Алина аккуратно положила пару купюр в шкатулку на комоде, прямо на бархатную подушечку, где уже лежали золотые серьги — подарок на прошлый день рождения.
Она делала это каждое первое число месяца отработанным, почти ритуальным движением.
Это был ее ежемесячный долг, обязанность и защита против чувства вины перед матерью.
Из кухни доносился звон чашки и ровное, монотонное гудение телевизора. Там находилась ее мама Елена Николаевна.
Она смотрела свой очередной сериал, действие которого всегда уходило на второй план перед главным — ожиданием.
Алина вздохнула, взглянула на себя в зеркало: усталое лицо и синяки под глазами в 32 года.
У нее была своя дизайн-студия, которая съедала все силы и время, и единственный островок спокойствия — это двухкомнатная квартира в панельной хрущевке, где прошло ее детство и где теперь доживала свой век мать.
Алина оплачивала здесь все: коммунальные услуги, телефон, кабельное телевидение, продукты и лекарства.
Она была добытчиком, кормильцем и опорой. Почему же этого никогда не было достаточно?
— Мам, я деньги положила, — громко сказала Алина, выйдя из комнаты. — На все хватит. Если что-то понадобится сверху, то позвони мне.
Елена Николаевна медленно оторвала взгляд от экрана. Ее лицо было строгим и холодным.
— Спасибо, — сухо ответила она, и ее взгляд скользнул по Алине, от строгого офисного блейзера до пяток колготок. — Ты уже уходишь?
— Мне еще отчет нужно доделать, мам. Я завезла только деньги и продукты. Молоко, творог тебе обезжиренный, фрукты…
— Фрукты… — протянула Елена Николаевна, и в ее голосе зазвучала знакомая Алине нота обиды, та самая, от которой сжималось все внутри. — Лидии Капитоновне дочь из Турции привезла такую корзину… Экзотические фрукты, мангустины, питахайи… Говорит, вкус просто необыкновенный. Я, конечно, даже названий таких не знаю…
Алина почувствовала, как по спине побежали мурашки. Слова матери означали, что сейчас она начнет снова обижаться.
— Мам, я тебе киви купила, бананы и хорошие яблоки. Мангустины в наших супермаркетах не продаются. Да и зачем тебе эта экзотика? Желудок потом болеть будет…
— Я и не прошу, — Елена Николаевна демонстративно взяла со стола вязание, делая вид, что полностью поглощена петлями. — Я просто к слову. У Лиды дочь небогатая, парикмахер, но никогда без гостинца не приходит. Цветы там, духи, шарфик… Мелочи, а приятно, потому что чувствуешь, что о тебе помнят и о тебе подумали.
— Я тоже о тебе думаю, — тихо, но твердо сказала Алина. — Я думаю о том, чтобы у тебя крыша над головой была и ты ни в чем не нуждалась. Это разве не главное?
— Главное… Конечно, главное, — махнула рукой мать, и этот жест для девушки был хуже любого упрека. — Я тебе всю жизнь носки вязала и котлеты жарила, а ты мне… деньги приносишь… как в кассу.
— Мама, это не просто «деньги»! — голос Алины дрогнул. — Это твоя свобода! Это возможность жить здесь, в своей квартире, а не считать копейки! Я не сплю ночами, чтобы ты могла позволить себе все, что нужно!
— «Все, что нужно»? — старушка горько усмехнулась. — Я последний раз в театре была, когда еще твой отец был жив. В кино — год назад. На что мне «все, что нужно»? На лишнюю пачку творога? Я уже старая, мне не шубы нужны, мне… внимание нужно. Маленькую безделушку, которую можно в руки взять и вспомнить, что у меня есть дочь, которая меня любит, а не… спонсор…
Алина прислонилась к косяку двери. Ее будто бы окатили ледяной водой. Все, что она делала, все, чем она гордилась — своей ответственностью, своей надежностью, — в глазах матери превращалось в сухую, бездушную бухгалтерию.
— Я не понимаю, — прошептала она. — Я делаю все, что могу. Больше, чем могу. Почему ты не ценишь этого?
— Я ценю! — вдруг вспыхнула Елена Николаевна. Ее руки задрожали. — Господи, да я каждую ночь молюсь, чтобы у тебя все было хорошо! Чтобы ты не болела! Я знаю, как ты тяжело работаешь! Но ты приезжаешь, кладешь деньги на комод и уезжаешь. Мне иногда кажется, что ты просто откупаешься от меня так, чтобы я не лезла в твою жизнь, не спрашивала, почему у тебя до сих пор нет семьи, почему ты вся в работе… Мне не хватает тебя, понимаешь? Не твоих денег! Тебя не хватает!
