Вера стояла у кухонной раковины и терла тарелку уже минуту. Одну и ту же. Руки двигались сами собой, а голова была забита вчерашним разговором.
— Куда опять собираешься? — спросила она Генку.
— По делам, — буркнул он, не поднимая глаз от телефона.
— Какие дела в воскресенье?
— Важные.
И ушел. Хлопнул дверью так, что соседи наверняка услышали. А она осталась с этим противным чувством в груди. Будто что-то не так. Будто он врет.
Тарелка выскользнула из рук и звякнула о дно раковины. Вера вздрогнула. Ну что с ней такое? Сорок лет замужем, а ведет себя как дурочка какая-то. Подозревает мужа непонятно в чем.
Но телефонные разговоры… Они стали какими-то шепотными. Генка уходил в спальню, закрывал дверь. А раньше болтал на кухне, при ней. О работе, о друзьях. Теперь — тишина.
— Хватит, — сказала она вслух. — Хватит себя накручивать.
Вытерла руки о полотенце и пошла в гостиную. По телевизору показывали какую-то ерунду. Переключила канал. Еще ерунду. Выключила совсем.
В квартире стояла тишина. Такая плотная, что уши заложило. Вера посмотрела на часы — только два. До вечера еще куча времени. А делать нечего.
Может, прибраться в кабинете? Генка вечно раскидывает там бумаги. Ворчит потом, что ничего не может найти. А сам порядок навести не может.
Вера толкнула дверь кабинета. Действительно, на столе лежала куча документов. Папки, какие-то справки, ручки валялись. Она начала складывать бумаги в стопки.
Вот счет за свет. Вот старые налоговые. А это что?
Рука замерла над листом бумаги. Вера прочитала заголовок еще раз. Потом еще раз.
«Договор дарения жилого помещения.»
Сердце екнуло. Она подняла документ, приблизила к глазам. Может, показалось? Может, это какой-то старый договор на дачу?
Нет. Адрес был их. Их квартира. Трехкомнатная, на Садовой, где они прожили тридцать лет.
Дарить… кому?
Вера перевернула страницу. Имя получателя было напечатано крупными буквами: «Смирнова Наталья Викторовна.»
— Кто такая Смирнова? — прошептала Вера.
Руки тряслись. Она положила договор на стол и уставилась на него. Будто он сейчас исчезнет. Будто это глюк какой-то.
Но бумага лежала. Живая, настоящая. С печатями, подписями. Генкина подпись внизу — размашистая, знакомая.
Вера схватила следующий лист. Справка о стоимости квартиры. Потом еще один — выписка из реестра собственников.
Все документы были свежие. Датированы прошлой неделей.
— Он что… — Вера села на стул. — Он что, с ума сошел?
Подарить квартиру какой-то Смирновой? А она где жить будет? На улице?
Вера перечитала договор еще раз. Медленно, по слогам. Может, она что-то не так поняла? Может, это не то, что она думает?
Нет. Все было понятно. Генка собирался отдать их жилье чужой женщине. Без ее ведома. За ее спиной.
Дверь хлопнула в прихожей.
— Верк, я дома! — крикнул Генка.
Вера быстро сложила документы в стопку. Сердце колотилось так громко, что казалось, его слышно во всем доме. Она встала, разгладила юбку.
— Иду, — позвала она.
Голос звучал нормально. Спокойно. Хотя внутри все горело.
Генка стоял в прихожей и стягивал куртку. Обычный, привычный. Седые волосы растрепались, щеки красные от холода.
— Как дела? — спросил он, вешая куртку на крючок.
— Нормально, — ответила Вера. — Убиралась.
— Молодец. А я к Петровичу ездил. Помнишь Петровича?
Вера кивнула. Не помнила никакого Петровича. Но сейчас это не важно.
— Ген, а кто такая Смирнова Наталья Викторовна?
Он замер. Ботинок наполовину снятый повис у него в руке.
— Какая Смирнова?
— Ну не знаю. Просто фамилия в голову пришла.
— Откуда бы ей взяться? — Генка поставил ботинок на полку. — Иди чай ставь, замерз я.
Но в кухню пошел медленно. И в затылке у него появилось красное пятно. Верный признак — Генка нервничает.
За чаем Вера молчала. Смотрела, как он дует на кружку, как жует печенье. Сорок лет вместе, а теперь сидит напротив чужой человек.
— Что молчишь? — спросил он.
— Думаю.
— О чем?
— О жизни.
Генка хмыкнул и включил телевизор. Новости. Политика. Он уставился в экран, будто там показывали что-то невероятно важное.
Вера ушла в спальню и закрыла дверь. Достала телефон, набрала номер дочки.
— Алло, мам? — Ленка говорила быстро, как всегда. — Что случилось?
— Лен, а ты знаешь Смирнову Наталью Викторовну?
— Какую Смирнову? Мам, ты чего?
— Да так, просто…
— Мам, я на работе. Перезвоню вечером, ладно?
Гудки. Вера положила телефон на тумбочку. Ленка не знает. Значит, не родственница какая-то дальняя.
