На третий день после той тягучей тишины телефон Нины ожил коротким вибро—словно кто-то ткнул её локтем под рёбра. На экране высветилось: «Лёля».
— Ну что, ушёл?
— С чего ты взяла? — только и смогла сказать Нина, стараясь не выдать, как кольнуло в груди.
— Я видела его у нас во дворике. Без чемодана. Без спешки. И… он был не один.
Нина выключила громкую связь, чтобы не слышать собственного эха в стенах. В зеркале коридора на неё смотрела девушка в новом сливовом халате — вчера она, смеясь, подпарывала подол, чтобы сидел «как в кино». Волосы собраны в пучок, от волнения выбились пряди. На плите томился говяжий гуляш с черносливом, в духовке доходил яблочный тарт — Кирилл говорил, что «это вкус детства». В холодильнике мерцал стеклянный графин с барбарисовым морсом. Она всё это придумала сама: «пусть приедет — а дома праздник, и я в этом халате».
Они познакомились два лета назад на даче у тёти Вали: Нина приехала закрывать варенье, Кирилл — чинить лодочный мотор соседу. Он смеялся так, что хотелось смеяться вместе; у него были ладони, пахнущие смолой и тмином, и привычка смотреть прямо, не коситься в телефон. Нина тогда ещё шутила: «Ты вон какой честный — даже загар ровный». Он ответил: «Я простой. Мне бы дом, работа и жена, которая по утрам улыбается». И казалось — вот всё и случилось.
Сначала сняли студию у метро, потом Кирилла перевели «на объект» в портовый город: вахта, две недели там, две — дома. «Деньги другие, Нинка. Перетерпим», — уверял он, целуя ей лоб и оставляя списки продуктов на холодильнике. Нина устроилась помощником бухгалтера, вела отчётность на удалёнке ночами, днём догоняла жизнь — покупала новые полотенца, училась печь тарт ровно, чтобы карамель не горчила. Они мечтали о своей двушке и даже сходили в банк: предварительное одобрение лежало в её ящике, как билет на поезд, который уже объявили, но ещё не подали.
Сегодня он должен был вернуться. Нина вымыла полы, надушила запястья ванилью, выставила в вазу три герберы. И — сюрприз: она подписала договор бронирования небольшой, но светлой квартиры в соседнем доме. Первый взнос — в долг у брата, остальное потянут. Хотела сказать Кириллу за ужином: «Мы почти дома, слышишь? Почти…»
Щёлкнул замок. Нина, как школьница, присела на корточки, поправляя ленту на халате, и выбежала в прихожую. Кирилл вошёл с ветром и холодом от куртки. Сумки не было. Щёки бритые, глаза — мокрые от улицы, но сухие внутри.
— Привет, — сказала она, и голос дрогнул.
Он чмокнул её в висок, как спешащий родственник на вокзале. Снял куртку, прошёл на кухню, вдохнул запах тушёного мясa.
— Есть будешь? — Нина старалась, чтобы прозвучало легко.
— Потом, — отрезал он и налил себе воды из-под крана, хотя графин сиял рядом.
Они сели. Нина рассказывала про смешного клиента, который требовал заверить печатью электронный чек. Кирилл молчал. Наконец она не выдержала:
— Ты как будто не здесь. Устал?
— Устал, — он не поднял глаз.
— Хоть морса глотни… Я специально…
— Нин, не надо.
Она замолчала, а потом всё же выдохнула приготовленное:
— Я внесла бронь. Квартира через двор. Окна на восток. Помнишь, ты хотел рассветы?
Кирилл на секунду застыл, как человек, которого сфотографировали ночью.
— Ты чего сделала?
— Внесла. Я договорилась с Серёжей взять в долг на неделю. Завтра ты получишь деньги за вахту — и мы вернём. Ну скажи хоть что-нибудь…
Он отодвинул тарелку, не притронувшись.
— Нина… я не возьму завтра денег. Мне не за что платить. Я не был на вахте.
В кухне стало так тихо, что слышно было, как в духовке, отпуская пар, еле заметно хрустит тесто.
— Что?
— Не был. Я… здесь был. У друзей в Сокольниках. Работал по сменам, как раньше. Так вышло.
— А почему… зачем?
