные нотки. — Я тебя такой не воспитывала! Отец с тобой поговорит!
И она бросила трубку.
Не прошло и минуты, как телефон зазвонил снова. — Папа.
— Вероника, — прогремел в трубке бас Виктора Александровича. — Немедленно прекрати этот цирк.
— Я не понимаю, о чем ты, — устало произнесла Вероника.
— Ты прекрасно все понимаешь! Мать звонит мне, чуть ли не плачет. Ты решила семью разрушить? Сестру на улицу выставить? Я не для того вас растил, чтобы вы друг друга грызли.
— Пап, я просто хочу жить в своей квартире одна. Я имею на это право?
— Право она имеет! — рявкнул отец. — А про долг ты не забыла? Семейный долг! Помогать друг другу! Кристина — твоя кровь! А ты ее из-за денег и тряпок каких-то из дома гонишь!
— Из своего дома. И не из-за тряпок, а из-за того, что они сели мне на шею и свесили ноги!
— Хватит! — отрезал Виктор Александрович. — Я тебе сказал: оставь их в покое. Мы приедем завтра и поговорим. И пока мы не приедем, чтобы я от Кристины не слышал ни одной жалобы. Ты меня поняла?
Он не дождался ответа и повесил трубку. Вероника медленно опустила телефон. Она ожидала этого. Ожидала давления, обвинений, манипуляций. Но реальность превзошла все ожидания. Никто даже не попытался ее выслушать. Приговор был вынесен заочно.
Дверь ее спальни приоткрылась. На пороге стояли Кристина и Артем. На их лицах уже не было растерянности. Вместо нее там было торжество. Они слышали оба разговора.
— Ну что? — с ехидной ухмылкой спросила Кристина. — Поговорила с родителями? Поняла, что не на тех напала?
Артем стоял за ее спиной, сложив руки на груди, и смотрел на Веронику свысока, как нашкодивший школьник, за которого заступился директор.
— Мы, Вероник, никуда не поедем, — протянул он, наслаждаясь моментом. — Так что можешь расслабиться. Семья — это святое. Тебе родители еще раз это объяснят, если ты сама не догоняешь.
Они смотрели на нее с победным видом, уверенные, что битва выиграна. Они не понимали одного. Этот звонок от родителей не сломил Веронику. Наоборот. Он сжег последние мосты, последнюю ниточку родственной привязанности и надежды на понимание. Теперь это было не просто выселение нахлебников. Теперь это была война за себя. И она была готова идти до конца.
Ночь была долгой. Вероника почти не спала, прислушиваясь к тишине в квартире. Это была враждебная, напряженная тишина. Утром она вышла на кухню и застала идиллическую картину: Артем, в ее же халате, жарил яичницу на ее сковороде, используя ее оливковое масло, а Кристина, свежая и отдохнувшая, листала глянцевый журнал за столом, положив ноги на соседний стул. Они вели себя так, будто вчерашнего разговора не было. Будто они были не приживалами на грани выселения, а полноправными хозяевами, милостиво позволявшими ей жить с ними.
— О, проснулась, — бросил Артем через плечо, не отрываясь от плиты. — Будешь яичницу? Хотя нет, тут только на двоих осталось.
— Ты бы хоть в магазин сходила, холодильник пустой, — добавила Кристина, не поднимая глаз от журнала.
Вероника молча налила себе стакан воды. Спокойствие. Главное — спокойствие. Она больше не собиралась кричать и что-то доказывать. Она приняла решение, и теперь будет действовать. Она взяла свой ноутбук, села в уцелевшее кресло в гостиной, демонстративно отодвинув его от винного пятна на ковре, и начала работать. Она игнорировала их присутствие, их громкие разговоры, их смех. Она превратилась в холодную, вежливую соседку.
Родители, как и обещал отец, приехали ровно в полдень. Звонок в дверь прозвучал резко, как выстрел. Вероника пошла открывать. На пороге стояли отец, Виктор Александрович, с сурово сдвинутыми бровями, и мать, Лариса Викторовна, с поджатыми губами и красными от праведного гнева глазами.
— Мамочка, папочка! — Кристина вылетела из комнаты и тут же бросилась матери на шею, картинно всхлипывая. — Я так рада, что вы приехали! Она нас совсем замучила!
Артем вышел следом, пожал отцу руку и с видом оскорбленной добродетели произнес:
— Здравствуйте, Виктор Александрович. Не думал, что в нашей семье такое возможно.
Родители вошли в гостиную, и их взгляды скользнули по заваленному столу и бутылкам на полу. Отец нахмурился еще сильнее, но мать лишь крепче обняла Кристину.
