Я стояла на пороге квартиры, в которой прошло всё мое детство, и не могла поверить, что ключ в моих руках — последний. Муж твердил, что продажа наследства — единственный способ спасти его жизнь. Я поверила, отдала всё до копейки, а через неделю правда настигла меня в самом неожиданном месте, заставив посмотреть на свою жизнь совершенно другими глазами.
***
Я смотрела на мужа, и сердце сжималось от жалости. Глеб сидел на диване, обхватив голову руками, и его плечи мелко дрожали. Таким потерянным я его ещё никогда не видела.
— Маринка, ты же понимаешь, это всё… конец, — прошептал он, не поднимая глаз.
— Глеб, перестань! Врачи ведь сказали, что шанс есть. Операция… Да, дорогая, но мы что-нибудь придумаем!
— Что мы придумаем? — он резко вскинул на меня покрасневшие глаза. — Что? Кредит нам такой никто не даст! У нас и так ипотека на нашу однушку висит! Просить у родителей? У моих гроши, твоя мама сама еле концы с концами сводит.
Он был прав. Сумма, которую озвучили в немецкой клинике за операцию на сердце, была для нас космической. Редкий порок, который проявился внезапно и агрессивно.
— Но должен же быть выход! — я села рядом, взяла его за руку. Рука была ледяной.
Глеб помолчал, а потом посмотрел на меня таким взглядом, что у меня всё внутри похолодело.
— Выход есть, Мариша. Один.
Я уже знала, что он скажет. Мысли об этом витали в воздухе с тех пор, как не стало моей бабушки. Три месяца назад я унаследовала её трёхкомнатную квартиру в сталинском доме в центре города. «Родовое гнездо», как говорила бабуля.
— Нет, Глеб. Только не это, — я покачала головой, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Ты же знаешь, я обещала бабушке…
— Обещала! — он вскочил, выдернув руку. — А мне ты что обещала? В горе и в радости, в болезни и в здравии! Или это просто слова были? Моя жизнь, значит, не стоит твоих обещаний покойнице?
— Не говори так! Это нечестно! — слезы брызнули из глаз. — Это память!
— Память! А я скоро сам стану памятью! Тебе так лучше будет? Будешь сидеть в этой квартире и вспоминать, как могла меня спасти, но не стала!
Его слова били наотмашь. Я смотрела на его осунувшееся лицо, на панику в глазах и чувствовала себя предательницей. Он прав. Что стоят стены по сравнению с жизнью любимого человека?
— Прости, — прошептала я. — Прости, я не подумала. Конечно, мы её продадим.
Он тут же обмяк, подошёл, крепко обнял меня.
— Мариночка, солнышко моё, я знал, что ты меня любишь. Мы продадим её, я вылечусь, а потом заработаем на новую, ещё лучше! Ты только представь, как мы заживём!
Он уже улыбался, строил планы, а я стояла в его объятиях и чувствовала, как от меня отрывают кусок души. Я ещё не знала, что это было только начало моего кошмара.
***
Найти риелтора оказалось просто. Глеб тут же подсуетился, сказал, что у его приятеля есть «проверенный человек». Но я почему-то не хотела доверять такое важное дело кому-то с улицы. И тут я вспомнила. Андрей.
Андрей Ковалёв. Моя первая студенческая любовь. Тихий, умный парень с невероятно серьёзными глазами. Мы были вместе почти год, а потом я встретила Глеба — яркого, шумного, как фейерверк. И я, дура, ушла к Глебу, разбив Андрею сердце.
Я слышала от общих знакомых, что он стал крутым юристом, открыл свою фирму, как раз по сделкам с недвижимостью. Найти его номер не составило труда.
— Слушаю, — раздался в трубке знакомый, но ставший более глубоким и уверенным голос.
— Андрей? Привет. Это Марина. Марина Андросова, помнишь такую? — я нервно теребила край футболки.
В трубке на несколько секунд повисла тишина. Мне показалось, прошла вечность.
