Лиля стояла в прихожей. Держала в руках старый дорожный чемодан — тот самый, коричневый, потёртый по углам. Советский ещё. Крепкие. На всю жизнь покупали.
А может, не на всю.
Руки у неё даже не дрожали. Обычно в таких ситуациях — трясёт, колотит, слёзы градом… А тут — спокойствие. Такое ледяное, будто она всю жизнь к этому моменту готовилась.
Валерий ключи в замке повернул — как всегда: раз-два, щелчок. Дверь открыл. И замер.
— Лиль? — он чемодан увидел первым делом. — Ты что, куда-то собралась?
Она головой покачала. Медленно так. И улыбнулась. Знаете, как улыбаются люди, которые больше не собираются врать? Вот именно так.
— Не я, Валер. Это ты собрался. Тебе такие смс давно пишут, что уже пора.
И тут он понял. Эсэмэска та проклятая. «Жду тебя сегодня, как вчера договаривались. Целую. Твоя О.» Ольга, значит.
Лиля чемодан на пол поставила. Аккуратно так. Бережно. Будто не просто вещи в нём лежали, а целая жизнь. Которая закончилась.
— Лиль, послушай.
— Я уже наслушалась. Тридцать лет слушала.
Голос у неё ровный. Даже страшно как-то от этого ровного голоса. Когда женщина кричит — это понятно. Истерика, эмоции, можно потерпеть, переждать. А когда вот так спокойно говорит — всё. Приехали.
— Там твои рубашки. Носки. Бритва. — Она по пунктам перечисляет, как список покупок в магазине.
Валерий стоял и не знал, что сказать. А что тут скажешь? «Это не то, что ты думаешь»? Так это именно то. «Я её не люблю»? Так и Лилю, получается, тоже не очень.
— Лиль, — он к ней шаг сделал.
— Не надо. — Она руку подняла. — Не надо ничего объяснять. Я всё понимаю. Понимаю и знаешь что? Даже благодарна немного.
— За что?! — он не выдержал, голос сорвался.
— За то, что решение за меня принял. Я бы сама никогда не решилась. Всё терпела бы. До конца. До пенсии нашей, до внуков. А теперь не надо.
И тут — самое страшное. Она заплакала. Но не навзрыд, не в голос. Тихо так. Слёзы по щекам катятся, а она даже не вытирает.
— Вот тебе чемодан — и катись к своей крале!
Сказала — и в комнату ушла. Дверь за собой закрыла. Не хлопнула — закрыла. Ключ повернула.
А Валерий стоял в прихожей. С чемоданом. И думал: «Вот так, значит, заканчивается семейная жизнь».
Одним чемоданом. И одной эсэмэской.
Первые три дня он провёл у брата. Спал на раскладушке, слушал нравоучения невестки о том, что «в их возрасте уже пора бы мозги включить». В их возрасте! Да что она понимает? Что знает о том, как вдруг просыпаешься и понимаешь — жизнь прошла мимо?
— Валерий Иванович, — сказала ему коллега в понедельник, когда они стояли у кофемашины в офисе. — Вы такой потерянный какой-то.
И он рассказал. Не знаю почему — может, потому что она слушала без осуждения. Без этих бабских охов и ахов. Просто слушала.
— Знаете что? — произнесла она, помешивая сахар в кружке. — А может, оно и к лучшему?
— Как это — к лучшему?! — взорвался он. — Тридцать лет брака!
— Именно! Тридцать лет вы жили по инерции. А теперь… — она пожала плечами. — Теперь у вас есть шанс понять, чего вы на самом деле хотите.
Чего он хотел на самом деле?
Хороший вопрос.
Хотел ли он вернуться к Лиле? Просить прощения, стоя на коленях? Обещать, что больше никогда?
А ведь ничего такого и не было! Ну да, переписывался с Ольгой. Ну да, встречались пару раз выпить кофе. И что? Разве это измена?
«Конечно, измена», — честно признался он сам себе, лёжа в четверг на той же невыносимой раскладушке.
