— Почему ты просто не можешь выслушать? Это же логично, Марин. Это выгодно для нас обоих.
Игорь говорил это своим «рабочим» тоном — тем самым, которым он убеждал клиентов в необходимости покупки нового программного обеспечения. Спокойный, размеренный, с тщательно расставленными акцентами на словах «логично» и «выгодно». Но Марина уже научилась распознавать в этом спокойствии тонкую нотку раздражения. Он не любил, когда его логика не принималась с первого раза.
— Я слушаю, — она медленно помешивала чай в чашке, подаренной бабушкой. Чашка была старая, с еле заметной трещинкой у ручки, но именно из неё чай казался вкуснее. — Я просто не понимаю, почему этот вопрос вообще возник. Снова.
Они сидели на кухне. Той самой кухне, где пахло мамиными пирогами в детстве, где бабушка рассказывала ей сказки, а дед чинил вечно ломающийся радиоприёмник. Теперь здесь пахло кофе и лёгким цветочным ароматом духов Марины. Эта двухкомнатная квартира в старом кирпичном доме была её миром, её крепостью, доставшейся от бабушки Нины.
— Потому что это тупик, — Игорь отставил свою чашку с недопитым кофе. — Мы живём здесь уже пять лет. Пять лет, Марин! Это не «наше» жильё. Оно твоё. Я хочу, чтобы у нас было что-то общее. Своё. Чтобы я мог сказать: «Это мой дом».
Его слова были похожи на гладкие, отшлифованные камни. Правильные, красивые, но холодные. Раньше она бы бросилась его утешать, говорить, что всё их общее, что она не делит ничего на «моё» и «твоё». Но что-то изменилось. Возможно, после того, как этот разговор стал повторяться с пугающей регулярностью. А точнее, после того, как в их жизнь плотно вошла третья сторона — его мать, Валентина Петровна.
— Игорь, мы уже обсуждали. Я не хочу продавать бабушкину квартиру. Это память.
— Память не накормит и не создаст нам будущее! — он повысил голос и тут же осёкся, снова переходя на убеждающий тон. — Смотри. Мы продаём эту квартиру. Она в хорошем районе, цена будет приличная. Добавляем мои накопления, берём небольшую ипотеку и покупаем просторную трёшку в новостройке. С большой кухней, как ты хочешь. С отдельным кабинетом для меня. Мы сможем сделать там ремонт, какой захотим. Это будет наше гнездо, понимаешь?
Марина молчала. Она всё это уже слышала. И про «гнёздышко», и про «будущее». Вот только инициатором этих разговоров всегда была невидимо присутствующая в их квартире свекровь. Именно она пару месяцев назад, придя в гости, окинула критическим взглядом старый, но идеально чистый паркет и изрекла:
— Конечно, своя крыша над головой — это хорошо. Но молодые должны развиваться, стремиться к большему. А то так и просидите всю жизнь в этих стенах, пропахших нафталином.
Игорь тогда промолчал, а Марина вежливо улыбнулась, сжав кулаки в карманах домашнего халата. Но семя было брошено. И оно дало ядовитые всходы.
— А что говорит твоя мама? — тихо спросила Марина, глядя прямо на мужа.
Игорь на мгновение запнулся.
— При чём здесь мама? Это наше общее решение. Точнее, моё предложение тебе. Я хочу как лучше для нашей семьи.
— Просто интересно. Она ведь тоже считает, что нам нужно «развиваться»?
— Она просто желает нам добра, — уже более жёстко ответил он. — В отличие от некоторых. Она считает, что цепляться за прошлое — глупо.
В дверь позвонили. Так настойчиво, будто за ней стоял кто-то, кто точно знал, что дома есть люди, и не собирался уходить.
— Вот и добро пожаловало, — пробормотала Марина себе под нос и пошла открывать.
На пороге стояла Валентина Петровна. Высокая, подтянутая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и цепким взглядом. Она всегда одевалась безупречно, даже если просто шла в магазин за хлебом. В руках она держала пакет, из которого аппетитно пахло выпечкой.
