— Завещание твоей матери? Да ты с ума сошла, какое ещё завещание! — крик свекрови разнёсся по всей квартире.
Я стояла у окна и смотрела, как за стеклом медленно падает снег. Крупными хлопьями. Красиво. А в комнате было душно. От злости. От обиды. От непонимания.
— Галина Петровна, это воля моей мамы была — сказала я спокойно. Хотя внутри всё кипело.
— Воля! — передразнила свекровь. — Да какая может быть воля у покойницы! Она же не в своём уме была последние годы!
Вот тут я развернулась. Резко. Как солдат на плацу.
— Моя мама была в полном здравии, когда составляла завещание. У меня есть справка от психиатра.
— Справка! — свекровь махнула рукой. — Да эти справки за деньги кто угодно напишет!
Антон, мой муж, сидел на диване. Молчал. Как всегда молчал, когда его мать начинала скандалить. Трус. Или просто уставший от вечных конфликтов.
— Антош, ну скажи ей! — Галина Петровна повернулась к сыну. — Скажи, что это неправильно! Мы же семья! А она прячет от нас наследство!
— Я ничего не прячу — возразила я. — Просто это моё. Личное. От мамы.
— Личное! В семье не может быть ничего личного!
Я посмотрела на свекровь. На её лицо, красное от возмущения. На глаза, горящие жадностью. И поняла — она никогда не поймёт.
Три года назад умерла моя мама. Тихо. Во сне. Сердце остановилось. А за месяц до этого она вызвала нотариуса. И оставила мне всё. Дачу под Звенигородом. Небольшую, но уютную. С садом. С баней. С прудом рядом.
И вот теперь, когда документы наконец оформлены, свекровь узнала. Случайно. Увидела письмо из Росреестра.
— Так что там? — не унималась Галина Петровна. — Что тебе досталось?
— Дача — ответила я коротко.
— Дача?! Какая дача? Где?
— Под Звенигородом.
Свекровь присела на стул. Тяжело. Как мешок с картошкой.
— Звенигород… Это же элитное направление! Там участки по десять миллионов стоят!
— Не по десять — поправила я. — По пятнадцать. Если с домом.
Тишина. Даже часы, казалось, перестали тикать.
— Пятнадцать… миллионов? — прошептала свекровь.
— Примерно.
— И ты молчала?!
— А что я должна была кричать на каждом углу?
Антон поднял голову. Посмотрел на меня странно. Как будто видел впервые.
— Таня, а почему ты мне не сказала? — спросил он.
— Ты не спрашивал.
— Но я же твой муж!
— И что? Это меняет что-то?
Он встал с дивана. Подошёл ко мне. Взял за руки.
— Тань, мы же вместе уже пять лет. У нас общий быт, общие планы…
— Общие? — я высвободила руки. — Какие именно общие? Когда ты покупал новый компьютер за двести тысяч, ты со мной советовался?
— Это для работы было!
— А когда записался на курсы программирования за триста тысяч?
— Это инвестиция в будущее!
— В чьё будущее, Антон? В наше или в твоё?
Он замолчал. А Галина Петровна снова завелась:
— Да что вы спорите! Надо продать эту дачу и купить квартиру побольше! Вам же нужно пространство для детей!
Дети. Вот она о чём. Уже три года свекровь требует внуков. А я не тороплюсь. Потому что знаю — родишь ребёнка, и всё. Привязана навсегда.
— Мы не будем продавать дачу — сказала я твёрдо.
— Это ещё почему? — возмутилась свекровь.
— Потому что это память о маме. И потому что это моё.
— Твоё! — Галина Петровна вскочила со стула. — А как же семья? Как же общее благо?
— А где было это общее благо, когда маме нужна была операция? — я почувствовала, как горло сжимается от слёз. — Где вы были, когда я одна сидела с ней в больнице? Когда продавала свои украшения, чтобы оплатить лечение?
— Мы же не знали… — пробормотал Антон.
— Не знали? Я же говорила! Просила помочь! А ты что ответил? «У мамы юбилей, надо подарок купить достойный».
— Это было важно…
— Важнее, чем жизнь моей матери?
Молчание. Тяжёлое. Как камень.
— Знаете что — я взяла сумку, — я поеду на дачу. Проветрю дом. Посмотрю, что там с садом.
— Одна поедешь? — спросил Антон.
— Одна.
— Но там же холодно! Февраль на дворе!
— Там есть печка. Натоплю.
Я направилась к двери. Но Галина Петровна преградила путь:
— Татьяна, давай поговорим спокойно. Как взрослые люди.
— Давайте — я остановилась.
— Понимаешь, у Антоши есть планы. Он хочет открыть свой бизнес. IT-стартап. Но нужны деньги на начальный капитал.
Вот оно. Истинное лицо. Не о семье она печётся. О деньгах.
— И вы решили, что я должна продать мамину дачу и дать денег на стартап?
— Не дать, а инвестировать! — поправила свекровь. — Это же выгодно! Антоша талантливый программист!
— Талантливый — согласилась я. — Но бизнесмен из него никакой.