Когда это началось? Когда Лиля перестала быть женщиной? А стала только той, которая готовит борщ, стирает носки и спрашивает: «Как дела на работе?» — не слушая ответа?
А может, это он сам виноват? Может, это он перестал видеть в ней женщину?
— Звони жене, — сказал брат в пятницу утром. — Хватит дурака валять.
— А что говорить?
— Что сердце велит.
Интересно, а что оно вообще велит? И есть ли оно ещё, это сердце, или давно уже заменилось привычкой?
Через две недели Валерий вернулся.
Лиля увидела его из окна — стоит у подъезда, курит, нервно поглядывает на их этаж.
Она не спешила открывать дверь. Пусть постоит. Пусть подумает.
А сама заварила себе чай — не спеша, обдуманно. Села у окна и стала наблюдать. Интересно же — что дальше будет делать её бывший муж?
Валерий покурил, покурил. Потом решился. Поднялся.
Звонок в дверь прозвучал робко. Как-то просительно.
— Лиль? — голос за дверью. — Это я.
— Знаю, что ты, — спокойно ответила она. — Чего хочешь?
— Поговорить.
— О чём?
Пауза. Он явно не ожидал такой встречи.
— Можно войти?
— А зачем?
— Лиль, ну что за детский сад! Открой, я объясню всё.
И тут Лилю прорвало. Не злостью — нет. Прорвало ясностью. Кристальной, режущей ясностью того, что происходит.
— Детский сад? — переспросила она через дверь. — Это когда я тридцать лет терпела твои загулы, твоё хамство, твоё равнодушие — это был детский сад?
— Лиля.
— Или когда ты с кралей своей в ресторанчиках сидел, пока я дома пельмени тебе лепила — это тоже детский сад?
Тишина.
— Откуда ты знаешь про ресторан? — тихо спросил он.
Лиля усмехнулась. А ведь и правда — откуда? Просто знала. Женщина всегда знает.
— А это важно? — спросила она. — Важно то, что ты был там. С ней. А дома говорил, что задерживаешься на работе.
Валерий привалился к двери. Она слышала, как он дышит.
— Лиль, я могу всё объяснить.
— Не надо.
— Как не надо?!
— А так. Не интересно мне больше. Понимаешь? Совсем не интересно.
Она встала, подошла к двери поближе. Говорила тихо, но он слышал каждое слово:
— Знаешь, что я поняла за эти две недели? Я поняла, как это — жить для себя. Встать утром и не думать: «А придет ли сегодня он к ужину?» Лечь спать и не ждать, когда ключ повернется. Не вздрагивать от сигналов смс, которые приходят тебе по ночам.
— Лиля, да что ты говоришь. Мы же семья…
— Были семьёй. А теперь… — она улыбнулась. Впервые за много лет улыбнулась по-настоящему. — А теперь я просто Лиля.
— Ты с ума сошла!
— Возможно. А может, наоборот — рассудок обрела.
Валерий заколотил в дверь кулаком:
— Лиля! Открой немедленно! Мы должны поговорить!
— Должны? — переспросила она. — А кто сказал, что должны? Ты? Так ты уже свой выбор сделал. Две недели назад.
— Да бросил я её! — закричал он. — Понимаешь? Бросил! Сказал, что у меня семья, что я был дурак!
Лиля прислонилась к двери спиной. Закрыла глаза.
— И что я должна? Радоваться? Благодарить за то, что выбрал меня из двух зол?
— Лиль.
— Знаешь, чем ты меня больше всего обидел? — продолжала она. — Не изменой даже. А тем, что думал — я стерплю. Что никуда не денусь. Что буду сидеть, ждать, пока ты наиграешься.
Тишина на лестничной площадке.
— Лиля, ты не можешь так просто… перечеркнуть всё!
А она улыбнулась. Широко, светло.
— Могу, — сказала. — Оказывается, могу.
Она услышала, как он опустился на ступеньки. Сидит, значит. Переваривает.
— И что теперь? — спросил он тихо.