— Бедная моя девочка, — запричитала она. — Ну ничего, мы сейчас со всем разберемся.
Они сели на диван, как трибунал. Вероника осталась стоять напротив.
— Вероника, я жду объяснений, — начал отец без предисловий, своим привычным командирским тоном. — Что это за выходки?
— Я уже все объяснила. Я хочу, чтобы Кристина и Артем съехали. Они живут здесь год, и я больше не могу и не хочу их содержать.
— Содержать? — всплеснула руками мать. — Да как у тебя язык поворачивается! Ты помогаешь родной сестре в трудную минуту! Это называется семья!
— Семья — это когда есть взаимное уважение, — спокойно возразила Вероника. — Посмотрите вокруг. Вы считаете, это уважение к моему дому? К моему труду?
— Ой, ну началось! Дом, труд! — передразнила ее Кристина, вытирая несуществующие слезы. — У тебя кроме денег и вещей ничего святого нет!
— Тихо! — рявкнул отец. — Вероника, это все мелочи жизни. Беспорядок можно убрать, ковер почистить. Человеческие отношения важнее. Твоя сестра и ее муж — твоя семья. И они будут жить здесь, пока не встанут на ноги. Это мое решение.
Он посмотрел на нее так, будто она все еще была пятнадцатилетней девочкой, которую можно было отчитать и заставить. Но что-то изменилось. Вероника встретила его взгляд без страха.
— Папа, это моя квартира. И решение здесь принимаю я, — сказала она тихо, но отчетливо.
— Что?! — отец побагровел. — Ты мне, отцу, перечить вздумала? Да я!..
— Виктор, успокойся, — вмешалась мать, но тут же повернулась к Веронике. — Дочка, одумайся. Ты же ломаешь семью. Ты нас всех опозоришь! Что люди скажут?
— Мне все равно, что скажут люди, — твердо произнесла Вероника. — Я хочу жить своей жизнью в своем доме. И я не позволю больше никому сидеть у меня на шее. Я дала им неделю. Этот срок остается в силе.
Повисла тяжелая тишина. Кристина смотрела на сестру с откровенной ненавистью. Артем скрестил руки на груди, на его лице застыла презрительная усмешка. Он был уверен, что сейчас отец найдет нужные слова, чтобы сломать ее упрямство.
— Значит так, — процедил Виктор Александрович, поднимаясь. — Либо ты сейчас же извиняешься перед сестрой и мы забываем этот дурацкий разговор, либо…
— Либо что? — спросила Вероника, поднимая подбородок. — Ты вычеркнешь меня из завещания? Лишишь наследства? Папа, я уже давно сама себя обеспечиваю. Мне от вас ничего не нужно. Кроме одного — чтобы вы уважали мои личные границы.
Это был удар ниже пояса. Отец замер, не находясь с ответом.
— Хорошо, — после долгой паузы наконец произнесла Вероника, обводя их всех холодным взглядом. — Видимо, по-хорошему мы не договоримся. Тогда придется по-плохому. Сегодня утром я консультировалась с юристом.
При слове — юрист — лица у всех изменились. Усмешка сползла с лица Артема. Кристина перестала хныкать и уставилась на сестру широко раскрытыми глазами.
— Он мне объяснил, что, поскольку они здесь не прописаны и не имеют договора аренды, их нахождение в моей квартире является незаконным. Если они не съедут добровольно в указанный срок, я имею полное право вызвать полицию и выставить их вещи на лестничную клетку. Это называется — самоуправство, — и за это им может грозить административный штраф. Так что выбор за вами. Либо вы уходите по-человечески, либо с участковым.
Она говорила спокойно и уверенно, каждое слово падало в тишину, как камень. Она видела, как в глазах отца гнев сменяется растерянностью, а в глазах матери — страхом. Они привыкли к ее уступчивости, к ее готовности жертвовать собой. Но они не были готовы к тому, что их послушная, ответственная старшая дочь вдруг отрастила стальной позвоночник и научилась читать законы.
Слово — полиция — повисло в воздухе, впитывая в себя остатки кислорода. Наступила мертвая тишина, густая и тяжелая, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Отец смотрел на Веронику так, словно видел ее впервые в жизни — не свою послушную старшую дочь, а чужого, непроницаемого человека со стальным стержнем внутри. Мать прижала руку ко рту, ее глаза наполнились неподдельным ужасом. Позор. Вызов полиции в собственную семью — это был тот уровень позора, который Лариса Викторовна не могла себе даже представить.
