— Не вздумай! — Валентина Петровна обернулась так резко, что серьги со стразами качнулись, отбрасывая блики на стену. — Чтоб я тебя не видела, пока Нестеровы здесь! Сиди в своей конуре и молчи!
Дина замерла у приоткрытой двери кухни, сжимая в руках полотенце. Через щель она видела, как свекровь поправляет вазу с искусственными розами на журнальном столике, как разглаживает салфетки, как проверяет, ровно ли стоят хрустальные рюмки на подносе.
— Мам, успокойся… — начал было Артем, но Валентина Петровна отмахнулась от сына, словно от назойливой мухи.
— Не хватало мне позора перед людьми! Придут Нестеровы, увидят эту… — она запнулась, подбирая слово, — увидят ее, и что они подумают? Что мой сын женился на ком попало?
Дина тихо прикрыла дверь. Руки дрожали, но она заставила себя дышать ровно. Три года. Три года она живет в этой квартире на Покровке, в самом центре Москвы, и каждый раз, когда в дом приходят гости, ее прячут, как стыдную тайну. Как испорченный товар, который неловко выставлять напоказ.
Звонок в дверь прозвучал через десять минут. Дина слышала, как свекровь защебетала приветствиями, как зазвенели голоса, как засмеялся Артем — тем особым, светским смехом, которым он никогда не смеялся с ней. Она стояла у окна своей комнаты — «конуры», как называла ее Валентина Петровна — и смотрела на вечерний город.
Октябрьские сумерки сгущались быстро. Окна в домах напротив зажигались одно за другим, и Дина вдруг подумала: сколько там, за этими окнами, таких же женщин, которые прячутся от чужих взглядов? Которые стали невидимыми в собственных домах?
Она выросла в Рязани, в обычной семье. Отец работал на заводе, мать — в библиотеке. После техникума Дина уехала в Москву, снимала комнату в Медведкове, работала администратором в стоматологической клинике. Там и познакомилась с Артемом. Он пришел лечить зуб, улыбался, шутил, приглашал в кафе. Тогда он был другим. Или она просто хотела в это верить?
— Динка, вынеси нам еще льда, — голос Артема донесся из гостиной, и в нем была та небрежность, с которой обращаются к обслуживающему персоналу.
Она взяла контейнер со льдом из морозильника и вышла. В гостиной пахло дорогими духами и коньяком. За столом сидели Нестеровы — пожилая пара в элегантной одежде, — а рядом Валентина Петровна сияла, как новогодняя елка.
— А, вот и помощница наша, — свекровь даже не взглянула на Дину. — Ставь на стол и иди.
Нестерова — дама лет шестидесяти с холодным взглядом — окинула Дину оценивающим взором.
— Это кто? Новая домработница?
Воздух в комнате словно застыл. Дина поставила контейнер на стол и подняла глаза. Артем уткнулся в телефон. Валентина Петровна натянуто улыбалась.
— Да нет же, Людмила Семеновна! Это… это родственница дальняя, помогает по хозяйству иногда.
Родственница. Жена ее сына — родственница дальняя.
Что-то щелкнуло внутри. Тихо, почти неслышно. Но Дина почувствовала, как этот щелчок разошелся волной по всему телу. Она медленно вытерла руки о фартук и сняла его. Сложила аккуратно и положила на спинку стула.
— Я жена, — сказала она негромко, но отчетливо. — Жена Артема. Три года как жена.
Валентина Петровна вскочила со стула так резко, что чашка с кофе опрокинулась на скатерть.
— Ты… ты как смеешь?! Вон! Немедленно вон из гостиной!
— Нет, — Дина покачала головой. — Не уйду. Я устала прятаться в собственном доме.
Артем поднял наконец голову от телефона. На его лице было недоумение, раздражение и что-то еще — страх перед матерью.
— Дина, не устраивай сцен. Иди в комнату, поговорим потом.
— Потом? — она усмехнулась. — Мы три года живем «потом». Когда мама не услышит, когда гостей не будет, когда она уснет… Я больше не буду ждать «потом».
Нестеровы сидели с вытянутыми лицами, явно не ожидая такого поворота. Валентина Петровна побагровела.
— Ты… ты нахалка! Я тебя взяла в дом из жалости! Накормила, одела, а ты…
— Из жалости? — голос Дины стал тверже. — Вы взяли меня в дом, потому что ваш сын на мне женился. И с первого дня вы делаете все, чтобы я почувствовала себя прислугой, а не членом семьи.
Она схватила сумку, которая висела в прихожей, накинула пальто. Руки снова дрожали, но теперь от адреналина, от злости, от освобождения.