— А теперь ты идёшь к адвокату, — ответила Лиля. — Оформляем развод. Квартиру продаём, делим пополам. И живём дальше. Отдельно.
— А если я не хочу?
Лиля подумала. Да, а если не хочет?
— Тогда я сама подам, — сказала она. — Результат тот же, только времени больше потратим.
Валерий встал. Долго стоял у двери.
— Знаешь, — сказал он наконец, — я думал, ты будешь драться за семью.
— А я подумала — а за что драться? — спокойно ответила она. — За право терпеть? За возможность закрывать глаза на измены? За честь готовить завтрак человеку, который меня не уважает?
Пауза.
— Не за что драться, Валер. Совсем не за что.
Она услышала шаги. Он спускался по лестнице — медленно, тяжело.
А Лиля осталась стоять у двери и думать: «Вот и всё. Тридцать лет… и всё.»
И знаете что? Было легко. Невероятно, потрясающе легко.
Как будто огромный камень свалился с души.
Год спустя Лиля стояла в очереди в банке — получать проценты с депозита. С депозита! Кто бы мог подумать, что у неё когда-нибудь будут собственные деньги. Не семейные, не общие — свои.
Половина от проданной квартиры. Валерий, конечно, сопротивлялся, адвокатов нанимал, права качал. Но закон есть закон — всё поровну.
— Лилия Петровна? — окликнула её знакомая из клуба скандинавской ходьбы. — А я вас и не узнала! Вы так похорошели!
И правда. Лиля взглянула на своё отражение в стеклянной двери банка — и удивилась сама себе.
Волосы подстрижены модно, лёгкий макияж, новое пальто… А главное — осанка. Прямая спина, поднятая голова. Походка уверенной женщины, которой есть куда спешить.
— Спасибо, Галя, — улыбнулась она. — Видно, новая жизнь к лицу.
— А как там, ну, бывший? — осторожно поинтересовалась та.
Лиля пожала плечами:
— Женился на своей Ольге. Живут в однокомнатной квартире на окраине. Он, она и её мама-пенсионерка. — Усмехнулась. — Романтика, да?
Карма, как говорится. Справедливая такая карма.
А у неё теперь своя двушка в центре. Никто не храпит по ночам, никто не требует борща на завтрак, никто не переключает каналы на футбол посреди интересного фильма.
В субботу у неё спектакль в театральной студии. Да-да, та самая Лилия, которая тридцать лет боялась слово лишнее сказать, теперь на сцене монологи читает!
В воскресенье — экскурсия в Эрмитаж с группой. А вечером — к сыну в гости. Внуков повидать.
Андрей сначала осуждал её:
— Мам, ну как же так? Отец же исправиться хотел.
— А я уже не хотела ждать, пока он исправится, — спокойно ответила тогда. — Слишком долго ждала.
Теперь сын понимает. Видит, что мать ожила.
Теперь, глядя в зеркало, Лиля узнавала ту девочку, которая когда-то мечтала о большой любви, о театре, о путешествиях.
Мечты, конечно, подкорректировались. В пятьдесят уже не до большой любви особо. Но театр есть. И путешествия — в планах на лето клуб в Карелию собирается.
А недавно произошло кое-что интересное.
На прошлой неделе встретила во дворе соседа из пятого этажа. Вдовец, интеллигентный такой мужчина. Профессор на пенсии. Разговорились…
— Лилия Петровна, — сказал он, — а не хотели бы составить компанию на выставку Репина? А то одному как-то…
И знаете что? Хотела бы.
Не потому, что одиноко или скучно. Просто интересно узнать этого человека поближе. Поговорить об искусстве, о книгах, о жизни.
А вечером, сидя в своей квартире с чашкой чая и новой книгой, Лиля вдруг поняла: счастье — это когда ты наконец пусть поздно, пусть не так, как мечталось в молодости, но живешь свою жизнь. И этого, оказывается, вполне достаточно для того, чтобы каждое утро просыпаться с улыбкой.