— Откуда ты знаешь? — обиделся муж.
— Оттуда, что ты уже два раза пытался. И оба раза прогорел.
— Это был опыт!
— Дорогой опыт. Твои родители квартиру заложили, чтобы долги покрыть.
Галина Петровна поморщилась. Неприятное воспоминание.
— Это было давно — сказала она. — Сейчас всё будет иначе.
— Не будет — я обошла свекровь и вышла в прихожую. — Потому что я не дам ни копейки.
— Жадина! — крикнула мне вслед Галина Петровна. — Вот увидишь, тебе это боком выйдет!
Я обернулась:
— Что выйдет боком? То, что я храню память о матери? Или то, что не даю вам разбазарить её наследство?
— Ты разрушаешь семью!
— Нет, Галина Петровна. Это вы её разрушаете. Своей жадностью.
И я ушла. Хлопнув дверью.
Дорога до Звенигорода заняла два часа. Пробки. Снегопад. Но я не торопилась. Включила музыку. Ту, что любила мама. Шансон восьмидесятых.
Дача встретила меня тишиной. И холодом. Дом выстыл. Но я быстро растопила печку. Нашла мамины пледы. Укуталась.
Села в кресло у окна. То самое, где мама любила сидеть с книжкой. И заплакала. Впервые за три года. По-настоящему.
Телефон звонил. Антон. Потом свекровь. Я не отвечала. Что говорить?
Вечером, когда дом прогрелся, я прошлась по комнатам. Всё осталось как при маме. Её вещи. Её книги. Её фотографии.
На комоде стояла наша с ней фотография. Последняя. За месяц до смерти. Мама улыбается. Худенькая. Но глаза живые.
— Прости, мам — прошептала я. — Прости, что так вышло.
Будто в ответ, за окном ухнула сова. Мама всегда говорила — это к перемене.
Утром проснулась от стука в дверь. Открыла. На пороге Антон. С сумкой.
— Можно войти? — спросил он.
— Входи.
Он прошёл в дом. Огляделся.
— Красиво тут — сказал. — Уютно.
— Мама старалась.
Мы сели на кухне. Я заварила чай. Мамин. С чабрецом.
— Тань — начал Антон, — я думал всю ночь.
— И?
— И понял, что мама не права. И я не прав.
Я молчала. Ждала продолжения.
— Это твоё наследство. Твоя память. И я не имею права требовать.
— А твоя мать?
— Мать… — он вздохнул. — С ней сложно. Она всю жизнь считает, что всё вокруг должно принадлежать нашей семье.
— И ты так думаешь?
— Думал. Но ты права. У каждого должно быть что-то своё. Личное.
Я посмотрела на него. На его усталое лицо. На покрасневшие глаза. Не спал, видимо.
— Антон, а ты любишь меня? — спросила вдруг.
Он поднял голову. Удивлённо.
— Конечно люблю! Как ты можешь спрашивать?
— А почему тогда всегда молчишь, когда твоя мать на меня нападает?
Он опустил глаза:
— Боюсь, наверное. Она же мать. Вырастила меня одна. Всем пожертвовала.
— И теперь требует платы за эту жертву?
— Выходит, что так.
Мы пили чай. Молча. За окном снова пошёл снег.
— Знаешь — сказал вдруг Антон, — а может, нам сюда переехать?
— На дачу? Зимой?
— А почему нет? Тут до города час езды. Зато свой дом. Сад. Простор.
— А твоя мама?
— Мама пусть живёт в своей квартире. А мы — в своём доме.
Я посмотрела на него внимательно:
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. Я устал от её контроля. От вечных скандалов. Хочу жить своей жизнью.
— А как же стартап?
— Забудь. Я нашёл удалённую работу. В американской компании. Зарплата в долларах.
— Правда?
— Правда. Контракт уже подписал.
Вот это поворот. Я не ожидала.
— И ты готов жить здесь? В маминой даче?
— Если ты разрешишь.
Я встала. Подошла к окну. За стеклом был сад. Заснеженный. Красивый. Мамин сад.
— Знаешь что — сказала я, — давай попробуем. Но с условием.
— Каким?
— Дача остаётся оформленной на меня. И твоя мать сюда не ездит.
— Согласен — кивнул Антон. — На оба условия.
И мы остались. В тот же день. Антон съездил за вещами. Самыми необходимыми. А Галине Петровне сказал, что уезжает в командировку. На месяц.
Врал, конечно. Но иначе она бы не отпустила.
Первая неделя была странной. Мы учились жить вдвоём. По-настоящему вдвоём. Без свекрови. Без её советов, упрёков, требований.
Оказалось, Антон умеет готовить. И любит это делать. А я — нет. Зато я умею топить печь. И колоть дрова. Мама научила.
По вечерам мы сидели у камина. Читали. Разговаривали. О чём угодно. О книгах, фильмах, планах. Но не о его матери. Эта тема была под запретом.
Через две недели Галина Петровна всё узнала. Приехала. Без предупреждения.
— Как вы могли! — кричала она с порога. — Бросить меня одну! Сбежать в эту развалюху!
