Светлана только притворялась спящей, когда Павел, стараясь не шуметь, вышел из дома в два часа ночи. И ее первым действием была не слеза, а СМС из двух слов: «Начинаем, пора».
Она лежала неподвижно, слушая, как заводится двигатель его дорогого внедорожника. Не рыдала. Не металась. Просто ждала. Считала секунды. Ровно триста. Ей требовались пять минут тишины, чтобы быть уверенной: он не вернется за забытым паспортом, за зарядкой, за оставленной каплей совести.
Потом она скинула одеяло резким движением. Не ночнушка, а своего рода боевая форма: старый растянутый кашемировый свитер, который так любил Павел. Ирония. Или ее маленькая месть.
На кухне не зажигала верхний свет, осветив комнату только маленьким бра над столом. Достала ноутбук. Открыла его — и мир перевернулся. С экрана на нее смотрели не фотографии из их отпусков, а схемы, таблицы, сканы документов с водяными знаками «Юридический отдел». Полгода тихой, методичной работы. Полгода, пока Павел думал, что играет в свою игру.
Она сделала первый звонок. Не адвокату. Нет. Тому самому «технарю», студенту, другу младшего брата.
— Ясно? — спросила она, не поздоровавшись.
— Запускаю, — сиплый голос с того конца был полон сосредоточенности. — Через пятнадцать минут у вас будет полный доступ ко всем его облачным аккаунтам: почта, документы, фото…
Фото. Светлана на секунду сомкнула веки. И тут же открыла.
— Делайте.
Она отпила глоток холодного чая, глядя в темное окно. В нем отражалась ее бледная, решительная тень. Женщина, которую больше не обмануть. Женщина, которая ведет свою партию.
Следующий ход. Она достала с верхней полки шкафа старую поваренную книгу своей бабки. Между страницами с рецептами штруделя лежала миниатюрная карта памяти MicroSD. Подключила ее к специальному адаптеру. Отправила пакет файлов на три разных адреса. Один — в налоговую. Другой — своему молчаливому партнеру, тому, кто давно ждал слабины Павла. Третий — был ее страховкой.
Кабинет Павла. Его святая святых. Она прошлась пальцами по полированной поверхности его стола, где он когда-то подписывал контракты, решавшие их общую судьбу. Ее судьбу. Теперь здесь хозяйствовала она. Без единого звука она открыла потайной ящик, секрет которого Павел выдал ей пьяным шепотом на пятую годовщину свадьбы: «На всякий пожарный, Светка…». В ящике лежали паспорта, ключи от сейфа и… толстая папка.
Она не стала ее открывать. Просто положила рядом с собой на кресло. Залог. Полный контроль.
Рассвет уже размывал горизонт грязно-серым светом, когда она закончила. Все было готово. Ловушка захлопнулась. Павел в небе, на пути к солнцу и пескам, а его империя тихо и безропотно перетекала в другие руки. В ее руки.
Она села в его кожаное кресло, откинулась на спинку. Включила телефон, который все это время молчал. И только сейчас, глядя на экран, где уже вовсю бушевали уведомления от встревоженных коллег, она позволила себе ту самую, хитрую улыбку. Улыбку кошки, проглотившей не просто сметану, а целый молокозавод.
А потом зазвонил телефон.
***
Светлана провела пальцем по экрану, отбрасывая уведомления одно за другим. Каждое — как маленькая победа. Паника в чате совета директоров. Гневные вопли от его правой руки. Она позволила себе глубокий вдох. Воздух в кабинете Павла наконец-то стал ее воздухом.
И тогда она ответила на звонок.
— Светлана, это Андрей. — Голос ее адвоката был ровным, профессиональным. Деловитым. — Документы вступили в силу. Все чисто. Поздравляю, вы официально мажоритарный акционер. Контрольный пакет у вас.
Уголки ее губ дрогнули, готовые сложиться в ту самую улыбку. Шах и мат. Безупречный ход.
— Спасибо, Андрей. Вы…
— Подождите. — Адвокат резко оборвал ее. В трубке послышался быстрый, нервный стук по клавиатуре. — Я… я только что получил уведомление из депозитария. Что это значит?
Светлана нахмурилась.
— Какое уведомление?
— Здесь… — Его голос сломался, с профессионального бархата слетела маска, обнажив первобытный ужас. — Здесь запрос от «Восток-Кэпитал». Международный фонд. На арест всех активов компании. В обеспечение долга.
Тишина в кабинете стала вдруг густой, вязкой, как сироп.
— Какой долг? — ее собственный голос прозвучал чужим, плоским. — У него нет долгов перед какими-то фондами. Я проверяла все. Каждый кредит. Каждую облигацию.
— Это не его долг, Светлана! — Андрей почти кричал. — Это… долг самой компании! Под залог его доли. Но в том-то и дело! Его доля уже была в залоге по нашему договору! Он заложил ее дважды! Это незаконно! Так нельзя!
Светлана медленно опустилась в кресло. Кожаный монстр, который только что казался троном, теперь был просто холодным куском кожи.
— Говори понятнее.
