«Ты бесполезная, толку от тебя никакого», — эти слова мужа стали для меня последней каплей. Раньше я бы расплакалась, но в этот раз я лишь молча улыбнулась. Он привык к моим слезам и не догадывался, что мое спокойствие — часть плана. Сегодня вечером, когда в гостях будет его обожаемая мамочка и друзья, я собиралась показать им всем его истинное лицо. Его ждал такой публичный позор, от которого он уже никогда не отмоется.
***
Кухня, залитая теплым вечерним светом, должна была быть местом уюта и семейного тепла. Но для Натальи она уже давно превратилась в поле боя, где она раз за разом проигрывала. Сегодняшний вечер не стал исключением. Игорь, ее муж, ворвался в квартиру как ураган, швырнул портфель на стул и с порога начал свой ежедневный ритуал поиска недостатков. Его взгляд хищно пробежался по столу и остановился на тарелке с ужином.
— Опять твоя картошка? — голос его сочился неприкрытым презрением. — Ты вообще умеешь готовить что-то, кроме этого? Я весь день пашу как проклятый, чтобы прийти домой и снова давиться этой безвкусной жратвой?
Наталья сжалась. Она стояла у плиты, помешивая суп на завтра, и плечи ее невольно поползли вверх. Она потратила два часа на этот ужин. Готовила его любимые котлеты, сделала сложный салат. Картофельное пюре было нежным, воздушным, именно таким, как он просил когда-то давно, в самом начале их совместной жизни.
— Игорь, я старалась, — тихо проговорила она, не поворачиваясь. — Там еще котлеты, салат…
— Старалась она! — он издевательски фыркнул, подходя ближе. От него пахло дорогим парфюмом и чем-то еще, чужим и неприятным — запахом его другой, успешной жизни, в которую ей не было входа. — Где ты старалась? В своем офисе, перекладывая бумажки за три копейки? Твое «старание» — это позор для меня. У всех мужиков жены как жены, дома порядок, ужин из трех блюд, выглядят как королевы. А на тебя посмотреть страшно. Уставшая, замученная. Кому ты вообще нужна, кроме меня?
Слова били наотмашь, каждое — как пощечина. Он стоял так близко, что она чувствовала его горячее дыхание на своем затылке. Ей хотелось закричать, запустить в него этой кастрюлей с супом, высказать все, что накопилось за эти пять лет унижений. Но она знала, что будет дальше. Он назовет ее истеричкой, скажет, что она сама его провоцирует, а потом уйдет, хлопнув дверью, чтобы вернуться под утро, как ни в чем не бывало. А ей останется только плакать в подушку и собирать себя по осколкам.
Но сегодня что-то сломалось. Когда он, так и не притронувшись к ужину, брезгливо отодвинул тарелку и ушел в комнату смотреть телевизор, Наталья не заплакала. Она выключила плиту и медленно повернулась. Ее отражение в темном стекле духовки показало бледное лицо с огромными, пустыми глазами. Слезы высохли, не успев начаться. На их месте родилось что-то холодное, твердое и острое, как осколок льда. Ярость? Нет, это было нечто иное. Решимость.
Она поняла, что кричать бесполезно. Спорить — бессмысленно. Доказывать что-то человеку, который давно вынес ей приговор, — глупо. Он наслаждался ее слезами, ее болью, ее бессилием. Это питало его эго. Значит, нужно лишить его этой подпитки. Она больше не будет кричать. Она будет молчать. Но ее молчание станет оглушительным. В ее голове, еще туманной от обиды, начала зарождаться идея. Дикая, дерзкая, пугающая. Идея о мести, которая будет подана холодной. Мести через молчание.
***
Следующие несколько дней Наталья жила как в тумане. Днем она механически выполняла свою работу в небольшом проектном бюро, а вечерами, возвращаясь домой, превращалась в актрису. Она научилась встречать Игоря с вежливой, отстраненной улыбкой. Она больше не спрашивала, как прошел его день, не пыталась завязать разговор. Она просто ставила перед ним ужин и молча садилась напротив. Сначала он был озадачен.
— Что, язык проглотила? — язвил он. — Обиделась, принцесса?
Наталья лишь пожимала плечами и продолжала есть. Его это бесило еще больше. Он начинал кричать, сыпать оскорблениями, но теперь они отскакивали от нее, как горох от стены. Она смотрела на него пустым, ничего не выражающим взглядом, и это сводило его с ума. Он не получал привычной реакции — слез, оправданий, ответных криков. Он орал в пустоту.