А кто тогда?
Вера вернулась в кабинет. Генка все еще сидел на кухне, телевизор работал. Она тихонько прикрыла дверь и снова взяла документы.
Смирнова Наталья Викторовна, 1979 года рождения. Молодая значит. Сорок четыре года всего.
Вера открыла ящик стола. Может, там еще что-то есть? Ручки, скрепки, старые чеки… А вот телефонная книжка Генкина. Потрепанная, в кожаной обложке.
Она пролистала страницы. «П» — Петров, Попов, Прохоров. «С» — Сидоров, Степанов… Смирнова!
«Смирнова Н.В. — 8-916-…» — и номер телефона.
Рука сама потянулась к телефону. Набрать? Узнать, кто это? Что за женщина получает в подарок чужую квартиру?
Нет. Пока нет. Сначала нужно все выяснить.
Вера спрятала телефонную книжку обратно и достала еще одну папку. Банковские выписки. Она никогда не лезла в финансы — Генка сам все решал. «Ты в цифрах не разбираешься», — говорил он. И она соглашалась.
А зря.
По выписке было видно — деньги переводились регулярно. Каждый месяц по двадцать тысяч. Получатель — «Смирнова Н.В.»
— Двадцать тысяч… — прошептала Вера. — Каждый месяц…
Это же полгода их пенсии! На что они жили тогда? На что покупали продукты, лекарства?
А она думала, что денег мало из-за кризиса.
— Верк! — крикнул Генка из кухни. — Ты где?
— Иду!
Вера быстро сложила все документы и вышла. Генка стоял у окна, курил. Хотя бросил три года назад.
— Откуда сигареты? — спросила она.
— Купил. Нервы что-то…
— Что с нервами?
Он затянулся и посмотрел на нее долгим взглядом.
— Верк, нам нужно поговорить.
— О чем?
— О будущем.
Сердце екнуло. Сейчас он все расскажет. Про Смирнову, про квартиру, про деньги.
— Говори.
— Я думаю… — Генка помял сигарету в пепельнице. — Я думаю, нам стоит разъехаться.
— Разъехаться? — Вера уставилась на него. — Это как?
— Ну… — Генка избегал ее взгляда. — Мы стареем. Надоели друг другу. Так бывает.
— Сорок лет вместе, а теперь надоели?
— Не кричи.
— Я не кричу! — Вера повысила голос. — Я спрашиваю! Куда это ты собрался разъехаться?
— Найду что-нибудь. Однушку какую-нибудь.
— А я?
— И ты найдешь.
— На что? На какие деньги?
Генка промолчал. Закурил новую сигарету.
— На какие деньги, я спрашиваю? — Вера подошла ближе. — Если ты каждый месяц двадцать тысяч своей Смирновой переводишь!
Лицо у него стало белым. Пепел с сигареты упал на пол.
— Ты что… ты рылась в моих бумагах?
— А ты квартиру дарить собрался! Моему ведома!
— Это не твоя квартира!
— Как не моя? Я здесь тридцать лет живу!
— Оформлена она на меня! — Генка встал, стал высоким и злым. — На меня! Понимаешь?
— Понимаю, — Вера тоже встала. — Понимаю, что ты сволочь.
— Не ругайся.
— А как мне не ругаться? Ты меня на улицу хочешь выставить! Ради какой-то бабы!
— Не бабы, а…
— А кого?
Генка замолчал. Курил и смотрел в окно.
— Кого, я спрашиваю?
— Неважно.
— Для меня важно!
— Верк, не создавай сцен.
— Я сцены создаю? — Вера засмеялась. — Ты квартиру чужой тетке дарить хочешь, а я сцены создаю?
— Она не чужая.
— А кто?
— Это сложно объяснить.
— Попробуй.
Генка потушил сигарету. Прошел по кухне туда-сюда. Остановился.
— У меня есть… обязательства.
— Какие обязательства?
— Финансовые.
— К этой Смирновой?
— Да.
— Какие финансовые обязательства могут быть к посторонней женщине?
— Она не посторонняя.
— А кто?
— Верк, хватит допрашивать.
— Не хватит! — Вера стукнула кулаком по столу. — Не хватит! Говори, кто она!
— Мать моей дочери, — выдохнул Генка.
Тишина. Даже телевизор, кажется, замолчал.
— Чего? — прошептала Вера.
— У меня есть дочь. От Наташи. Ей девятнадцать.
— У тебя есть дочь?
— Есть.
— Девятнадцать лет?
— Да.
Вера села на стул. Ноги подкосились.
— Девятнадцать лет у тебя есть дочь, а я не знала?
— Не знала.
— Двадцать лет ты врал мне?
— Не врал. Просто не говорил.
— А деньги?
— Алименты.
— Алименты… — Вера покачала головой. — А квартира зачем?
— Наташа болеет. Рак. Дочке нужно где-то жить.
— А я?
— А ты что?
— Мне где жить?
— Найдешь где-нибудь.
— Где-нибудь…
Вера встала. Пошла в спальню. Достала телефон и набрала номер.