Артем первым отвел взгляд. Он, как прагматичный хищник, понял, что кормушка закрылась. В его глазах не было злости, только холодный расчет. Игра окончена, нужно искать новое теплое место. А вот Кристина, казалось, вот-вот взорвется. Ее лицо исказилось от ярости, которую она больше не пыталась прикрыть слезами.
— Ах ты… — прошипела она, делая шаг вперед, но отец остановил ее, положив тяжелую руку на плечо.
— Хватит, Кристина, — сказал он глухо. Голос его был лишен привычных командирских ноток. В нем звучала горечь поражения. Он посмотрел на Веронику в последний раз, и в его взгляде она прочла все: обиду, непонимание и холодное, окончательное отчуждение. Он не пытался больше спорить. Он не стал кричать. Он просто принял ее решение как свершившийся факт, как предательство.
— Собирайте вещи, — бросил он, не глядя ни на кого конкретно. Затем повернулся к жене. — Лариса, пойдем в машину. Ждем на улице.
Он развернулся и вышел, не сказав больше ни слова. Мать, бросив на Веронику взгляд, полный укора и разочарования, покорно пошла за ним. Дверь за ними тихо закрылась, отрезая путь к отступлению.
В гостиной остались только трое. Кристина смотрела на сестру с чистой, незамутненной ненавистью.
— Я никогда тебе этого не прощу, — выплюнула она. — Ты не сестра мне больше. Надеюсь, ты сдохнешь в одиночестве в своей шикарной квартире, обнимая свой идиотский ковер.
— Собирай вещи, Крис, — устало повторила Вероника, не желая вступать в последнюю перепалку.
— Да пошла ты! — взвизгнула Кристина и скрылась в своей комнате.
Артем пожал плечами и с неожиданной деловитостью тоже направился собираться. Следующий час прошел в атмосфере гробового молчания, прерываемого лишь звуками спешных сборов: скрипом ящиков, шуршанием пакетов, резким стуком брошенных на пол предметов. Вероника сидела в кресле и просто ждала. Она не помогала, не мешала, не говорила ни слова. Она была наблюдателем на похоронах своей прежней семьи.
Наконец они вышли, нагруженные сумками и чемоданами. Артем проследовал к выходу молча, стараясь не встречаться с ней взглядом. Кристина остановилась в дверях.
— Можешь родителям больше не звонить. У них теперь только одна дочь, — сказала она и захлопнула за собой дверь с такой силой, что в серванте звякнула посуда.
И все. Тишина.
Вероника сидела неподвижно еще минут десять, вслушиваясь в эту новую, абсолютную тишину. Она была оглушительной. Не было больше звука телевизора, чужого смеха, шарканья тапочек. Только тиканье часов на стене. Медленно, словно боясь спугнуть это ощущение, она встала.
Она прошлась по своей квартире. Гостиная выглядела так, будто через нее прошел ураган. Гора грязной посуды, пустые бутылки, переполненная пепельница. И в центре всего — уродливое багровое пятно на ее любимом ковре. Но теперь, глядя на этот хаос, Вероника не чувствовала гнева. Она чувствовала облегчение. Это были руины поля боя, на котором она одержала победу. Тяжелую, горькую, но свою.
Она знала, что заплатила за эту победу высокую цену. Возможно, она навсегда потеряла семью. Родители не простят ей такого унижения. Сестра будет ненавидеть ее до конца жизни. Она осталась одна. Но, стоя посреди этого разгрома, вдыхая застоявшийся воздух, она впервые за долгое время не чувствовала себя одинокой. Она чувствовала себя целой.
Вероника подошла к окну и широко распахнула его. В комнату ворвался свежий вечерний воздух, прохладный и чистый. Он начал вытеснять густой запах сигарет и пролитого вина. Она смотрела на огни города, на снующие внизу машины, на спешащих по своим делам людей. Каждый из них жил своей жизнью, со своими проблемами и радостями. И она тоже. Наконец-то она будет жить своей.
Она обернулась и посмотрела на винное пятно. Завтра она вызовет химчистку. Или, может быть, просто свернет этот ковер и купит новый. А может, оставит все как есть. Как шрам, как напоминание о том дне, когда она перестала быть удобной и послушной. О дне, когда она выбрала себя.
Она медленно пошла на кухню, взяла большой мусорный пакет и, не спеша, начала собирать пустые бутылки. Работа предстояла долгая. Но впервые за этот год уборка в собственном доме не казалась ей каторгой. Это был ритуал. Ритуал очищения и возвращения своего пространства. Своего дома. Своей жизни.