Ночами, когда Игорь засыпал, Наталья открывала ноутбук. Она часами изучала сайты с миниатюрными камерами. Шпионские гаджеты, замаскированные под зарядные устройства, ручки, часы, датчики дыма. Ей нужно было что-то незаметное, с хорошим качеством звука и возможностью долгой записи. Руки ее дрожали, когда она оформляла заказ на маленькую черную коробочку, выглядевшую как обычный USB-адаптер для розетки. Сердце колотилось так, что казалось, Игорь вот-вот проснется от этого стука. «Что я делаю? — проносилось в голове. — Это же незаконно, подло…» Но потом она вспоминала его слова, его презрительный взгляд, и решимость возвращалась. Он не оставил ей другого выбора. Он сам превратил их дом не в крепость, а в тюрьму.
Посылка пришла через три дня в пункт выдачи. Наталья забрала ее во время обеденного перерыва, спрятав маленькую коробочку на дно сумки. Весь оставшийся день она чувствовала ее вес, как будто несла бомбу. Вечером, дождавшись, когда Игорь уйдет в душ, она дрожащими руками распаковала покупку. Камера была крошечной. Она вставила ее в розетку за телевизором в гостиной — идеальное место. Оттуда просматривалась вся комната, включая диван, где Игорь любил сидеть вечерами.
Первая запись была проверкой. Игорь вышел из душа, плюхнулся на диван и включил футбол. Он позвонил своему другу, Семёну. И Наталья, стоявшая на кухне, услышала, как изменился его голос. Он стал вальяжным, добродушным.
— Да, Семён, привет! Как дела? Да вот, сижу, отдыхаю. Жена ужином накормила, суетится что-то на кухне, молодец моя… Да, в субботу? Конечно, приходите! Мама еще будет. Наташка что-нибудь испечет вкусненькое, она у меня мастерица.
Наталья замерла, прислонившись к дверному косяку. Лицемерие. Густое, липкое, отвратительное лицемерие. Она тихо прошла в спальню, подключилась к камере через приложение на телефоне и нажала на «стоп». Потом включила запись. Качество звука было безупречным. Она слышала каждое его слово, каждый смешок. Это было ее оружие. Тихое и смертоносное. И она была готова его использовать.
***
Начался самый сложный этап — сбор доказательств. Каждый вечер превращался для Натальи в мучительное испытание воли. Она включала запись, как только Игорь переступал порог, и выключала, когда они расходились по разным комнатам на ночь. Она стала молчаливой тенью в собственном доме. Ее спокойствие и непроницаемость выводили Игоря из себя. Он больше не мог сдерживаться, и его тирады становились все более изощренными и жестокими.
— Посмотри на себя в зеркало! — кричал он однажды вечером, когда она просто читала книгу на диване. — Ты же в мышь серую превратилась. Ни огня, ни жизни. Я прихожу домой, а тут сидит это унылое создание. Я из-за тебя с друзьями встречаться перестал, стыдно тебя людям показывать.
Камера в розетке бесстрастно фиксировала каждое слово. Наталья медленно перевернула страницу, даже не подняв на него глаз. Внутри все сжималось от боли, но снаружи она оставалась ледяной статуей. Он ждал реакции, любой, но, не получив ее, в ярости ударил кулаком по столу и ушел курить на балкон. Наталья выдохнула. Еще одна запись в копилку.
В другой раз он придрался к тому, что она купила не тот йогурт. Этого хватило для получасового монолога о ее никчемности.
— Ты даже элементарного запомнить не можешь! Безмозглая курица! Как ты вообще на своей работе держишься? Наверное, так же, как и все делаешь — через одно место. Уверен, тебя там терпят только из жалости. Ты ноль, понимаешь? Абсолютный ноль. И если бы не я, ты бы сейчас полы мыла где-нибудь в супермаркете.
Он говорил это спокойно, почти буднично, что было еще страшнее. Это не был гнев. Это было его искреннее убеждение. Наталья смотрела на него, и впервые за долгое время не чувствовала ни страха, ни обиды. Только холодное, отстраненное любопытство, как у энтомолога, изучающего отвратительное насекомое.