— А я к вам, голубки! Решила вас проведать, — пропела она, проходя в прихожую и сразу направляясь на кухню, словно была у себя дома. — Игорёша, сынок, ты чего такой хмурый? Марина опять характер показывает?
Она поставила пакет на стол и заглянула в чашку мужа.
— Кофе на ночь? Вредно. Я вам лучше чайку своего принесла, с травами, для спокойствия.
Игорь заметно расслабился в присутствии матери. Он словно снова становился маленьким мальчиком, о котором заботятся.
— Мам, мы как раз разговаривали, — сказал он, бросив на Марину предостерегающий взгляд.
— Ой, я знаю, о чём вы разговаривали, — Валентина Петровна сноровисто достала из пакета термос. — Я же тебе, сынок, сто раз говорила: с женщиной надо мягче, но настойчивее. Марина, ну ты пойми, не дело это. Ты эту квартиру не строила, тебе она от бабки досталась! Делиться надо! Семья — это когда всё общее.
Вот она. Ключевая фраза. Та самая, которую Марина ждала и боялась услышать. Не «давай продадим и купим общее», а «делись».
— Делиться чем, Валентина Петровна? — Марина села обратно за стол, чувствуя, как внутри всё холодеет. — И с кем?
— Как это с кем? С семьёй! — свекровь всплеснула руками, но взгляд её оставался острым и трезвым. — У Зоеньки моей, сестры Игоря, проблемы. Ипотека эта их душит, ремонт встал, двое детей. Им бы сейчас тысяч пятьсот — они бы хоть выдохнули. А ты сидишь тут, как царица, на своих квадратных метрах. Могла бы и помочь родне. Продали бы квартирку, купили бы себе поменьше, а разницу — Зое. Это по-человечески, по-родственному.
Марина посмотрела на Игоря. Он отвёл глаза. Значит, этот план они уже обсудили без неё. Продать её квартиру, чтобы помочь его сестре. А им с Игорем — «поменьше».
— То есть, вы предлагаете мне продать квартиру моей бабушки, чтобы отдать деньги Зое? — уточнила Марина ледяным тоном.
— Ну почему сразу «отдать»? Помочь! — поправила свекровь. — Сегодня вы им, завтра они вам. Семья на том и держится. А Игорёк — он же мужчина, он заработает вам ещё на сто квартир! Правда, сынок?
Игорь кивнул, но как-то неуверенно. Он посмотрел на Марину, и в его взгляде она увидела не любовь, а просьбу. Просьбу уступить, не создавать проблем, быть «хорошей» женой и невесткой.
— Нет, — сказала Марина тихо, но твёрдо. — Я не буду продавать квартиру. Ни для того, чтобы купить новую, ни для того, чтобы помочь Зое. Этот разговор окончен.
Валентина Петровна поджала губы. Её лицо, только что изображавшее доброжелательность, стало жёстким и злым.
— Я так и знала, — прошипела она. — Собственница. Вцепилась в свои стены, как будто они золотые. Не думаешь ты о муже, о его семье. Только о себе. Я своего сына не для того растила, чтобы он по чужим углам мыкался!
— Мама, перестань, — вмешался Игорь, но было поздно.
— Это не чужой угол! — голос Марины зазвенел. — Это мой дом! Дом, где я выросла! А вы… вы пришли сюда и требуете, чтобы я поделилась им, как будто это кусок пирога!
— А ты бы и куском не поделилась! — не унималась свекровь. — Всё себе, всё под себя.
Марина встала.
— Валентина Петровна, я думаю, вам пора. И заберите, пожалуйста, ваш чай для спокойствия. Мне он не поможет.
Свекровь ахнула, схватила свой термос и пакет и, бросив на сына испепеляющий взгляд, полный укора, вылетела из кухни. Хлопнула входная дверь.
На кухне повисла тишина, густая и тяжёлая.