— Потому что… так проще. И… — он уткнулся взглядом в столешницу, рассматривая невидимую царапину. — Нин, я полюбил. Другую.
Она усмехнулась — тихо, без звука, как смеются те, у кого выключили микрофон.
— Где полюбил? На «объекте, которого не было»?
— Не начинай. Это случается. Мы не выбираем.
Нина вдруг поймала себя на том, что всем телом слушает запахи: подгорает карамель, киснет в горле барбарис, и ваниль на запястьях стала приторной. Она встала, открыла духовку, достала тарт и поставила на плиту. Руки дрожали так, что нож стукнул по противню.
— Ты уходишь?
— Да.
— Сейчас?
— Сегодня. А вещи..наверно заберу позже. Только… не закатывай сцен.
— Я в халате, Кирилл. Какие сцены? — сказала она почти спокойно, но голос сорвался. — У меня пирог подгорел, вот единственная сцена.
Он встал. Натянул куртку. Нина хотела спросить ещё что-то — наверное, про деньги, про «потом», про то, кто останется виноватым. Вместо этого услышала свой чужой голос:
— Она беременна?
Кирилл моргнул, как от вспышки.
— Да. Наверное. Там разберёмся.
Он ушёл. Дверь закрылась с мягким щелчком. Нина осталась на кухне с пирогом, который нужно было бы разрезать, и с графином, который теперь казался нелепым декором. В голове тикали две мысли: «долг у Серёжи» и «окна на восток». Всё остальное будто унесло трамваем за поворот.
Телефон снова зажужжал: Лёля не сдавалась.
— Ну?
— Да, — сказала Нина и неожиданно рассмеялась тем самым беззвучным смехом. — Да, Лёль. Ушёл. И, кажется, давно.
Она выключила плиту, подвязала халат крепче — как бинт. Пошла в коридор, достала из верхнего ящика конверт с предодобрением ипотеки и ровно положила на стол. Рядом — блокнот. На первой чистой странице вывела шариковой: «План: как жить, если всё не по плану». И добавила первую строку: «Завтра — в банк. Я всё равно возьму рассветы».
За стеной кто-то включил музыку — старую, с хрипом. Нина прислушалась, вытерла ладонью ваниль с запястий и впервые за вечер позволила себе вдохнуть до конца. Вдохнула — и на секунду почувствовала, как где-то под рёбрами включается тусклая, но упорная лампочка.
***
На следующий день мир не рухнул — и это раздражало. Казалось, дождь должен был идти стеной, в подъезде — замкнуть проводку, а у неё — закончиться воздух. Но жизнь играла по-своему: будильник прозвенел, батарея шумно работала, трамваи били по рельсам, как ни в чём не бывало.
Нина заставила себя подняться и выпить чай. Есть не могла. На полке в холодильнике стоял одинокий контейнер с гуляшом — вчерашний «ужин для любви» — теперь он выглядел как издёвка. На столе всё ещё лежали документы на ипотеку. Она открыла их и с холодным упрямством сказала самой себе:
— Возьму. Сама. Без него.
Звонок в дверь полоснул по нервам. Она осторожно посмотрела в глазок — брат.
— Открывай, я всё знаю, — сказал Игорь, как только вошёл. — Лёля рассказала.
Услышав про деньги, он махнул рукой:
— Сначала разберёмся с тобой. Что он сказал? Ушёл… и всё?
— Полюбил, — устало ответила Нина. — Там ребёнок. Я не конкурирую с животом, сам понимаешь.
Брат скрипнул зубами:
— Знаешь, что меня бесит? Даже не его предательство. А то, что ты — как будто извинилась перед ним за то, что он тебя бросил. Нин, хватит быть мягкой.
Он достал из рюкзака пачку документов.
— Давай так. Я помогу тебе с первоначальным платежом. Живёшь пока здесь, потом переедешь к себе. Но есть условие: никакой депрессии. Действуешь. Чётко.
Она кивнула. Игорь ещё долго измерял шагами кухню, ругался, хотел поехать «набить морду Кириллу», но Нина не дала — ей уже не нужно было зрелище. Нужна была тишина.
На работе она сделала вид, что всё в порядке. Никто не понял, что у неё ночью умерла целая глава жизни. Но вечером, когда она вышла из офиса, её догнала бухгалтер Лариса Павловна, женщина лет пятидесяти с резким характером и неожиданно нежным взглядом.