— Куда ты?! — Артем наконец встал. — Совсем с ума сошла?
Дина обернулась на пороге. Посмотрела на мужа — на этого человека, который когда-то дарил ей цветы и читал стихи. Который обещал защищать и любить. И который первый раз назвал ее «помощницей» через две недели после свадьбы, когда мать попросила об этом.
— Я больше не ваша прислуга. И не ваша тайна. Живите дальше как хотите.
Дверь закрылась за ней с тихим щелчком. На лестничной площадке пахло кошками и свежей краской. Дина прислонилась к стене, закрыла глаза. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Она достала телефон. Набрала номер Кати, единственной подруги, с которой не потеряла связь за эти три года.
— Катюха… можно я к тебе приеду? Совсем ненадолго… да… да, случилось…
Метро «Курская» было забито людьми. Дина протискивалась сквозь толпу, чувствуя, как чужие плечи задевают ее, как кто-то наступает на ногу, как пахнет мокрой одеждой и дешевым кофе из автомата. Она глубоко вдохнула этот запах — запах обычной жизни, где люди спешат по своим делам, где никто не прячется и не притворяется.
В вагоне было душно. Дина встала у двери, держась за поручень, и смотрела на свое отражение в темном стекле. Тридцать один год. Волосы стянуты в хвост, лицо бледное, под глазами синяки. Когда она последний раз смотрелась в зеркало не для того, чтобы проверить, достаточно ли незаметно выглядит?
Телефон завибрировал. Артем. Пять пропущенных. Она сбросила вызов и выключила звук.
Катя жила в Текстильщиках, в панельной девятиэтажке. Встретила на пороге в домашних штанах и растянутой футболке, обняла крепко, не спрашивая ничего.
— Чай? Или сразу коньяк?
— Чай, — Дина скинула пальто и опустилась на потертый диван. — Я еще не готова напиваться.
Катя принесла две кружки с дымящимся чаем, села рядом, поджав ноги.
— Рассказывай.
И Дина рассказала. Не все сразу — сначала про сегодняшний вечер, про Нестеровых и слова свекрови. А потом слова полились сами, как прорвавшая плотина. Как Валентина Петровна с первого дня невзлюбила ее — «не нашего круга», «без связей», «из провинции». Как Артем сначала защищал, а потом стал соглашаться с матерью все чаще. Как постепенно Дина превратилась в прислугу — готовила, убирала, стирала, но к столу с гостями ее не звали. Как однажды Валентина Петровна сказала: «Не позорь нас, сиди в комнате». И Артем промолчал.
— Господи, Динка, — Катя схватила ее за руку. — Почему ты молчала? Почему не сказала мне раньше?
— Стыдно было, — Дина отхлебнула чай, обжигаясь. — Все вокруг твердили: какая ты счастливая, какого мужа нашла, квартира в центре, свекровь интеллигентная… А я что скажу? Что я у них как домашнее животное? Что муж защищает маму, а не жену?
Катя молчала, гладя ее по руке. За окном шумела вечерняя Москва — где-то лаяла собака, кричали дети во дворе, хлопнула дверь подъезда.
— Оставайся у меня, — сказала наконец Катя. — Сколько надо — столько и живи. Разберемся.
Ночью Дина не спала. Лежала на раскладушке, смотрела в потолок и думала. О том, как три года назад она верила, что любовь все преодолеет. Что Артем изменится, что свекровь привыкнет. Но люди не меняются, если не хотят меняться. А Артем не хотел.
Утро началось с двадцати звонков от мужа. Потом написала Валентина Петровна: «Прекрати истерику и возвращайся. Не позорь семью».
Дина выключила телефон.
Катя ушла на работу в восемь, оставив ключи и записку: «Холодильник твой. Отдыхай». Дина встала, приняла душ, впервые за долгое время не торопясь. Заварила кофе, села у окна. Внизу, во дворе, бабушки выгуливали собак, мамы везли детей в садик. Обычная жизнь, без притворства и страха.
Она взяла ноутбук и открыла почту. Резюме, которое не обновляла три года. Валентина Петровна запретила ей работать — «зачем тебе деньги, мы обеспечим». Только обеспечение оказалось хуже тюрьмы.
К обеду Дина разослала резюме в шесть клиник. К вечеру пришло два ответа — приглашение на собеседование.
Телефон она включила только на следующий день. Тридцать восемь пропущенных от Артема, двенадцать от свекрови. Одно сообщение от матери мужа: «Артему плохо с сердцем. Ты довольна?»