— Алло? — ответил женский голос.
— Это юридическая консультация?
— Да.
— Мне нужен адвокат. Муж хочет подарить нашу квартиру любовнице.
— Квартира в совместной собственности?
— Не знаю. На него оформлена.
— Когда куплена?
— Тридцать лет назад. В браке.
— Тогда это совместная собственность. Без вашего согласия он не может ее подарить.
— А если уже оформил документы?
— Можно оспорить. Приходите завтра в десять.
— Приду.
Вера положила трубку. Генка стоял в дверях.
— С кем это ты говорила?
— С адвокатом.
— Зачем?
— Узнавала, можно ли остановить твое дарение.
— И что?
— Можно.
Лицо у Генки стало совсем белым.
— Верк, не делай глупостей.
— Не делай глупостей — это ты мне? — Вера засмеялась. — Ты двадцать лет содержал любовницу на мои деньги, а мне говоришь не делать глупостей?
— Это не любовница.
— А кто?
— Мать моего ребенка.
— Одно другому не мешает.
Адвокат оказался молодой женщиной с короткими волосами и быстрой речью.
— Документы принесли? — спросила она.
Вера выложила на стол всю папку. Договор дарения, банковские выписки, справки.
— Понятно, — адвокат пролистала бумаги. — Дарение можно остановить. Подаем заявление в суд. Квартира куплена в браке — значит, ваша доля там есть.
— А если он уже все оформил?
— Тогда признаем сделку недействительной. У вас хорошие шансы.
— Сколько это стоит?
— Пятьдесят тысяч. За все.
Вера помолчала. Пятьдесят тысяч — это много. Но выбора нет.
— Делайте.
Домой она вернулась к обеду. Генка сидел на кухне и пил водку.
— Подала? — спросил он.
— Подала.
— Зря.
— Почему зря?
— Наташа умрет. Девочка останется одна.
— А я должна остаться на улице?
— Ты еще поживешь. А у нее рак.
— Это не мои проблемы, Ген.
— Жестокая ты.
— А ты добрый? Двадцать лет врал, деньги воровал. Очень добрый.
Генка налил еще рюмку.
— Не пей, — сказала Вера.
— Не указывай.
— Тогда уходи отсюда.
— Это мой дом.
— И мой тоже.
Он встал, пошел в спальню. Через полчаса вышел с сумкой.
— Ухожу к Наташе.
— Иди.
— Если передумаешь — звони.
— Не передумаю.
Дверь хлопнула. Вера осталась одна.
Три недели тянулись долго. Генка не звонил. Ленка приезжала каждый день, поддерживала.
— Мам, ты правильно делаешь, — говорила она. — Он тебя обманывал всю жизнь.
— Может, я зря? Девочка-то ни в чем не виновата.
— А ты в чем виновата? Ты что, должна за чужие грехи расплачиваться?
Адвокат звонила регулярно. Дело продвигалось хорошо. Генка не являлся на заседания, документы не подавал.
— Он сдался, — сказала адвокат. — Скоро получите решение суда.
В четверг утром позвонил сам Генка.
— Верк, можно увидеться?
— Зачем?
— Поговорить надо.
Встретились в кафе рядом с домом. Генка выглядел плохо — похудел, осунулся.
— Наташа умерла, — сказал он сразу.
— Соболезную.
— Девочка теперь одна совсем.
— У нее родственники есть?
— Нет. Только я.
Вера помолчала. Потом спросила:
— И что ты хочешь?
— Оставь половину квартиры ей. Половину.
— Зачем?
— Она дочь моя.
— А я тебе кто?
— Жена.
— Сорок лет жена. А она — дочь девятнадцать лет. Считай сам, кто важнее.
Генка опустил голову.
— Я понимаю, что виноват.
— Понимаешь — это хорошо.
— Прости меня.
— Поздно прощать. Надо было раньше думать.
— Можем начать сначала?
— Не можем.
— Почему?
— Потому что доверие не склеишь. Как разбитую чашку.
Генка встал, положил на стол деньги за кофе.
— Жди повестку, — сказал он. — Буду подавать на развод.
— Подавай.
Через месяц пришло решение суда. Квартира осталась за Верой. Дарение признали недействительным.
В тот же день она переменила замки.
Ленка помогла переставить мебель, выбросить Генкины вещи.
— Как себя чувствуешь? — спросила дочка.
— Хорошо, — ответила Вера. — Впервые за много лет — хорошо.
— Не жалеешь?
— О чем жалеть? О том, что защитила себя?
— А о нем не жалеешь?
Вера посмотрела в окно. Там, во дворе, играли дети. Смеялись, бегали. Жизнь продолжалась.
— Жалею, — сказала она. — Жалею о сорока потраченных годах. Но исправить это нельзя. А вот будущее — можно.
Вечером Вера села в кресло с чаем и включила телевизор. Своего телевизора, в своей квартире. Которая теперь точно принадлежала только ей.
Было тихо и спокойно. Впервые за долгие месяцы — совсем спокойно.