— Нина, подожди. Я не любопытствую, но… ты держишься так, как будто не держишься совсем.
У Нины дёрнулся уголок губ.
— Лариса Павловна, всё нормально. Бытовой шторм. Пронесёт.
— Не пронесёт само. Надо рулить. Помни: — она подняла палец, — женщина тонет не тогда, когда её бросают, а когда она перестаёт шевелиться.
Эти слова зазвенели в голове Нины весь вечер.
Через неделю Нина впервые вышла на улицу «просто так» — не на работу и не в банк. Она шла по парку и не знала, куда именно идёт. Бессмысленно. Пусто. И вдруг увидела — на скамейке мужчина с собакой. Средних лет, тёмное пальто, спокойные глаза. Собака — огромный сенбернар — ела снег и выглядела философски.
Собака подошла к Нине, ткнулась носом в ладонь. Мужчина извинился:
— Простите, он у меня любитель знакомиться без разрешения.
— Ничего… хороший он у вас, — сказала она и впервые за много дней улыбнулась.
— Его зовут Шмель. Он сделал паузу. — Я — Артём.
Нина неожиданно представилась:
— Нина. Просто Нина.
— А вы что тут делаете в такой час и с таким лицом «держусь на двух болтах»?
Она моргнула. Его прямота не обидела — удивила.
— А вы что — психолог?
— Ветеринар, — он усмехнулся. — Но людей иногда приходится лечить чаще, чем собак.
Она впервые за долгое время засмеялась по-настоящему.
Вечером Лёля приехала с пакетом мандаринов и торбой новостей:
— Ну что, сидишь? Унываешь? Плохо. План действий у тебя какой?
— Работаю. Квартиру — беру. Живу — дальше. Всё.
— Скучно. Надо дать ответку.
— Месть — не мой жанр.
— А зря. Иногда нужно показать, что тебя не вышибли в болото, — заявила Лёля и вдруг добавила: — Он вернётся. Сто процентов.
— Он ушёл к беременной женщине. Куда ему возвращаться?
Подруга хмыкнула:
— Таких, как он, не интересует любовь. Их интересует комфорт. Он вернётся туда, где его любят больше всех. А это — ты. Была. Он к тебе вернётся, Нина. И вот тогда вопрос: в каком виде он тебя застанет? В тапках и слезах или… в новой жизни?
Нина посмотрела на подругу внимательно. И поняла: выбора у неё действительно два — утонуть или перестроиться.
— Ладно, — сказала она, — я выбираю второе.
На следующий день Нина купила ежедневник, написала на первой странице: «План возвращения к себе» и пронумеровала пункты:
-
Добить ипотеку.
-
Вернуть тело (спорт).
-
Вернуть радость (маленькие ритуалы).
-
Перестать ждать объяснений.
-
Не бояться новой жизни.
И не вписывая — просто подумала шестой: «Я больше не буду жить так, как удобно другим, но плохо мне.»
На следующей неделе Нина подала на развод. Общих детей не было — дело пошло быстро. Через месяц решение суда вступило в силу, штамп появился в ЗАГСе, и в тот же день она подала документы на ипотеку. — Дом будет мой. И жизнь тоже моя, — сказала она себе, выходя из банка.
***
Прошёл месяц после развода. Нина сменила съёмную квартиру на маленькую, но свою — с видом на парк. В комнате — только диван, стол и стопка коробок, которые она разбирать не спешила. Почему-то пустые стены давали ей ощущение свободы.
Она изменилась. Не внешне — внутри. Перестала объясняться. Перестала оправдываться. Перестала ждать. Вечерами занималась с гантелями дома, бегала в парке и пила воду с лимоном вместо вина с тоской. Иногда они случайно сталкивались с Артёмом на прогулках со Шмелём, и их короткие разговоры странным образом лечили её лучше психолога.
— Ну что, как болты? Держат? — подмигивал Артём.
— Уже на шести, — улыбалась она.
Он не задавал лишних вопросов. Просто был рядом — спокойно и просто, как чайник, который всегда можно вскипятить заново.
В один из вечеров Нина задержалась на работе. Выходя из офиса, она наткнулась на знакомую спину, прислонившуюся к её машине у парковки. Это была спина человека, которого она ещё вчера боялась увидеть.