— Помню, — наконец ответил он. Голос был ровным, безэмоциональным. — Что-то случилось?
Я сбивчиво, путаясь в словах, рассказала ему про Глеба, про болезнь, про необходимость срочно продать квартиру.
— Мне нужен лучший. Мне нужен тот, кому я могу доверять. Я подумала о тебе.
— Понятно, — снова короткая пауза. — Хорошо. Приезжай завтра ко мне в офис, посмотрим документы. Адрес пришлю сообщением.
Он говорил так холодно и отстранённо, будто мы никогда и не были знакомы. Мне стало не по себе. Может, зря я ему позвонила?
На следующий день я сидела в его шикарном кабинете с панорамными окнами. Андрей почти не изменился, только возмужал, в уголках глаз появились едва заметные морщинки, а дорогой костюм сидел на нём идеально.
— Итак, — он просмотрел документы, которые я принесла. — Квартира чистая, ты единственный собственник. Это упрощает дело. Срочная продажа — значит, придётся немного уступить в цене, ты готова?
— Да, готова на всё, — кивнула я. — Время не ждёт.
— Я понимаю, — он поднял на меня свои серьёзные глаза, и в них на секунду промелькнуло что-то похожее на сочувствие. — Я сделаю всё возможное, чтобы найти покупателя как можно быстрее и на максимально выгодных для тебя условиях.
— Спасибо, Андрей. Я твоя должница.
— Не нужно, — он чуть заметно качнул головой. — Это просто моя работа.
Когда я вышла из его офиса, Глеб тут же позвонил.
— Ну что? Как прошло? Он взялся?
— Да, всё в порядке. Сказал, что займётся.
— Отлично! — в его голосе было столько радости. — Вот увидишь, Маринка, скоро всё наладится! Скоро всё будет хорошо!
А у меня на душе скребли кошки. Я предавала память бабушки и чувствовала себя ужасно, но гнала эти мысли прочь. Главное — спасти Глеба. Всё остальное неважно.
***
— Нужно сделать качественные фотографии, — сказал Андрей по телефону. — Я приеду с фотографом завтра. Будь на месте.
На следующий день мы встретились у подъезда бабушкиного дома. Андрей был не один. Рядом с ним стоял парень с огромным рюкзаком с аппаратурой.
— Это Стас, наш фотограф. Он сделает всё в лучшем виде.
Я открыла дверь своим ключом. В квартире пахло бабушкой — смесью лаванды, старых книг и чего-то неуловимо родного. Я сглотнула подступивший к горлу ком.
Пока Стас раскладывал штативы и вспышки, Андрей медленно прошёлся по комнатам. Он остановился у книжного шкафа, провёл рукой по корешкам.
— Я помню этот шкаф. Мы с тобой ещё спорили о какой-то книге отсюда.
— О «Мастере и Маргарите», — улыбнулась я. — Ты говорил, что это роман о трусости, а я — что о любви.
— Кажется, мы оба были по-своему правы, — тихо сказал он, не глядя на меня.
Мы прошли на кухню. Солнце заливало её светом, играя на стареньком, но идеально чистом кафеле.
— А здесь твоя бабушка поила меня чаем с вишнёвым вареньем, — Андрей улыбнулся своим мыслям. — И всё выспрашивала, серьёзные ли у меня намерения.
— Она тебя обожала, — призналась я. — Всегда говорила: «Вот Андрюша — надёжный. За ним как за каменной стеной будешь».
Сказав это, я тут же прикусила язык. Андрей повернулся ко мне. Мы стояли совсем близко. Его взгляд потеплел, стал таким, как раньше — глубоким, пронзительным.
— А ты выбрала не стену, а фейерверк, — без упрёка, с лёгкой грустью произнёс он.
— Я была молодой и глупой, — выдохнула я, не в силах отвести глаз.