Дина усмехнулась. Классический ход — манипуляция через болезнь. Она видела, как Валентина Петровна использовала эту схему постоянно: то голова болит, то давление, то сердце прихватило. И Артем каждый раз бежал, отменяя все планы.
Но теперь это было не ее проблемой.
Она набрала ответ: «Вызовите скорую. Я больше не вернусь».
Первое собеседование было в клинике на Проспекте Мира. Дина надела единственное приличное платье, накрасилась, расправила плечи. Главврач — женщина лет пятидесяти с умными глазами — пролистала резюме, задала несколько вопросов о прошлом опыте.
— Почему три года не работали?
Дина запнулась. Что сказать? Что муж с матерью запретили? Что она сидела дома, как запертая принцесса в башне?
— Семейные обстоятельства. Но теперь готова работать полный день.
Главврач кивнула.
— Нам нужен администратор на ресепшн. График плавающий, зарплата сначала небольшая, но с перспективой роста. Сможете выйти через неделю?
— Смогу, — Дина улыбнулась, и улыбка получилась настоящей, впервые за долгое время.
Вечером она сидела с Катей на кухне, пила дешевое вино из коробки и смеялась — громко, искренне.
— Я устроилась! Катюх, я снова буду работать!
— Красавица, — Катя чокнулась с ней кружкой. — А Артем все звонит?
— Звонит. Пишет. Но я не отвечаю.
— И правильно. Пусть поймет, каково это — терять человека.
Только Артем не понимал. Через три дня он нашел ее. Вечером, когда Дина возвращалась от Кати с продуктами, он ждал у подъезда. Постаревший, осунувшийся, в мятой рубашке.
— Дина, поговорим.
— Не о чем говорить, — она попыталась пройти мимо, но он схватил за руку.
— Мама больна. Серьезно больна. У нее давление скачет, она таблетки горстями ест. Врачи говорят — стресс. Из-за тебя.
Дина высвободила руку.
— Из-за меня? Артем, твоя мать три года издевалась надо мной. Унижала, прятала, обращалась как с прислугой. И ты молчал. Ты всегда выбирал ее, а не меня.
— Ты же знаешь, какая она… Надо было потерпеть, приспособиться…
— Приспособиться? — голос Дины сорвался на крик. — Я три года приспосабливалась! Я стирала, готовила, убирала! Я молчала, когда она называла меня прислугой! И что? Ничего не изменилось!
— Дин, вернись. Я поговорю с мамой. Она поймет…
— Нет, — Дина покачала головой. — Не вернусь. Я хочу жить, Артем. Жить, а не существовать в страхе. Я нашла работу. Начну новую жизнь. Без вас.
Она развернулась и пошла к подъезду. Артем окликнул ее, но она не обернулась.
В квартире Кати было тепло и пахло борщом. Дина сняла куртку, прошла на кухню, опустилась на стул.
— Он приходил?
— Да.
— И что ты ему сказала?
— Что не вернусь.
Катя налила ей тарелку борща, придвинула хлеб.
— Молодец. Держись. Самое трудное позади.
Но Дина знала — самое трудное только начиналось.
Работа в клинике оказалась спасением. Дина приходила к восьми утра, улыбалась пациентам, записывала на прием, разбиралась с документами. Главврач, Жанна Сергеевна, оказалась строгой, но справедливой. Она не лезла в личную жизнь, не задавала лишних вопросов, просто позволяла работать.
Через месяц Дина сняла комнату в Перово — крошечную, с мебелью из девяностых, но свою. Она купила новое постельное белье, повесила на окно шторы, поставила на подоконник фиалку в горшке. Это было ее пространство, где никто не мог указывать, как дышать.
Артем звонил реже. Валентина Петровна прислала последнее сообщение: «Ты пожалеешь. Бог все видит. Накажет тебя за то, что разрушила семью».
Дина удалила номер и заблокировала контакт.
Прошло полгода
Весна в Москве пришла поздно, но решительно — за неделю растаял снег, зазеленели деревья, люди сняли тяжелые куртки. Дина шла с работы через парк, когда увидела Артема.
Он сидел на скамейке один, сгорбленный, постаревший лет на десять. Рядом стояли костыли.
Она хотела пройти мимо, но он поднял голову и встретился с ней взглядом.
— Дина…
Голос был хриплым, усталым. Она остановилась в нескольких шагах.
— Что случилось?
— Инсульт, — он криво усмехнулся. — Два месяца назад. Левая сторона еще плохо работает. Врачи говорят — стресс, переутомление. А я знаю — расплата.
Дина молчала. Внутри не было ни жалости, ни злорадства. Просто пустота.