— Он… Павел… он провел параллельную сделку. Он заложил одну и ту же долю дважды: сначала вам — чтобы вы успокоились, потом им. Фонд выдал ему колоссальный кредит под это обеспечение. Деньги… — Адвокат замолчал, и Светлана услышала, как он сглатывает. — Деньги он вывел. Вчера. Все ликвидные активы. Через цепочку офшоров. Фирма… Светлана, фирма теперь не просто поделена. Она — банкрот. С долгами, которые в разы превышают ее стоимость.
Она не дышала. Мир сузился до точки на полированном столе, где лежал тот самый, добытый с таким трудом, контрольный пакет акций. Он ничего не стоил. Хуже того — он был долговым векселем на чудовищную сумму.
— И эти долги… — начала она, но голос оборвался.
— Эти долги теперь… — Андрей не договорил. Не нужно было.
Павел ее не бросил. Он ее не предал.
Он ее купил. Купил ее самоуверенность, ее план, ее месть. И избавился за бесценок, как от ненужного актива. Его отъезд был не бегством. Это был финальный акт продажи. Он улетел не с любовницей. Он улетел от последствий, оставив ей на прощание не разбитое сердце, а финансовую черную дыру. Разоренную компанию. И долги. Ее долги.
Она сидела в его кресле, в его кабинете, с его долгами. И осознавала, что все это время была не режиссером, а персонажем. В его игре.
Телефон выпал из ее ослабевшей руки и глухо шлепнулся на ковер.
***
Минута. Пять. Десять.
Светлана сидела в кресле, не двигаясь. Рухнул не просто бизнес. Рухнула ее реальность. Вся ее месть, ее план, ее уверенность — оказались пылью, которую он заранее замел под чужой ковер. Она была не стратегом. Она была… объектом списания.
Ее взгляд скользнул по той самой, толстой папке из потайного ящика. Ту, что он назвал «на всякий пожарный». Руки сами потянулись к ней. Может, там хоть что-то? Остаток былой власти?
Она расстегнула клапан папки. Внутри не было денег или акций. Там лежали бумаги. И на самой верхней — ее имя. Крупно. Светлана Игоревна Морозова.
Она стала листать. Медленно. Потом быстрее. Сердце зашлось не от страха, а от леденящего изумления.
Это было не досье на Павла.
Это было досье на нее.
Распечатки ее старых рабочих переписок, где она, еще неопытная, давала советы контрагенту, чьи дела потом обернулись крахом. Выписки с ее личного счета, куда десять лет назад поступали небольшие, но сомнительные бонусы. Фотографии ее встреч с человеком, которого потом осудили за мошенничество. Ничего смертельного по отдельности. Но собранное вместе, переплетенное ядовитыми комментариями невидимого юриста… это была картина соучастия. Картина, которую мог нарисовать только тот, кто спал с ней под одним одеялом. Тот, кто знал все ее слабости, все ее тени.
Он не просто сбежал. Он оставил ей прощальный подарок. Не цветы. А удавку и карту, показывающую, как ее ослабить.
Все стало на свои места с ужасающей ясностью. Его схема с фондом — это не просто месть. Это… предложение. Безвыходное положение, в котором ее единственный шанс — найти его и договориться. Он не хотел ее уничтожить. Он хотел поставить ее перед выбором: либо тонуть в долгах и уголовных делах одной, либо… вернуться к нему за игровой стол.
Гнев ушел. Его сменила странная, пустая тишина. Тишина после битвы, которую она проиграла, еще не начав.
Она взяла свой телефон, нашла чат, который они использовали для бытовых мелочей. «Молоко купи». «Кран протекает». Написала туда всего три слова:
— Павел. Это Светлана.
Ответ пришел почти мгновенно. Беззвучным сообщением.
— Я знаю.
Он ждал. Черт возьми, он ждал этого сообщения. Она представила его с телефоном в руке на каком-нибудь тропическом пляже. Улыбающимся своей хитрой, кабаньей улыбкой.
Она набрала номер. Трубку сняли сразу. Никакого «алло», только ровное дыхание. Он давал ей выговориться. Просить. Умолять.
Светлана закрыла глаза. Перед ней проплыли годы. Ссоры. Примирения. Его смех. Его предательство. Его гениальный, подлый ход. Они были двумя сторонами одной монеты. Двумя хищниками в одной клетке.
И она поняла. Абсолютно, до дрожи, поняла.
Она не сказала «верни все». Не сказала «подлец». Не сказала «я тебя ненавижу». Она произнесла всего одну фразу. Тихим, спокойным, почти интимным шепотом, каким когда-то говорила ему о любви.
— Играешь?
В трубке воцарилась тишина. На несколько секунд. Потом она услышала его голос. Без торжества. Без злости. Усталый. Глубокий. Знакомый до боли.
— Всегда.
И связь прервалась.
Светлана медленно опустила телефон. Она подошла к окну. Город просыпался, зажигая миллионы огней. Ее империи не было. Его — тоже. Но была доска. И была игра. И был у нее партнер. Самый опасный, самый коварный и… единственный, кто понимал ее с полуслова.
Она повернулась, взяла со стола ту самую папку. Не стала ее уничтожать. Она стала их новым брачным контрактом. Два клинка, выкованные в одинаковой огранке.
И впервые за много месяцев Светлана улыбнулась не для камеры, не для зрителя. А для себя. Потому что честная игра — это скучно. А вот честная война… Это — навсегда.