— Ты довольна? — наконец спросил Игорь. — Ты выгнала мою мать.
— Я попросила её уйти после того, как она предложила обобрать меня в пользу твоей сестры, — поправила Марина. Она чувствовала себя совершенно опустошённой. — А ты сидел и молчал. Ты был с ней заодно.
— Я не был заодно! — он вскочил, опрокинув стул. — Я просто… я хотел найти компромисс! Зойке и правда тяжело, а для нас это был бы шанс начать всё с чистого листа! В новом месте!
— За мой счёт? За счёт памяти о моей бабушке? Ты слушал, что она говорила? «Тебе она от бабки досталась». Как будто я её нашла на улице! Как будто это не моя семья, не моя история!
— Да что ты заладила: «память», «история»! — взорвался Игорь. — Это просто бетонные стены! Четыре стены! А там — живой человек, моя сестра, мои племянники! Им нужна помощь! А ты держишься за старый хлам!
Он впервые назвал её дом «старым хламом». И это было больнее всего. Больнее обвинений свекрови, больнее его молчания.
— Уходи, — прошептала Марина.
— Что?
— Уходи. Пожалуйста. Поезжай к маме. Успокой её. Подумай. Просто… уйди сейчас.
Игорь смотрел на неё несколько секунд, потом с каким-то ожесточением поднял стул, схватил с вешалки куртку и, не сказав ни слова, вышел. Дверь за ним закрылась гораздо тише, чем за его матерью.
Марина осталась одна. Она села на тот самый стул, который только что поднял Игорь, и обхватила руками остывшую чашку. В квартире было тихо. Но эта тишина больше не казалась уютной. Она давила. И в этой давящей тишине Марина поняла, что это не конец. Это было только начало войны.
Следующие несколько дней были похожи на затишье перед бурей. Игорь не возвращался. Он написал пару сообщений в мессенджере: «Как ты?», «Нам надо поговорить». Марина отвечала односложно: «Нормально», «Позже». Она не была готова к разговору. Ей нужно было время, чтобы осознать, что её брак, который она считала вполне счастливым, трещит по швам из-за квартиры. А точнее, из-за отношения её мужа и его семьи к тому, что принадлежало ей по праву.
Валентина Петровна избрала другую тактику. Она начала звонить. Каждый день, в одно и то же время.
— Мариночка, доченька, — начинала она приторно-сладким голосом. — Ну что же ты так? Нельзя же быть такой обидчивой. Я же от чистого сердца вам помочь хотела.
Марина молча слушала.
— Игорёк весь извёлся, у меня сидит, почернел от переживаний. Он же тебя любит. Но и за семью у него душа болит. Разве это плохо, что сын о матери и сестре думает? Ты должна им гордиться!
Марина не выдержала.
— Гордиться тем, что он готов пожертвовать моим домом ради вашей выгоды?
— Ну что ты за слова такие говоришь — «пожертвовать», «выгода»! — запричитала свекровь. — Это же всё для общего блага! Чтобы всем хорошо было! Ты молодая, здоровая, заработаешь ещё. А Зоеньке сейчас помощь нужна. Ты же женщина, должна понимать.
— Я понимаю только одно, Валентина Петровна. Что вы пытаетесь залезть в мой карман, прикрываясь красивыми словами о семье.
После этого свекровь бросила трубку. Но на следующий день позвонила снова. И снова. Она рассказывала о болезнях Зоиных детей, о долгах её мужа, о том, как они ютятся в своей ипотечной клетке. Каждое её слово было маленьким камушком, брошенным в Марину.
Игорь вернулся через неделю. Вечером, когда она уже собиралась ложиться спать. Он выглядел уставшим и похудевшим. В руках у него был букет её любимых белых тюльпанов.
— Прости, — сказал он с порога. — Я был неправ. Сорвался. И мама была неправа.
Марина молча взяла цветы. Сердце дрогнуло. Может, он всё понял? Может, ещё не всё потеряно?