Он шагнул ещё ближе, поднял руку, коснулся пряди волос, выбившейся у меня из причёски. Моё сердце пропустило удар, потом забилось как сумасшедшее. Казалось, он сейчас меня поцелует. Я замерла, не зная, чего хочу больше — чтобы он это сделал или чтобы отстранился.
— Так, я готов снимать гостиную! — крикнул из комнаты фотограф.
Мгновение было разрушено. Андрей отступил, его лицо снова стало непроницаемым.
— Пойдём, не будем ему мешать.
Весь оставшийся час, пока шла съёмка, мы почти не разговаривали. Но я постоянно чувствовала на себе его взгляд. Когда они ушли, я ещё долго сидела на старом диване, обхватив колени руками. В воздухе витал его парфюм, смешанный с запахом моего детства. И мне было до слёз горько и стыдно. Стыдно перед Глебом, перед памятью бабушки и перед самой собой.
***
Андрей сдержал слово. Покупатель нашёлся через три дня. Пара в возрасте, которым понравился тихий центр и основательность сталинского дома. Они почти не торговались.
— Они готовы внести задаток хоть завтра, — сообщил Андрей. — Сделка займёт около недели.
Глеб был на седьмом небе от счастья. Он тут же созвонился с клиникой, договорился о дате госпитализации.
— Я нашёл специалиста, который сопроводит меня, всё устроит на месте, — возбуждённо рассказывал он. — Профессор Соловьёв. Он светило! Он как раз летит в Германию на конгресс и возьмёт меня под своё крыло.
В день сделки я была как в тумане. Подписывала бумаги, которые давал Андрей, почти не читая. Когда на мой счёт упала огромная сумма, я даже не почувствовала радости. Только пустоту.
Вечером мы должны были встретиться с этим профессором Соловьёвым, чтобы передать ему первую часть денег за лечение. Он назначил встречу в неприметном кафе.
Профессор оказался суетливым мужчиной лет пятидесяти с бегающими глазками и не очень приятной улыбкой. От него едва уловимо пахло алкоголем.
— Да-да, случай вашего мужа непростой, но мы справимся, — говорил он, быстро просматривая медицинские выписки, которые принёс Глеб. — Главное — не терять времени.
Они составили какой-то договор, Глеб его подписал. Я перевела на указанный счёт внушительную сумму — половину от стоимости операции.
— Ну, я тогда забираю пациента, — профессор по-хозяйски положил руку Глебу на плечо. — Нам ещё нужно обсудить детали подготовки к перелёту. А вы, Мариночка, поезжайте домой, отдыхайте.
— Глеб, я подожду тебя, — попросила я.
— Милая, не надо. Это надолго, скучно будет. Поезжай, я скоро буду.
Он поцеловал меня, и в его глазах я увидела облегчение. Домой я ехала с тяжёлым сердцем. Этот профессор мне совсем не понравился. Что-то в нём было отталкивающее, фальшивое. Но я списала всё на свои расшатанные нервы.
Через два дня Глеб улетал. Я провожала его в аэропорту, глотая слёзы.
— Ты главное не переживай, — говорил он, обнимая меня. — Вторую часть денег переведёшь на ту же карту, как только я позвоню из клиники. Я люблю тебя.
— И я тебя люблю. Возвращайся скорее. Здоровым.
Он ушёл в зону досмотра, помахав мне на прощание. Я смотрела ему вслед, пока его фигура не растворилась в толпе. И в этот момент меня охватило такое леденящее чувство одиночества и дурного предчувствия, что я едва устояла на ногах.
***
Прошла неделя. Глеб позвонил один раз, сказал, что долетел нормально, устраивается. Голос был какой-то чужой. На мои вопросы о самочувствии и врачах отвечал односложно, ссылаясь на плохую связь.
Я сидела в нашей ипотечной однушке, которая теперь казалась пустой и гулкой. Бабушкину квартиру уже заняли новые жильцы. Я чувствовала себя так, будто потеряла всё: и прошлое, и будущее.