Кирилл.
Он повернулся. Раньше в его глазах была уверенность, а теперь — какая-то серая растерянность.
— Привет, Нина, — сказал он.
— Ошибся адресом? Тебе в Сокольники, — отрезала она.
Он сглотнул.
— Нам нужно поговорить.
— Опоздал.
— Хотя бы выслушай.
Она скрестила руки.
— Быстро.
Кирилл потер лицо ладонью, будто пытался стереть свою вину вместе со щетиной.
— Я… ошибся. Всё не так, как ты думаешь.
— А как я думаю? Что ты был на «вахте» в соседнем дворе? Или что твоя любовница забеременела, потому что так «случилось»? Не смеши, Кирилл.
Он отвёл взгляд.
— У неё… у неё не было беременности, — сказал он тихо. — Она соврала. Она хотела, чтобы я ушёл из семьи. Я… повёлся. А потом понял…
— Что я удобнее? — Нина вскинула брови.
— Что я люблю тебя. Понимаешь, я… я дурак, но я прозрел. Я хочу всё вернуть.
Она засмеялась — громко, резко, так, что обернулись люди у остановки.
— Вернуть? Ты что, кран на кухне? Его можно выкрутить назад, и он снова будет работать. А я — человек. Я не стояла тут и не ждала, когда ты передумаешь. Уход — это выбор. Ты сделал его. Всё.
Он шагнул ближе и попытался взять её за плечи, но она отстранилась.
— Послушай, я могу всё объяснить. Я был в аду эти недели. Я понял, что без тебя — никак. Я не могу без тебя, Нина. Ты — моя семья.
— Я тебе больше не семья, — спокойно сказала она. — И не стану тем местом, куда возвращаются, когда там, куда ушли, стало плохо.
Он вскинул голову:
— Значит, так? Ты вот так вычеркнула меня? Три года — и всё?
Она холодно взглянула:
— Не путай: это ты вычеркнул. Я — поставила точку.
Он осмотрел её с головы до ног и вдруг процедил:
— Понятно. Уже кто-то появился, да? Это из-за него?
Нине стало смешно и мерзко одновременно.
— А вот это тебе знать не нужно. Ты больше не имеешь допуска к моей жизни.
Кирилл, перебрасывая агрессию, шагнул ближе:
— Я вернусь, Нина. Ты поймёшь, что без меня тебе будет хуже. Я вернусь — запомни.
Она смотрела прямо в его глаза:
— Вернёшься — дверь не открою. Хочешь, запиши это куда-нибудь, чтобы не забыть.
Через пару дней он всё же вернулся. Уже не один.
Позвонили поздно вечером. Открыла Нина — на пороге стоял Кирилл. А рядом — невысокая рыжеволосая женщина с прижатой к груди папкой документов.
— Это Марина. Юрист, — сказал он ровно. — Мы пришли решить вопрос по имуществу.
— По какому именно? — Нина опёрлась о косяк.
— По нашей квартире.
— У нас нет квартиры, — усмехнулась она. — Ты ушёл ещё до того, как я её оформила.
Марина вмешалась:
— Ваш бывший муж имеет право на часть совместно нажитого имущества. Мы можем решить вопрос мирно или через суд.
Нина посмотрела на Кирилла так, как смотрят на человека, который окончательно продал себя с руками и душой.
— Ты серьёзно пришёл за половиной того, что я взяла в долг, пока ты жил у другой?
Он пожал плечами:
— По закону — имею право.
И в ту секунду Нина поняла: этот человек способен не просто предать. Он — из тех, кто приходит резать по-живому и говорит: «Ничего личного — закон».
Она молча отошла в сторону, пропуская их в коридор.
Суд? Раздел? Война?
Она вдруг поняла, что только сейчас история действительно началась.
***
Нина сидела напротив Кирилла и его «юриста» за небольшим столом. Марина разложила бумаги:
— Вы можете подписать соглашение. Добровольно. Тогда не будет суда, и всё быстро решим.
— Маленький вопрос, — сказала Нина, скрестив руки. — Какая часть квартиры по твоей версии твоя, Кирилл?
Он уверенно выпрямился:
— Половина. Всё честно.