За неделю она собрала несколько часов записей. Вечерами, когда Игорь засыпал, она надевала наушники и переслушивала их. Это было пыткой. Она заново переживала каждое унижение, каждую колкость. Но теперь это была другая боль. Это была боль хирурга, который делает надрез, чтобы удалить опухоль. Она методично вырезала самые яркие, самые унизительные фрагменты и склеивала их в один аудиофайл. Получалась квинтэссенция ее семейной жизни. Двадцать минут чистого, незамутненного яда.
Она смотрела на иконку этого файла на рабочем столе. «Игорь.mp3». Так просто. Вся ее боль, все ее слезы, все ее разрушенные надежды были заключены в этом маленьком файле. Она чувствовала себя хранительницей страшной тайны. Это была ее ноша, но это была и ее сила. Она знала, что скоро наступит день, когда она сможет сбросить эту ношу. И этот день приближался.
***
Суббота, о которой говорил Игорь, приближалась неумолимо. Он был в приподнятом настроении всю неделю. Предстоящая встреча с друзьями и матерью была для него возможностью блеснуть, показать себя с лучшей стороны — успешный мужчина, заботливый сын, любящий муж. Он даже стал немного мягче с Натальей, видимо, чтобы подготовить ее к роли «идеальной жены».
— Наташ, ты же испечешь свой фирменный пирог? — спросил он в среду вечером, подойдя к ней сзади и даже приобняв за плечи. — Мама его обожает. И Семён с Леной тоже.
Наталья вздрогнула от его прикосновения. Оно показалось ей липким, фальшивым. Она медленно кивнула, не поворачивая головы.
— Да, испеку.
— Вот и умница, — он поцеловал ее в макушку и отошел, довольный собой. Он не заметил, как напряглась ее спина, как сжались ее кулаки. Он видел только то, что хотел видеть — покорную, тихую жену.
В пятницу вечером он принес домой дорогие продукты, бутылку французского вина и огромный букет ее любимых цветов. Он вручил их ей с широкой улыбкой.
— Это тебе, любимая. Чтобы было настроение на завтра. Хочу, чтобы все прошло идеально.
Наталья приняла цветы. Их аромат был густым и сладким, но для нее он пах лицемерием. Она поставила их в вазу, и ее руки не дрожали. Внутри царил ледяной штиль. План созрел окончательно. Гостиная. Телевизор с функцией подключения к телефону. Друзья. И главное — его мать, Людмила Ивановна.
Людмила Ивановна была женщиной властной. Она боготворила своего сына и считала, что ему досталась «неплохая, но слишком простая» жена. Она всегда была с Натальей вежлива, но за этой вежливостью сквозило легкое пренебрежение. Она видела в Наталье лишь приложение к своему гениальному Игорю. И именно ее мнение было для Игоря самым важным. Удар должен был прийтись и по нему, и по его идеальному образу в глазах матери.
Весь вечер пятницы Наталья провела на кухне. Она готовила. Не потому, что так сказал Игорь, а потому, что это помогало ей сосредоточиться. Она резала овощи для салата ровными, выверенными движениями. Она замешивала тесто для пирога, и ее руки работали уверенно и четко. Каждый жест был частью большого, продуманного спектакля, премьера которого была назначена на завтра.
Когда Игорь заснул, Наталья еще раз проверила все. Камера работала. Файл с записью был на телефоне. Она подключила телефон к телевизору, чтобы убедиться, что все совместимо. На экране появилось меню ее смартфона. Она нашла аудиофайл, задержала на нем палец, но не нажала. Еще не время. Она выключила телевизор и пошла спать. Впервые за много месяцев она заснула сразу, без слез и тяжелых мыслей. Она заснула сном человека, который точно знает, что будет делать завтра.
***
В субботу днем дом наполнился суетой и фальшивым весельем. Наталья двигалась по квартире как хорошо отлаженный механизм. На ней было простое, но элегантное платье. Волосы уложены, на лице — легкий макияж и тень вежливой улыбки. Она была идеальной хозяйкой.
Первой приехала Людмила Ивановна. Она с порога окинула Наталью оценивающим взглядом и удовлетворенно хмыкнула.
— Выглядишь хорошо, Наташенька. И пахнет как вкусно! Мой Игорек не ошибся в тебе.
Игорь, сияя от гордости, обнял мать, а потом и жену.
— Мам, я же говорил! Наташа у меня — золото! Все успевает: и работать, и дом в порядке держать.