Чтобы хоть как-то отвлечься, я решила пойти прогуляться. Бесцельно бродила по улицам, пока ноги сами не привели меня в тот район, где мы встречались с «профессором». Я зашла в первую попавшуюся кофейню, но там было шумно, и я вышла. Рядом была дверь с неприметной вывеской «Бар „Якорь“». Днём там было почти пусто. Я села за столик у окна, заказала кофе.
За соседним столиком сидел неопрятный мужчина и громко, с пьяной гордостью, рассказывал что-то своему собутыльнику.
— …и я ему такой, с умным видом: «Случай, говорю, у вас сложный, но мы справимся!» Ха! А эта его курица, жена, смотрит на меня, глазами хлопает, верит всему! — он громко захохотал.
У меня ёкнуло сердце. Голос показался знакомым. Я осторожно повернула голову. И обомлела.
Это был он. Профессор Соловьёв. Только сейчас он был без костюма, в засаленной футболке, с опухшим красным лицом.
— Ты прикинь, Федь, они мне полтора ляма отвалили! — продолжал хвастаться «профессор». — Глебка, конечно, жмот, обещал двести штук, а дал только сотку. Но всё равно неплохо я за пару часов «работы» поднял!
Он достал телефон, начал показывать что-то своему приятелю.
— Вот, смотри, это мы с ним уже в Турции! Отдыхает, сволочь, с любовницей своей, а мне сотку зажал! Говорит, остальные потом. Знаю я эти «потом»!
Я видела экран его телефона. На фотографии улыбающийся, абсолютно здоровый Глеб обнимал на пляже какую-то блондинку. А на заднем плане виднелся отель.
Земля ушла у меня из-под ног. Воздуха не хватало. Кофе, бар, пьяные голоса — всё смешалось в один гудящий рой. В ушах звенело. Обман. Всё было обманом. Болезнь, операция, профессор… И Глеб.
Я не помню, как выбежала на улицу. Руки тряслись так, что я еле смогла достать телефон. Один номер в списке контактов. Андрей.
— Андрей… — прохрипела я в трубку, задыхаясь от слёз. — Андрей, приезжай… Пожалуйста…
***
Андрей приехал через пятнадцать минут. Я сидела на скамейке у бара, меня колотила крупная дрожь. Он выскочил из машины, подбежал ко мне, накинул на плечи свой пиджак.
— Марина, что случилось? На тебе лица нет!
Сквозь рыдания я рассказала ему всё. Про пьяного «профессора» в баре, про фотографию, про Глеба с любовницей в Турции.
Андрей слушал молча, его лицо становилось всё более жёстким, а в глазах появился ледяной блеск.
— Так. Спокойно, — он взял моё лицо в свои ладони, заставил посмотреть на себя. — Слышишь меня? Сейчас самое главное — успокоиться и действовать. Ты готова?
Я кивнула, вытирая слёзы. Его уверенность передалась мне.
— Этот человек ещё в баре?
— Да, я думаю, да…
— Отлично. Сиди здесь. Никуда не уходи.
Он развернулся и решительно зашёл в бар. Я видела через стекло, как он подошёл к тому столику, что-то коротко и властно сказал «профессору». Тот сначала начал было возмущаться, но Андрей показал ему что-то в своём телефоне, и актёр тут же сдулся, закивал и покорно пошёл за ним.
Они вышли на улицу. «Профессор», увидев меня, съёжился.
— Я тут ни при чём… Он всё придумал… Он заставил… — забормотал он.
— Молчать, — отрезал Андрей. — Поедешь с нами. И расскажешь всё, как было. В полиции.
Мы сели в машину. По дороге в отделение Андрей позвонил кому-то, коротко обрисовал ситуацию. Его голос был стальным. Я поняла, что бабушка была права. Это была не просто стена. Это была скала.
В полиции «профессор», оказавшийся безработным актёром по фамилии Мышкин, быстро раскололся. Он выложил всю схему, которую придумал Глеб: инсценировка болезни, поиск «врача» через общих знакомых, вывод денег. Он даже отдал оставшиеся у него деньги и написал чистосердечное признание в обмен на содействие следствию.