Они сели на кухне, как и в тот роковой вечер. Игорь взял её за руки.
— Марин, я люблю тебя. И я не хочу тебя терять. Давай забудем этот разговор. Квартира остаётся. Мы никуда не переезжаем.
Она смотрела в его глаза и отчаянно хотела ему верить. Она кивнула.
— Я тоже тебя люблю.
Казалось, мир восстановлен. Игорь снова ночевал дома. Они вместе ужинали, смотрели фильмы, гуляли по выходным. Он больше не заговаривал о продаже. И Валентина Петровна прекратила свои звонки. Марина почти поверила, что кошмар закончился.
Но через месяц всё началось снова. Только теперь Игорь действовал хитрее.
— Слушай, а давай сделаем ремонт в спальне? — предложил он однажды вечером. — Обои переклеим, мебель новую купим. Освежим, так сказать.
Марина с радостью согласилась. Они вместе выбирали обои, спорили из-за цвета, смеялись. Но когда дело дошло до покупки мебели, Игорь вдруг сказал:
— Знаешь, я тут подумал… А зачем нам вкладываться в старую квартиру? Это же как деньги в песок. Давай лучше эти деньги отложим. На первоначальный взнос.
Марина застыла посреди мебельного магазина.
— На какой взнос, Игорь?
— Ну, на ипотеку. На нашу новую квартиру, — он улыбнулся так, будто говорил о чём-то само собой разумеющемся. — Мы потихоньку будем копить. Продавать эту не будем, раз ты так не хочешь. Просто возьмём ипотеку и купим другую. А эту будем сдавать. Деньги от аренды как раз будут платёж по кредиту покрывать.
План был продуманным. И на первый взгляд, безупречным. Но Марина чувствовала подвох.
— А где мы будем жить, пока будем копить?
— Ну… можно пока у моей мамы пожить, — как бы невзначай бросил он. — У неё трёшка, места всем хватит. Сэкономим на коммуналке, на еде. Быстрее накопим.
Марину словно окатили ледяной водой. Переехать к Валентине Петровне. Жить под её постоянным контролем, слушать её поучения, чувствовать себя бедной родственницей в собственном доме мужа. Это была ловушка. Идеально спланированная ловушка. Они выживут её из её же квартиры, а потом, когда она будет измотана жизнью со свекровью, она сама согласится на всё. И на продажу, и на помощь Зое.
— Нет, — сказала она. — Я не поеду жить к твоей маме.
— Почему? — искренне удивился Игорь. — Она будет только рада.
— Потому что это мой дом. И я никуда отсюда не уеду.
— Опять ты за своё! «Мой дом», «мой дом»! — он снова начал терять терпение. — Ты можешь хоть раз подумать о «нас»?
— А ты можешь хоть раз перестать выполнять инструкции своей мамы? — сорвалась Марина. — Думаешь, я не понимаю, что это её идея? «Пока у мамы поживём»! Чтобы она каждый день капала мне на мозги, какая я неблагодарная и как сильно я обязана её семье?
— Ты всё выдумываешь! — крикнул он. — Ты просто эгоистка, которая не хочет ничем жертвовать ради семьи!
Они поругались прямо в магазине, на глазах у удивлённых продавцов и покупателей. Вернулись домой в разных такси.
На этот раз Игорь не ушёл. Он остался, но между ними выросла стена. Они жили в одной квартире как соседи. Разговаривали только по необходимости. Спали в одной кровати, но не прикасались друг к другу. Марина чувствовала, как любовь уходит, испаряется, оставляя после себя только горечь и разочарование.
Однажды, вернувшись с работы, она обнаружила в прихожей чужие ботинки. Мужские, женские и две пары детских. Сердце тревожно ёкнуло. Из гостиной доносились голоса.
Она вошла и замерла. На диване сидела Зоя с мужем, их дети бегали по комнате, а командовала всем, конечно же, Валентина Петровна. Игорь стоял у окна, делая вид, что он здесь ни при чём.