Нина тихо рассмеялась:
— Половина — чего? Квартиры, за которую платили мы оба? Или квартиры, которую я оформила одна, уже после развода? Или той, первый взнос за которую мне дал брат, пока ты жил в гостях у своей «беременной» возлюбленной?
Марина нахмурилась:
— Речь не о морали. А о законе.
— Отлично, — Нина поднялась. — Тогда давайте по закону. Очень по закону.
Она ушла в другую комнату и вернулась с папкой. Положила на стол.
— Договор купли-продажи. — она развернула первую страницу. — Дата: через три недели после развода. Покупатель — я.
— А вот — решение суда о расторжении брака и отметка ЗАГСа. Дата — раньше сделки.
— Денег на твоих счетах в этот период — ноль рублей (выписка прилагается). А вот расписки от брата и мамы — это их деньги на первый взнос. И, внимание, — твоя расписка о займе «на бытовые нужды» за неделю до сделки.
Она развернула листок. Кирилл побледнел: на бумаге была его подпись.
— «Взял триста тысяч рублей. Обязуюсь вернуть в течение месяца. На бытовые нужды.» — прочитала Марина вслух. — Дата — неделя до покупки квартиры.
— Спасибо, Марина, — сказала Нина. — То есть прямо перед покупкой квартиры Кирилл занял деньги на «бытовые нужды», потом ушёл к любовнице и не участвовал в покупке. Да?
Марина молчала.
— Знаете, — продолжила Нина спокойно, — я пойду даже в суд. И там, по закону, попрошу назначить экспертизу — проверку источников средств. И пусть суд официально попросит твою… эм… «бывшую беременную» подтвердить твои бытовые нужды. Под протокол. Я не против. А ты?
Кирилл вскочил:
— Ты что, сдурела? Я сюда нормально пришёл! По-человечески договориться!
— По-человечески ты ушёл. По-человечески — предал. Теперь давай по закону.
Марина подняла документы и быстро сложила их обратно в папку.
— Кирилл, у нас перспектив мало. Я не буду вести это дело. — Она закрыла сумку и кивнула Нине. — Извините за беспокойство.
Она ушла. Кирилл остался стоять один. Выглядел он жалко — как выброшенный из собственной игры.
— Значит… всё? Ты правда так, да? — голос его сорвался.
— Да, Кирилл. Правда.
— Ты изменилась.
— Я — вернулась. Сама к себе.
Он тихо сказал:
— Я думал, ты простишь.
Она посмотрела прямо:
— Я тоже думала, что ты — мужчина. Ошибались оба.
Он хлопнул дверью. И ушёл окончательно.
Поздний вечер. Нина вышла во двор — просто подышать. Остановилась возле детской площадки, вдохнула морозный воздух. И вдруг услышала:
— Привет, Болтик, — раздалось рядом.
Она обернулась — Артём. А рядом — Шмель, который радостно тащил к её ногам сосновую шишку.
— Что за Болтик? — удивилась она.
— Ты же держишься на болтах, помнишь? Думал, твой уровень вырос. Теперь не два, а минимум десять.
Она невольно улыбнулась:
— Сегодня — да. Десять.
Они пошли рядом по дорожке. Молчали какое-то время. Потом он спросил:
— А ты теперь куда?
— Домой, — сказала она. — У меня теперь есть дом. И жизнь. Без сквозняков.
Артём кивнул:
— Звучит как план. Только одну вещь добавь.
— Какую?
Он остановился, посмотрел на неё спокойно и честно:
— Счастье — не проект и не контракт. Оно не случается само. Его надо разрешить себе.
Она задумалась. Он был прав. Всегда был прав.
— Разрешаю, — прошептала она.
Прошла зима. В новой квартире Нины появились растения, музыка и запах корицы по утрам. Боль ушла. Прошлое осталось там, где ему место — в прошлом.
Иногда Кирилл звонил. Но она больше не брала трубку. И ни разу не пожалела.
Однажды Артём принёс к её двери термос с кофе и записку: «Утро любит тех, кто не сдался. Пошли жить?» Она долго смеялась. А потом — пошла.
Потому что однажды Нина поняла:
Иногда жизнь забирает у нас тех, кто не должен был идти рядом,
чтобы сделать место для тех, кто никогда не уйдёт.