— Теперь Глеб, — сказал Андрей, когда мы вышли из отделения. — Он оформил мошенничество в особо крупном размере. Как только он прилетит обратно, его встретят. Деньги мы вернём. Часть, по крайней-мере.
— А квартира? — с надеждой спросила я.
— С квартирой сложнее, — Андрей нахмурился. — Сделка была законной. Ты сама всё подписала. Но я кое-что придумаю. Я же юрист.
Он отвёз меня домой, заставил выпить горячего чая.
— Тебе нужно отдохнуть. Я буду держать тебя в курсе. И, Марина… не вини себя. Ты просто любила.
Когда он ушёл, я впервые за много дней почувствовала не отчаяние, а тихую, злую решимость. Я больше не жертва. Они разбудили во мне то, о чём я и сама забыла.
***
Следующие две недели были как в бреду. Заявление на развод. Встречи со следователем. Звонки от общих с Глебом друзей, которые не могли поверить в случившееся. Андрей был постоянно на связи, решал юридические вопросы, поддерживал.
Он нашёл способ оспорить сделку. Оказалось, что в момент продажи я находилась в состоянии аффекта, вызванного умышленным введением в заблуждение относительно смертельной болезни мужа. Это была сложная юридическая конструкция, но Андрей вцепился в неё мёртвой хваткой. Он нашёл свидетелей, которые подтверждали моё подавленное состояние, приложил показания актёра Мышкина.
Глеба и его пассию задержали прямо в аэропорту, загорелых и счастливых. Когда на допросе он увидел меня, то даже не раскаялся.
— Маринка, ну ты чего? Я же для нас старался! Хотел жизнь наладить! Ну, оступился, с кем не бывает? Простишь ведь?
Я смотрела на этого чужого, жалкого человека и не чувствовала ничего, кроме брезгливости.
— Нет, Глеб. Не прощу. Никогда.
Суд по расторжению сделки купли-продажи квартиры состоялся через месяц. Новые хозяева, пожилая пара, оказались порядочными людьми. Узнав всю историю, они не стали упорствовать и согласились на аннулирование договора при условии полного возврата им денег. Деньги, к счастью, удалось арестовать на счетах Глеба и его любовницы.
В тот день, когда я получила на руки решение суда и новые документы на квартиру, я плакала от счастья. Я стояла у окна в бабушкиной квартире, которая снова была моей, и смотрела на город.
Вечером приехал Андрей. Он принёс бутылку шампанского.
— С победой, — сказал он, протягивая мне бокал.
— С нашей победой, — поправила я. — Без тебя я бы не справилась.
Мы долго сидели на кухне, разговаривали обо всём и ни о чём. В какой-то момент он взял мою руку.
— Марин, я знаю, что сейчас, наверное, не время… Но я не могу больше молчать. Все эти годы я думал о тебе. Когда ты позвонила, я сначала разозлился. А потом понял, что это шанс. Шанс всё исправить.
Он смотрел на меня своими серьёзными, честными глазами.
— Бабушка говорила, что за тобой я буду как за каменной стеной, — улыбнулась я сквозь слёзы. — Она была права.
— Так может, попробуем построить что-нибудь за этой стеной? — тихо спросил он.
Я ничего не ответила, просто подалась вперёд и поцеловала его. Это был поцелуй, которого я ждала десять лет.
Прошло несколько месяцев. Глеб получил реальный срок. Я была свободна. Мы с Андреем делали ремонт в бабушкиной квартире, превращая её в наше гнёздышко.
Сегодня утром тест показал две полоски. Андрей об этом ещё не знает. Я хочу сказать ему сегодня вечером, прямо здесь, в этих стенах, где когда-то жила любовь моей бабушки, и где теперь рождается наша.
А вы бы смогли простить такой обман ради сохранения семьи?