Наталья почувствовала, как его рука на ее талии сжимается чуть сильнее, чем нужно, — приказ играть свою роль хорошо. Она улыбнулась еще шире. «Играй, Игорь, играй, — подумала она. — Сегодня твой бенефис».
Вскоре подошли и друзья — Семён с женой Леной. Шумные, веселые, они принесли с собой бутылку коньяка. Гостиная наполнилась смехом, разговорами. Игорь был в центре внимания. Он травил анекдоты, рассказывал об успехах на работе, о новой машине, которую собирался купить. Он был душой компании, щедрым, остроумным и обаятельным.
— Тебе так повезло с ним, Наташка, — шепнула ей Лена, когда они на минутку остались на кухне. — Как за каменной стеной. На руках носит, наверное?
Наталья посмотрела на подругу и лишь загадочно улыбнулась.
— Не жалуюсь.
Они сели за стол. Стол ломился от еды. Тот самый фирменный пирог стоял в центре, источая умопомрачительный аромат. Игорь поднял первый тост.
— За мою семью! За мою прекрасную жену, которая создала всю эту красоту, и за мою любимую маму! Я самый счастливый человек на свете!
Все зааплодировали. Людмила Ивановна смотрела на сына с обожанием. Семён похлопал Игоря по плечу. Наталья подняла бокал вместе со всеми. Вино показалось ей горьким. Она смотрела на мужа поверх своего бокала и видела только актера на сцене. Талантливого, убедительного актера. Но она была единственным зрителем, который читал сценарий и знал, чем закончится этот спектакль.
Она ела, улыбалась, кивала, участвовала в разговоре. Но внутри нее была звенящая тишина. Она ждала. Ждала подходящего момента, когда все будут максимально расслаблены, когда атмосфера достигнет пика благодушия и восхищения ее «идеальным» мужем. На кресле неподалеку, лежал телефон. Заряженный на сто процентов. Готовый к действию. Это было затишье. Глубокое, напряженное затишье перед идеальным штормом.
***
Вечер достиг своей высшей точки. Гости были сыты, довольны и немного пьяны. Разговор тек лениво и благодушно. Игорь, развалившись на диване и обнимая мать, рассказывал очередную байку с работы, где он, конечно же, вышел победителем.
— …И вот тогда я ему и говорю: «Ты, парень, не на того нарвался!» Он и сдулся сразу. В бизнесе, знаете ли, надо иметь характер, — самодовольно заключил он под одобрительный гул Семёна.
— Золотые слова, сынок! — поддакнула Людмила Ивановна. — Весь в отца. Настоящий мужчина. Наташе с тобой очень повезло.
Это был тот самый момент. Апогей лицемерия. Наталья медленно поднялась из-за стола, привлекая к себе всеобщее внимание.
— Простите, я вас прерву на минутку, — ее голос прозвучал на удивление ровно и спокойно. — Мы недавно ездили на дачу, я сделала несколько красивых фотографий. Хотите, покажу? Я могу вывести на телевизор.
— О, давай, конечно! — оживилась Лена. — Люблю ваши фотки смотреть!
Игорь лениво махнул рукой:
— Давай, покажи, какая у нас дача красивая.
Никто ничего не заподозрил. Наталья подошла к телевизору, взяла со столика пульт, взяла в руки телефон, ее пальцы на мгновение замерли над экраном. Сердце сделало оглушительный кульбит, но лицо оставалось непроницаемым. Она что-то нажала в телефоне, и экран телевизора, до этого показывавший какой-то музыкальный канал, погас, став черным.
— Ой, что-то не то нажала, — с легким замешательством сказала она. — Сейчас, секундочку…
И в этот момент из динамиков телевизора, установленных на полную громкость, раздался до боли знакомый голос. Голос Игоря. Но это был не тот бархатный, вальяжный тон, который все слышали весь вечер. Это был резкий, злобный, пропитанный ядом голос.
«…Ты даже элементарного запомнить не можешь! Безмозглая курица! Как ты вообще на своей работе держишься? Уверен, тебя там терпят только из жалости…»
В комнате повисла оглушительная тишина. Все замерли. Семён опустил вилку, которая так и не донесла до рта кусок пирога. Лена широко раскрыла глаза, прикрыв рот рукой. Людмила Ивановна медленно повернула голову от телевизора к сыну, и на ее лице застыло недоумение.
А запись продолжалась.