— Мама, это не развалюха — спокойно сказал Антон. — Это наш дом.
— Ваш?! Это же её дом! Её матери!
— И теперь наш — твёрдо сказал он. — Мы здесь живём.
Свекровь смотрела на сына как на предателя:
— Она тебя околдовала! Заманила сюда!
— Никто меня не заманивал. Я сам принял решение.
— Но как же я? Я же одна останусь!
— У тебя есть квартира. Есть подруги. Есть дачные соседи.
— Но нет сына!
— Сын есть. Просто он теперь живёт отдельно.
Галина Петровна заплакала. Театрально. С причитаниями.
— Я всю жизнь тебе отдала! Всю жизнь! А ты…
— Мам — Антон обнял её, — я благодарен тебе за всё. Но мне тридцать пять лет. Пора жить своей жизнью.
— С этой… с этой жадиной?
— С моей женой — поправил он.
Свекровь посмотрела на меня. Зло. С ненавистью.
— Ты у меня сына отняла!
— Нет, Галина Петровна — ответила я спокойно. — Я его освободила.
— От родной матери?!
— От токсичных отношений.
Она хотела что-то ответить. Но Антон её остановил:
— Мам, поезжай домой. Успокойся. Потом поговорим.
— Нет! Я не уеду, пока вы не вернётесь!
— Тогда оставайся — он пожал плечами. — Но мы всё равно никуда не поедем.
И мы ушли в дом. Оставив свекровь на морозе.
Она простояла час. Потом уехала. Хлопнув калиткой так, что снег с деревьев осыпался.
Вечером Антон сказал:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что не сдалась. За то, что боролась. За нас.
— Я боролась не за нас — призналась я. — Я боролась за себя. За право быть собой.
— И правильно делала.
Мы сидели у камина. В тепле. В тишине. В своём доме.
— Знаешь — сказал вдруг Антон, — а твоя мама была мудрой женщиной.
— Почему?
— Она оставила тебе не просто дачу. Она оставила тебе свободу.
Я кивнула. Да, мама всегда знала, что делает.
За окном выла вьюга. А в доме было тепло. И спокойно. И правильно.
Прошёл месяц. Галина Петровна больше не приезжала. Только звонила. Антону. Жаловалась на здоровье, одиночество, предательство.
Он слушал. Кивал. Но не велся на манипуляции.
— Она привыкнет — говорил он. — Рано или поздно привыкнет.
А я думала о маме. О том, как она, наверное, радуется там, наверху. Что её дача стала нашим домом. Настоящим домом.
Весной мы посадили сад. Новые яблони. Груши. Вишни. К старым, маминым.
Соседи приходили знакомиться. Пожилая пара, Михаил Сергеевич и Елена Ивановна. Милые люди.
— Ваша мама была замечательной женщиной — сказала Елена Ивановна. — Мы очень по ней скучаем.
— Спасибо — я чуть не расплакалась.
— Она всегда говорила, что вы приедете — добавил Михаил Сергеевич. — Что вы полюбите это место так же, как она.
И мама оказалась права. Я полюбила. Каждое дерево. Каждый куст. Каждый уголок этого дома.
Летом приехала Галина Петровна. Неожиданно. С пирогами.
— Я подумала… — начала она с порога. — Может, я была не права.
Мы с Антоном переглянулись.
— Проходите — сказала я. — Чай будете?
Она вошла. Осторожно. Как в чужой дом.
Мы сели в беседке. Той, что Антон построил весной.
— Красиво у вас — признала свекровь.
— Стараемся.
Она помолчала. Потом сказала:
— Татьяна, я хочу извиниться.
Я чуть чаем не подавилась.
— За что?
— За всё. За жадность. За грубость. За то, что лезла не в своё дело.
Я молчала. Не знала, что ответить.
— Я поняла — продолжила Галина Петровна, — что чуть не потеряла сына. Из-за своей глупости.
— Мам… — начал Антон.
— Нет, дай мне сказать — она подняла руку. — Я всю жизнь думала, что семья — это когда всё общее. Но теперь понимаю — семья это когда уважают границы друг друга.
Мудрые слова. Неожиданные от неё.
— Вы простите меня? — спросила свекровь.
Я посмотрела на Антона. Он кивнул.
— Прощаем — сказала я. — Но с условием.
— Каким?
— Больше никаких разговоров о наследстве. О деньгах. О том, кому что принадлежит.
— Согласна — кивнула Галина Петровна. — Полностью согласна.
И мы выпили чай. Втроём. Мирно.
С тех пор прошло полгода. Свекровь приезжает раз в месяц. В гости. С пирогами или вареньем. Не лезет с советами. Не требует. Не скандалит.
А мы живём. В мамином доме. Который стал нашим. По-настоящему нашим.
Недавно я нашла мамин дневник. В нём была запись, сделанная за неделю до смерти:
«Танюша станет счастливой в этом доме. Я знаю. Чувствую. Здесь она обретёт себя. И настоящую семью. Ту, где её будут ценить. Не за деньги. За неё саму.»
Мама, как всегда, оказалась права.