Она отвернулась, смахнув скупую слезу. В комнате повисла тяжелая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь бормотанием телевизора.
Алина молча взяла сумку и вышла из квартиры, стараясь громко не хлопать дверью.
Слова матери жгли изнутри, как раскаленные угли. «Откупаешься», «Как спонсор». Разве это правда?
Весь вечер она не могла сосредоточиться на отчете. Перед глазами стояло обиженное лицо матери.
Она вспоминала свое детство. Как мама, скромный бухгалтер, всегда находила деньги на красивый бант для праздника, на книжку с картинками, на мороженое в парке.
Они никогда не были богаты, но подарки в доме всегда были: запаянная в пластинку золотистая монетка на счастье, книжка сказок с иллюстрациями, теплые варежки с оленями.
А что дарила она? Деньги. Это было очень практично и удобно.
На следующий день Алина отменила все встречи. Она не поехала в офис, а отправилась в город.
Она ходила по маленьким лавочкам и бутикам. Она рассматривала шелковые платки, духи с цветочными ароматами, изящные фарфоровые чашки, но все казалось не тем…
Она почти уже отчаялась, когда возле Центрального рынка увидела пожилую женщину, продающую комнатные цветы.
Среди всей зелени девушка заметала пышный, цветущий куст герани с ярко-алыми, почти алыми соцветиями.
Такой же цвел на подоконнике у них на кухне, когда Алина была маленькой. Мама называла его «бабушкиным цветком» и свято верила, что он очищает воздух и приносит в дом покой.
Без раздумий Алина купила горшок с геранью. Потом купила мамины любимые эклеры из кондитерской, в которой они покупали пирожные по праздникам.
Ее сердце бешено заколотилось, когда она поднималась по знакомой лестнице. Что, если мама снова увидит в этом лишь жест снисхождения? Что, если скажет: «На что мне этот цветок? Лучше бы деньги дала»?
Она открыла дверь своим ключом. В квартире пахло ванилью и чем-то домашним, печеным.
— Мам, я это… я к тебе, — крикнула она, снимая обувь.
Елена Николаевна вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Ее взгляд сразу упал на огромную корзину в руках дочери, в глазах мелькнуло удивление, смешанное с настороженностью.
— Ты что это? Опять что-то купила? Я тебе говорила, ничего не надо…
Алина не стала ничего говорить. Она просто вытащила из пакета горшок с геранью и протянула ей.
Елена Николаевна замерла. Она посмотрела на цветок, и ее лицо изменилось. Морщинки вокруг глаз разгладились, губы приоткрылись от изумления.
— Герань… — прошептала она тихо и задумчиво. — Алый, как у нас был… Помнишь?
— Помню, — выдохнула Алина, почувствовав, как комок подступил к горлу.
Елена Николаевна подняла на дочь глаза, и Алина увидела растерянность и слезы.
— Я… я вчера, наверное, тебя обидела, — тихо сказала мать, посмотрев на цветок. — Я не хотела. Просто… у Лиды эта корзина с фруктами… А я подумала, что моя дочь меня даже на день рождения одаривает денежным переводом. Мне стало так горько. Я ведь знаю, что ты у меня золотая. Самостоятельная, умная. Я горжусь тобой. Просто мне иногда кажется, что я теряю тебя. Что ты становишься чужой, важной барыней, а я тут сижу, как иждивенка…
— Мама, прекрати, — Алина поставила горшок на пол и, подойдя к матери, обняла ее за плечи. — Ты не иждивенка. Ты моя мама. Я… я просто не думала, что тебе нужны не только деньги. Мне казалось, что так правильнее, практичнее. Я ошибалась.
— Ничего, — Елена Николаевна потянулась и погладила дочь по щеке, как в детстве. — Главное, что пришла, и не с пустыми руками, — Спасибо тебе, дочка.
Они вместе поставили герань на тот самый подоконник, где он цвел двадцать лет назад.
Потом попили чай с эклерами и разговаривали не о счетах и не о лекарствах, а о пустяках: о соседях, о старом сериале, о том, как Алина училась вязать и у нее ничего не получалось.
Алина уехала вечером с легким сердцем. Она снова положила деньги в шкатулку на комоде, но теперь поверх купюр она оставила маленькую, смешную открытку с нарисованной кошкой и надписью «Обнимаю крепко-крепко!».
Она поняла простую истину. Мать была права: никакие деньги не заменят тепла подарка, напоминающего о том, что любовь не измеряется в банкнотах.