— Мама… — Артем запнулся. — Мама тоже заболела. Рак желудка. Четвертая стадия. Говорят, месяца три осталось, может меньше.
— Мне жаль, — сказала Дина. И это была правда — ей было жаль, но не так, как раньше. Не той жалостью, что заставляла терпеть и молчать.
— Она просила передать… — Артем сглотнул. — Просила прощения. Сказала, что была неправа. Что отравила мне жизнь, разрушила наш брак.
— Слишком поздно для извинений.
— Знаю. Я тоже понял слишком поздно. Когда ты ушла, я думал — ничего страшного, вернется. А потом мама начала болеть. Сначала желудок, потом анализы плохие, потом диагноз. И я… я один с ней остался. Ухаживаю, кормлю, таблетки даю. И понял, каково тебе было три года.
Дина присела на край скамейки.
— Что ты от меня хочешь, Артем?
— Ничего, — он покачал головой. — Просто хотел, чтобы ты знала. Мы получили то, что заслужили. Мама умирает в муках, а я… я инвалид в тридцать четыре года. Бизнес потерял, друзья отвернулись. Один в пустой квартире с больной матерью, которая теперь просит прощения у всех, кого обидела. Только поздно. Все слишком поздно.
Он поднялся, опираясь на костыли, и медленно пошел прочь. Дина смотрела ему вслед и думала о том, как странно устроена жизнь. Три года она терпела унижения, надеясь, что все изменится. Три года она была для них прислугой, которую можно было прятать и стыдиться. А теперь они оба больны, сломлены, наказаны.
Но она не чувствовала торжества. Только облегчение — она вовремя ушла. Вовремя спасла себя.
Вечером Дина встретилась с Жанной Сергеевной в кафе. Главврач предложила ей новую должность — старшего администратора с зарплатой в полтора раза больше.
— Ты хорошо работаешь, — сказала Жанна Сергеевна. — Ответственная, пунктуальная. Я вижу, что ты изменилась за эти месяцы. Будто ожила.
— Так и есть, — Дина улыбнулась. — Я ожила.
Через неделю пришло сообщение от незнакомого номера. «Валентина Петровна умерла вчера. Похороны послезавтра. Артем».
Дина прочитала, выдохнула и удалила сообщение. Она не пойдет на похороны. Не из злости или мести — просто этот этап ее жизни закончился. Свекровь умерла, так и не раскаявшись по-настоящему, потому что слова на смертном одре ничего не меняют. Артем остался инвалидом и одиноким, потому что всю жизнь выбирал мать вместо жены, удобство вместо справедливости.
А Дина… Дина просто жила дальше.
Она сняла однокомнатную квартиру в новостройке на Новокосино. Делала ремонт сама — красила стены в светлый бежевый, клеила обои, вешала полки. Познакомилась с соседкой Таисией — женщиной лет шестидесяти, которая угощала пирогами и рассказывала истории из своей молодости.
В клинике предложили обучение — курсы медицинского менеджмента. Дина согласилась без раздумий.
Однажды субботним утром она стояла на балконе своей квартиры с чашкой кофе. Внизу шумел двор — дети играли в мяч, подростки катались на самокатах, бабушки сидели на лавочках. Солнце светило ярко, по небу плыли белые облака.
Телефон завибрировал. Сообщение от Кати: «Как дела, подруга? Давно не виделись. Может, сегодня в кино?»
Дина улыбнулась и набрала ответ: «Давай. Выбирай фильм».
Она допила кофе, поставила чашку на столик и потянулась всем телом. Воздух пах весной, свободой и новыми возможностями.
Артем с матерью получили по заслугам — не потому, что Дина этого желала, а потому что жизнь расставила все по местам. Те, кто причиняют боль другим, рано или поздно остаются наедине с этой болью. Валентина Петровна умерла в страхе и одиночестве, так и не научившись любить. Артем остался инвалидом без семьи, без бизнеса, без будущего.
А Дина начала жить заново. Не из-за мести, не из-за желания доказать что-то. Просто потому, что имела на это право.
Она вернулась в комнату, переоделась в джинсы и легкую блузку, взяла сумку. В зеркале отразилась женщина с ясными глазами и спокойным лицом. Не та забитая, испуганная Дина, что пряталась три года в «конуре». А новая — свободная, уверенная, живая.
Она вышла из квартиры, спустилась по лестнице и шагнула на улицу, навстречу весеннему дню. Позади осталась старая жизнь с унижениями и страхом. Впереди было будущее — неизвестное, но ее собственное.
И этого было достаточно.