— О, Мариночка пришла! — радостно воскликнула свекровь. — А мы тут решили тебя навестить. Всей семьёй.
— Я вижу, — сухо ответила Марина.
— Мы тут подумали… — начала Зоя, смущённо теребя край кофты. — У нас там с деньгами совсем плохо. Хозяин квартиры, которую мы снимаем, плату поднял. Нам бы… перекантоваться у вас пару месяцев. Пока мы что-нибудь не найдём.
Марина молча смотрела на них. На самодовольное лицо свекрови. На виноватое — сестры мужа. На безразличное — её мужа. И на своего собственного мужа, который не смел поднять на неё глаза.
Это была осада. Они решили взять её крепость измором.
— Игорь, — позвала она. Голос прозвучал на удивление спокойно. — Можно тебя на пару слов? На кухню.
Он поплёлся за ней, как нашкодивший школьник.
— Что это значит? — спросила она, когда дверь на кухню закрылась.
— Марин, ну войди в положение, — заныл он. — Им некуда идти. Всего на пару месяцев.
— Ты с ними это согласовал? Со мной не посоветовавшись? Ты привёл в мой дом четырёх человек, решив, что я просто поставлю раскладушки и буду улыбаться?
— Ну а что мне было делать? Они моя семья!
— А я кто? — спросила она. И в этой фразе была вся её боль.
— Ты моя жена. И ты должна меня понять.
— Я всё поняла, Игорь, — сказала она тихо. — Я поняла, что для тебя и твоей семьи я — не человек. Я просто приложение к квадратным метрам, которые можно выгодно использовать. Я — ресурс.
Она развернулась и вышла из кухни. Прошла в гостиную, где притихшая компания ждала вердикта.
— Я очень сочувствую вашим проблемам, — обратилась она к Зое. — Но жить здесь вы не будете. Эта квартира слишком мала для такого количества людей.
— Но куда же нам? — заплакала Зоя.
— Это вопрос, который вам следовало задать себе до того, как вы приехали сюда с вещами, — отрезала Марина. Она посмотрела на свекровь. — Ваш план провалился, Валентина Петровна. Можете собираться.
— Да как ты смеешь! — взвилась та. — Бессердечная!
— Игорь, — Марина повернулась к мужу. Её голос был ровным, как поверхность замёрзшего озера. — У тебя есть полчаса, чтобы твои родственники покинули мой дом. А потом у тебя будет ещё полчаса, чтобы собрать свои вещи и уйти самому. Навсегда.
Игорь застыл с открытым ртом. Он не ожидал такого. Он думал, она будет плакать, кричать, но в итоге смирится. Он никогда не видел её такой. Спокойной, решительной и чужой.
— Марина, ты не можешь… — начал он.
— Могу. Оказывается, могу. Я слишком долго пыталась быть «хорошей» для вас всех. Хватит.
Она ушла в спальню и закрыла дверь на ключ. Она слышала крики свекрови, плач Зои, растерянные уговоры Игоря. Она села на кровать и закрыла уши руками. Она не плакала. Слёз не было. Была только оглушительная, звенящая пустота на месте того, что раньше было любовью.
Через час в квартире стало тихо. Марина вышла из спальни. Вещей Игоря не было. На кухонном столе лежали ключи.
Она подошла к окну. Вечерний город зажигал огни. Она была одна в своей квартире. В своей крепости. Крепость выстояла. Но цена этой победы была высока. Она потеряла мужа, семью, которую пыталась построить.
Она медленно провела рукой по подоконнику, на котором стояла в рамке старая фотография — молодая бабушка Нина улыбалась, обнимая маленькую Маринку. «Никогда никому не давай себя в обиду, внученька, — говорила она. — И не позволяй топтаться по тому, что тебе дорого».
Марина улыбнулась сквозь подступившие наконец слёзы. Она не позволила. Она справилась. Да, было больно. И впереди ждала неизвестность. Но впервые за долгое время она почувствовала, что может дышать полной грудью. В своём собственном доме.