«…Посмотри на себя в зеркало! Ты же в мышь серую превратилась. Ни огня, ни жизни. Я из-за тебя с друзьями встречаться перестал, стыдно тебя людям показывать…»
Игорь вскочил. Его лицо за секунду сменило несколько цветов — от красного до мертвенно-белого.
— Что это? Что за… Наташа, выключи это немедленно!
Но Наталья не двигалась. Она стояла у телевизора, сложив руки на груди, и смотрела прямо на него. Ее молчание было страшнее любого крика. А голос из динамиков добивал его, срывая все маски.
«…Ты ноль, понимаешь? Абсолютный ноль. И если бы не я, ты бы сейчас полы мыла где-нибудь в супермаркете. Кому ты вообще нужна, кроме меня?»
Последняя фраза прозвучала как приговор. Запись закончилась. В наступившей тишине было слышно, как тяжело дышит Игорь. Взгляды всех присутствующих были прикованы к нему. Но это были уже не восхищенные взгляды. Это были взгляды, полные шока, брезгливости и осуждения. Спектакль окончился. Занавес.
***
Тишина в комнате стала густой, вязкой, почти физически ощутимой. Казалось, она длилась вечность. Первой ее нарушила Лена. Она тихонько тронула мужа за рукав, и Семён, словно очнувшись от транса, неловко поднялся.
— Нам, пожалуй, пора, — пробормотал он, не глядя на Игоря. — Спасибо за вечер, Наташа.
Он буквально вытащил за собой оцепеневшую жену. Они ушли быстро, по-английски, не прощаясь с хозяином дома. Их уход стал сигналом. В комнате остались только трое: Наталья, Игорь и его мать.
Игорь, тяжело дыша, медленно повернулся к жене. В его глазах полыхала ярость, смешанная с паникой и унижением.
— Ты… Ты что наделала, дрянь? — прошипел он, делая шаг к ней.
— Стой, где стоишь, — раздался холодный, чужой голос. Это была Людмила Ивановна. Она медленно поднялась с дивана, и в ее осанке больше не было ни капли материнской гордости. Только сталь. Она подошла и встала между сыном и Натальей.
— Это правда? — спросила она, глядя сыну прямо в глаза. — Все это… ты говорил ей?
— Мама, это провокация! Она все вырезала, смонтировала! Она меня спровоцировала! — закричал Игорь, его голос срывался на фальцет.
Людмила Ивановна смотрела на него долго, изучающе. А потом с ее лица сошло всякое выражение.
— Я слышала твои интонации, сынок. Их не подделаешь. Я тебя родила, я тебя знаю. Помолчи. Просто помолчи, не позорься еще больше.
Она повернулась к Наталье. В ее взгляде больше не было пренебрежения. Там было что-то новое — смесь уважения, стыда и, возможно, даже сочувствия.
— Прости меня, Наташа. Прости, что я вырастила такого… человека.
После этих слов она взяла свою сумку и, не взглянув больше на сына, направилась к выходу. У самой двери она остановилась и тихо добавила: «Не жди меня в гости. И не звони». Дверь за ней закрылась.
Игорь остался один на один с Натальей. Он смотрел на нее, и в его глазах больше не было гнева. Только опустошение и страх. Страх потерять все — не жену, нет, а свой статус, уважение матери, друзей, свой выстроенный мирок.
— Зачем? — выдохнул он.
Наталья впервые за весь вечер посмотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд был спокойным и холодным, как зимнее небо.
— Я хотела, чтобы они услышали. Не мои жалобы, не мои слезы. А твои слова. Я хотела, чтобы ты хоть раз почувствовал то, что я чувствовала каждый день. Стыд.
Она развернулась и пошла в спальню. Он не остановил ее. Через десять минут она вышла с небольшим чемоданом, который собрала еще вчера. Она молча прошла мимо него, застывшего посреди гостиной, как памятник собственному позору. Надела пальто, взяла ключи.
Уже стоя в дверях, она обернулась. Он все так же стоял на месте, растерянный и сломленный.
— Ты спрашивал, кому я нужна, кроме тебя, — сказала она тихо, но каждое слово звенело в тишине. — Теперь я хочу это выяснить. Сама.
Она вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел, обрывающий ее прошлую жизнь. Она спускалась по лестнице, и с каждой ступенькой ей становилось легче дышать. На улице ее встретил прохладный ночной воздух. Она сделала глубокий вдох. Впервые за долгие годы это был воздух свободы.
